Турецкий гамбит - Акунин Борис - Страница 35

• Предыдущая
• 35/42
• Следующая

Все встали и заорали столь оглушительно, что Варя испугалась. Никогда ее еще не приветствовали таким активным образом. Не зря ли она приняла приглашение? Баронесса Врейская, начальница походного лазарета, с персоналом которого квартировала Варя, предупреждала своих подопечных:

– Mesdames, держитесь подальше от мужчин, когда те разгорячены боем или, того пуще, победой. В них просыпается атавистическая дикость, и любой мужчина, хоть бы даже выпускник Пажеского корпуса, на время превращается в варвара. Дайте им побыть в мужской компании, поостыть, и тогда они снова примут цивилизованный облик, станут контролируемы.

Впрочем, ничего особенно дикого кроме преувеличенной галантности и чрезмерно громких голосов Варя в соседях по столу не заметила. Посадили ее на самое почетное место – справа от Соболева. С другой стороны оказался д'Эвре.

Выпив шампанского и немного успокоившись, она спросила:

– Мишель, скажите, что это там за поезд? Я уже не помню, когда в последний раз видела, чтоб паровоз стоял на рельсах, а не валялся под откосом.

– Так вы ничего не знаете! – вскричал молодой полковник, сидевший с края стола. – Война закончилась! Сегодня из Константинополя прибыли парламентеры! По железной дороге, как в мирное время!

– И сколько их, парламентеров? – удивилась Варя. – Целый состав?

– Нет, Варенька, – пояснил Соболев. – Парламентеров только двое. Но турки так испугались падения Адрианополя, что, не желая терять ни минуты, просто прицепили штабной вагон к обычному поезду. Без пассажиров, разумеется.

– А где парламентеры?

– Отправил в экипажах к великому князю. Дорога-то дальше взорвана.

– Ах, сто лет не ездила по железной дороге, – мечтательно вздохнула она. – Откинуться на мягкое сиденье, раскрыть книжку, попить горячего чаю… За окном мелькают телеграфные столбы, колеса стучат…

– Я бы вас прокатил, – сказал Соболев, – да жаль маршрут ограничен. Отсюда только в Константинополь.

– Господа, господа! – воскликнул д'Эвре. – Пгекасная идея! La guerre est en fait fini,[20] тугки не стгеляют! А на паговозе, между пгочим, тугецкий флаг! Не пгоехаться ли до Сан-Стефано и обгатно? Aller et retour,[21] a, Мишель? – Он окончательно перешел на французский, все более распаляясь. – Мадемуазель Барбара прокатится в мягком вагоне, я напишу шикарный репортаж, а с нами съездит кто-нибудь из штабных офицеров и посмотрит на турецкие тылы. Ей-богу, Мишель, пройдет как по маслу! До Сан-Стефано и обратно! Им и в голову не придет! А если и придет, стрелять все равно не посмеют – ведь у вас их парламентеры! Мишель, из Сан-Стефано огни Константинополя, как на ладони! Там загородные виллы турецких везиров! Ах, какой шанс!

– Безответственность и авантюризм, – отрезал подполковник Перепелкин. – Надеюсь, Михаил Дмитриевич, у вас хватит благоразумия не соблазниться.

Сухой, неприятный человек Еремей Перепелкин. По правде говоря, за минувшие месяцы Варя успела проникнуться к нему живейшей неприязнью, хоть и принимала на веру якобы непревзойденные деловые качества Соболевского начальника штаба. Еще бы он не усердствовал! Шутка ли – меньше чем за полгода из капитанов в подполковники скакнул, да еще «Георгия» сорвал, анненскую шашку за боевое ранение. И все благодаря Мишелю. А смотрит волком, как будто Варя у него что-нибудь украла. Впрочем понятно – ревнует, хочет, чтоб Ахиллес ему одному принадлежал. Как там, интересно, у Еремея Ионовича по части казанзакинского греха? Однажды в разговоре с Соболевым она даже позволила себе ехидный намек на эту тематику – Мишель так хохотал, что даже закашлялся.

Однако на сей раз противный Перепелкин был абсолютно прав. «Прекрасная идея» Шарля показалась Варе сущей дикостью. Впрочем, у пирующих вздорный прожект получил полную поддержку: один казачий полковник даже хлопнул француза по спине и назвал «отчаянной башкой». Соболев улыбался, но пока молчал.

– Пустите меня, Михаил Дмитриевич, – попросил бравый кавалерийский генерал (кажется, его фамилия была Струков). – Посажу по вагонам своих казачков, прокатимся с ветерком. Глядишь, еще какого-нибудь пашу в плен захватим. А что, имеем право! Приказа о прекращении военных действий пока не поступало.

Соболев взглянул на Варю, и она заметила, что глаза его засветились каким-то особенным блеском.

– Э нет, Струков. Хватит с вас Адрианополя. – Ахиллес хищно улыбнулся и повысил голос. – Слушайте мой приказ, господа! – В зале тут же стало очень тихо. – Я переношу свой командный пункт в Сан-Стефано! Третий егерский батальон посадить по вагонам. Пусть набьются, как селедки в бочку, но чтоб все до одного влезли. В штабном вагоне поеду сам. Затем поезд немедленно вернется в Адрианополь за подкреплениями и будет курсировать по маршруту безостановочно. Завтра к полудню у меня будет целый полк. Ваша задача, Струков, – прибыть туда же с кавалерией не позднее завтрашнего вечера. Пока же мне хватит батальона. По разведывательным донесениям, боеспособных турецких войск впереди нет – только султанская гвардия в самом Константинополе, а ее дело – охранять Абдул-Гамида.

– Не турок надо опасаться, ваше превосходительство, – скрипучим голосом сказал Перепелкин. – Турки вас, предположим, не тронут – выдохлись. Но вот главнокомандующий по головке не погладит.

– А это еще не факт, Еремей Ионович, – хитро прищурился Соболев. – Все знают, что Ак-паша сумасброд, на сие многое списать можно. В то же время известие о занятии константинопольского пригорода, поступившее в самый разгар переговоров, может оказаться его императорскому высочеству очень даже кстати. Вслух выбранят, а втихую спасибо скажут. Уж не раз бывало. И извольте-ка не дискутировать после отдания приказа.

– Absolument! – восхищенно покачал головой д'Эвре. – Un tour de genie, Michel![22] Получается, что моя идея была не самая пгек'асная. Гепогтаж будет лучше, чем я думал.

Соболев поднялся, церемонно предложил Варе руку:

– Не угодно ли взглянуть на огни Константинополя, Варвара Андреевна?

Состав несся сквозь тьму быстро, Варя едва успевала прочесть названия станций: Бабаэски, Люлебургаз, Чорлу. Станции как станции – такие же, как где-нибудь на Тамбовщине, только не желтые, а белые. Огоньки, стройные силуэты кипарисов, один раз сквозь железное кружево моста блеснула лунная полоса реки.

Вагон был удобный, с плюшевыми диванами, с большим столом красного дерева. Конвойцы и белая соболевская кобыла Гульнора расположились в отсеке для свиты. Оттуда то и дело доносилось ржание – Гульнора все не могла успокоиться после нервного процесса погрузки. В салоне ехали сам генерал, Варя, д'Эвре и несколько офицеров, в том числе и Митя Гриднев, мирно спавший в углу. Офицеры толпились вокруг Перепелкина, отмечавшего по карте продвижение поезда, и курили, корреспондент писал что-то в блокноте, а Варя с Соболевым стояли поодаль, у окна, и вели непростой разговор.

– … Я думал, это любовь, – вполголоса исповедывался Мишель, вроде бы глядя в черноту за окном, но Варя-то знала, что на самом деле он смотрит на ее отражение в стекле. – Впрочем, не стану вам врать. Про любовь не думал. Моя главная страсть – честолюбие, все остальное потом. Так уж устроен. Но честолюбие не грех, если устремлено к высокой цели. Я верю в звезду и судьбу, Варвара Андреевна. Звезда у меня яркая, а судьба особенная. Это я сердцем чувствую. Еще когда юнкером был…

– Вы про жену начали рассказывать, – мягко вернула его Варя к интересному.

– Ах да. Женился из честолюбия, каюсь. Ошибку совершил. Из честолюбия можно под пули лезть, жениться – ни в коем случае. Ведь как сложилось? Вернулся из Туркестана. Первые лучи славы, но все равно – выскочка, парвеню, черная кость. Дед из нижних чинов выслужился. А тут княжна Титова. Род от Рюрика. Прямиком из гарнизона – да в высшее общество. Как не соблазниться?

• Предыдущая
• 35/42
• Следующая