Внеклассное чтение. Том 1 - Акунин Борис - Страница 55
- Предыдущая
- 55/58
- Следующая
Павлина прыснула:
– Как ты смешно моего Митюшеньку зовёшь. Он мой сладенький, мой пузырёчек сахарный. Да, Митюшенька? Вот ведь кроха совсем, а догадался бывалого человека на помощь позвать. И как только разъяснил?
– Довольно складно для своих лет, – сдержанно ответил Фондорин, и в его глазах мелькнула некая искорка.
– Умничка мой, – зашептала графиня Мите на ухо. – Мой Бова-королевич. Хочешь быть моим сынулечкой? Хочешь? Зови меня «мама Паша». Хорошо, люлечка?
– Мама Пася, – хмуро повторил Митридат и был немедленно вознаграждён дюжиной жарких поцелуев.
– А что делать с этими ворами? – показала Павлина на двоих связанных. – Оставлять их нельзя. Пикина наведут.
Один из гайдуков, тот, что со сломанной рукой, ещё не пришёл в себя и лежал на снегу недвижно. Второй же, сшибленный посохом с козёл, при этих словах засучил ногами и пополз прочь – прямо сидя, как был. Челюсть у него затряслась.
– Да, задача, – согласился Фондорин. – Конечно, наведут. Но не убивать же их.
– А как иначе? – жёстко сказала графиня. – Пикин моих людей убил, а эти ему добивать помогали.
Данила пробормотал – словно бы в сторону, а на самом деле Мите:
– Как жесток век, в который даже столь нежные особы призывают к убийству.
– Что ты сказал, дедушка? – обернулась Хавронская.
Он снова нахмурился.
– Я сказал, сударыня, что убивать их не буду, ибо каждый человек – узел тайн. Не я этот узел завязывал, не мне его и обрывать. Мне, увы, доводилось лишать жизни себе подобных, но всякий раз без убийственного намерения, по несчастному стечению обстоятельств.
Фондорин подошёл к хрипящему от ужаса гайдуку, в два счета перетянул ему тряпкой расшибленную голову. Второму, бесчувственному, привязал сломанную руку к ножнам от сабли. Митя знал – у медиков это называется Schiene.
Павлина посмотрела-посмотрела, да только руками всплеснула:
– Они за твоё милосердие на тебя же Пикину и укажут. Ты не знаешь, какой это лютый волк. Он из-под земли тебя добудет, чтоб за обиду отомстить!
– Я не спорю, – кротко признал Данила. – Если их убить, нам будет проще. Но я не сторонник этакой простоты. Едем, ваше сиятельство. Время дорого.
И полез на козлы.
Как совсем рассвело, Московский тракт ожил. Стали попадаться и отдельные повозки, и целые поезда из гружёных саней. Запряжённый шестёркой дормез мчал лихо, замедляя ход, лишь когда дорога забирала в горку, а на спусках поскрежетывал тормозом. Данила стрелял кнутом, как заправский кучер, сбруя весело звенела, из-под полозьев летела ледяная кроха. Хорошая зимой езда, не то что летом. Никакой тряски, да и скорость совсем другая. Один фельдъегерь во дворце хвастал (Митя сам слышал), как по зимнему времени пролетел 600 вёрст до Москвы за 36 часов. Не ел, не спал, только лошадей менял.
Вскоре после полудня прибыли в Новгород, город настолько древний, что год его основания неизвестен – он появился ещё прежде Руси. Щурясь на сияющий под солнцем купол Софии, Митридат проверил память: обширность сего поселения 452 десятины, население две тысячи душ. А в XV столетии людей здесь проживало в двести раз больше. Если задуматься, то же когда-нибудь и с Москвой будет, и с Петербургом, и даже с Парижем. Придут в запустение и обезлюдят, ибо всему на свете приходит конец.
Он зажмурился и представил будущие руины Москвы: обвалившиеся кремлёвские стены; голая Красная площадь, по которой бредёт одичавшая кошка; поросшая бурьяном Тверская; слепые окна домов. Бр-р-р, привидится же такая страсть.
– Что, мусенька, морщишься? – погладила его по голове Павлина. – Устал? А вот мы отдохнём, чаю с пряниками попьём, нам теперь бежать незачем. Город большой, никакие буки Митюшеньку не обидят. Это, сладенький, Новгород, Новый Город. Когда-то давным-давно он и вправду был новый, а теперь старый-престарый. Ты вот тоже сам собою молоденький, весь новенький, а пройдёт много-много лет и будешь старый старичок, как дед Данила. Правда, смешно?
– Смесьно, – подтвердил Митя.
Животики надорвёшь. Ничтоже ново под солнцем. Иже возглаголет и речет: се, сие ново есть, уже бысть в вецех бывших прежде нас…
Остановились в самой лучшей гостинице «Посадник». Данила проследил, как распрягают лошадей, и исчез – сказал, хочет навестить старинного знакомца, у него и отобедает. Митя же с Павлиной поели ухи с кашей и отправились за покупками – такое, видно, у графини было обыкновение: куда ни приедет, хоть бы даже в самое захолустное место, сразу идёт на товары смотреть.
В Новгороде лавки были много богаче, чем в Любани, и Павлина затеяла Митю наряжать. Сначала увидела в магазине батистовое платьице, «прелесть какое милое», и загорелась одеть Митю девочкой, но он закатил такой рёв (иных средств обороны в арсенале не было), что от этого плана графине пришлось отступиться. По взаимному согласию преобразовали Митю в казачка: досталась ему синяя бекеша, сафьяновые сапожки, а краше всего была мерлушковая папаха с алым шлыком. Посмотрелся он в зеркало и очень себе понравился – прямо запорожский лыцарь.
В общем, день провели с приятностью, а вечером сели в дворянской зале «Посадника» пить шоколад. Павлина распорядилась, чтоб седобородого старика по имени Данила, когда придёт, вели прямо сюда. Собиралась наградить его щедро, ста рублями, сердечно поблагодарить за добро и отпустить обратно в лес. Кучер теперь был свой – Хавронская подрядила ямщика из местных.
Была Павлина весела, благодушна. Рассказывала Мите про то, как славно и покойно покатят они теперь до Москвы. Одни не поедут, упаси Господь, а только с хорошими попутчиками. И никакой Пикин тронуть не посмеет.
Похоже, по вечерам «Посадник» превращался в подобие салона или клоба, ибо чистой публики в зале собралось изрядно. Были и проезжающие, и местные дворяне. Закусывали, пили чай с кофеем, вели негромкие, приличные разговоры. Митя смотрел на приятную картину и думал: вот если б у нас в России всё население было столь же пристойным, тогда жили бы не в грязи и пьянстве, а культурно, как в Голландии или Швейцарии. Прав Данила, тысячекратно прав: надобно всемерно увеличивать активную фракцию.
Подошёл солидный человек, немолодой. Прилично представился:
– Коллежский советник Сизов, служу в канцелярии его превосходительства господина наместника. Почитаю долгом гостеприимства объезжать гостиницы, где останавливаются путешественники благородного звания, и спрашивать, нет ли в чем недовольства.
И это Мите тоже понравилось.
Павлина назвалась Петровой, московской дворянкой, поблагодарила за заботливость.
Местный чиновник погладил Митю по щеке:
– Славный какой казачок. Как тебя звать?
У самого взгляд цепкий, внимательный. Видно такой уж серьёзный человек, что даже с детьми по-иному не умеет. Пролепетал ему:
– Митюса.
– Ну-ну.
Коллежский советник отошёл к соседнему столу, где сидела путешествующая из Москвы помещица с сыном и дочкой. Поговорил и с помещицей, тоже и про детишек не забыл. Потом сделал козу маленькому краснощёкому немчику, который с гувернёром ехал в Тверь, где его фатер служил в акцизе. И лишь после этого, исполнив долг гостеприимства, сел к огню выпить пива.
А вскоре в залу вошёл ещё один господин – в коричневом камлотовом сюртуке, замшевых сапогах до колен, с аккуратно напудренными волосами. Постоял у порога, откашлялся и направился прямиком к камину, подле которого сидели Хавронская и Митя.
Посмотрев в лицо вновь прибывшему, Митя ахнул. Этот взгляд из-под чёрных бровей, скептические морщинки у глаз, высокий лоб не узнать было невозможно.
Данила! Но сколь преображённый!
Без бороды, с обнажившимся лицом – худым, тонкогубым, прорытым резкими складками – он вовсе не походил на старика. Скорее на зрелого мужа, не так давно преодолевшего цветущую пору жизни. Длинные волоса лесной лекарь обстриг чуть ниже ушей, вверху взбил, сзади завязал в косицу и теперь их седина выглядела обыкновенной припудренностью.
- Предыдущая
- 55/58
- Следующая
