Турецкий гамбит - Акунин Борис - Страница 32
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
До поры до времени Маклафлин ограничивался чисто шпионской деятельностью. Он, конечно же, передавал в Плевну сведения о нашей армии, для чего сполна воспользовался свободой, которая была опрометчиво предоставлена иностранным журналистам. Да, многие из них имели не контролируемые нами контакты с осажденным городом, и это не вызывало у наших контрразведовательных органов никаких подозрений. Впредь сделаем соответствующие выводы. Тут опять моя вина… Пока мог, Маклафлин действовал чужими руками. Ваше величество, конечно, помнит инцидент с румынским полковником Луканом, в книжке которого фигурировал загадочный J. Я опрометчиво решил, что речь идет о жандарме Казанзаки. Увы, я ошибся. J означало «журналист», то есть тот же британец.
Однако, когда в ходе третьего штурма судьба Плевны и всей войны повисла на волоске, Маклафлин перешел к прямой диверсии. Уверен, что действовал он не на свой страх и риск, а имел на сей счет инструкции от начальства. Сожалею, что с самого начала не установил негласное наблюдение за британским дипломатическим агентом полковником Веллсли. Я уже докладывал вашему величеству об антироссийских маневрах этого господина, которому турецкий интерес явно ближе нашего.
Теперь восстановим события 30 августа. Генерал Соболев, действуя по собственной инициативе, прорвал турецкую оборону и вышел на южную окраину Плевны. Это и понятно – ведь предупрежденный своим агентом о плане нашего наступления, Осман стянул все силы в центр. Удар Соболева застал его врасплох. Но и наше командование вовремя об успехе не узнало, а Соболев имел недостаточно сил, чтобы двигаться дальше. Маклафлин с прочими журналистами и иностранными наблюдателями, среди которых, замечу мимоходом, находился и полковник Веллсли, случайно оказались в самой ключевой точке нашего фронта – между центром и левым флангом. В шесть часов через турецкие заслоны прорывается граф Зуров, адъютант Соболева. Проезжая мимо журналистов, которые ему хорошо знакомы, он кричит об успехе своего отряда. Что происходит дальше? Все корреспонденты бросаются в тыл, чтобы поскорее сообщить по телеграфу о том, что русская армия побеждает. Все – но только не Маклафлин. Суворова встречает его примерно полчаса спустя – одного, забрызганного грязью и почему-то выезжающего из зарослей. Безусловно, у журналиста было и время и возможность догнать гонца и убить его, а заодно и подполковника Казанзаки, на свою беду увязавшегося за Зуровым. Ведь оба они хорошо знали Маклафлина и вероломства от него ожидать никак не могли. Ну, а инсценировать самоубийство подполковника было несложно – оттащил тело в кусты, пальнул два раза в воздух из жандармова револьвера, и довольно. Вот я на эту удочку и попался.
Мизинов сокрушенно потупился, однако, не дождавшись от его величества очередного упрека, двинулся дальше:
– Что же касается недавнего прорыва, то здесь Маклафлин действовал по согласованию с турецким командованием. Он был, можно сказать, козырной картой Османа. Расчет у них был прост и верен: Ганецкий – генерал заслуженный, но, прошу извинения за прямоту, не семи пядей во лбу. Он, как мы знаем, и не подумал усомниться в информации, переданной журналистом. Надо благодарить решительность генерал-лейтенанта Соболева…
– Да это Эраста Петровича надо благодарить! – не сдержавшись воскликнула Варя, смертельно обидевшаяся за Фандорина. Стоит, молчит, за себя постоять не может. Что его сюда, в качестве мебели привели? – Это Фандорин поскакал к Соболеву и убедил его атаковать!
Император изумленно уставился на дерзкую нарушительницу этикета, а старенький Корчаков укоризненно покачал головой. Даже Фандорин, и тот, кажется, смутился – переступил с ноги на ногу. В общем, всем Варя не угодила.
– Продолжай, Мизинов, – кивнул император.
– С позволения вашего величества, – поднял сморщенный палец канцлер. – Если Маклафлин затеял столь ответственную диверсию, зачем ему понадобилось извещать о своем намерении сию девицу? – Палец качнулся в сторону Вари.
– Но это же очевидно! – Мизинов вытер вспотевший лоб. – Расчет был на то, что Суворова немедленно разнесет такую сногсшибательную новость по всему лагерю. Сразу же дойдет до штаба. Ликование, сумбур. Дальнюю канонаду сочтут салютом. Возможно даже, на радостях первому донесению от атакованного Ганецкого не поверят – станут перепроверять. Мелкий штрих, импровизация ловкого интригана.
– Пожалуй, – согласился князь.
– Но куда делся этот Маклафлин? – спросил царь. – Вот кого бы допросить, да очную ставку с Веллсли устроить. Ох, не отвертелся бы полковник!
Корчаков мечтательно вздохнул:
– Да-а, такой, как говорят в Замоскворечье, компрометаж позволил бы нам полностью нейтрализовать британскую дипломатию.
– Ни среди пленных, ни среди убитых Маклафлин, к сожалению, не обнаружен, – тоже вздохнул, но в другой тональности Мизинов. – Сумел уйти. Уж не ведаю, каким образом. Ловок, змей. Нет среди пленных и советника Осман-паши пресловутого Али-бея. Того самого бородача, который сорвал нам первый штурм и который, как мы предполагаем, является alter ego самого Анвара-эфенди. О сем последнем я представлял вашему величеству докладную записку.
Государь кивнул.
– Ну что вы скажете теперь, Михайла Александрович?
Канцлер прищурился:
– А то, что интересная может получиться комбинация, ваше величество. Если все это правда, то на сей раз англичане зарвались, переусердствовали. Хорошо отработать – так еще и в выигрыше окажемся.
– Ну-ка, ну-ка, что вы там замыслили? – с любопытством спросил Александр.
– Государь, с взятием Плевны война вступила в завершающий фазис. Окончательная победа над турками – дело нескольких недель. Подчеркиваю: над турками. Но не получилось бы, как в пятьдесят третьем, когда мы начинали войной против турок, а ввязались в схватку со всей Европой. Наши финансы подобного противостояния не выдержат. Сами знаете, во что нам стала эта кампания.
Царь поморщился, как от зубной боли, а Мизинов сокрушенно покачал головой.
– Меня очень встревожила решительность и грубость действий этого самого Маклафлина, – продолжил Корчаков. – Она свидетельствует о том, что в своем нежелании пускать нас к проливам Британия готова идти на любые, даже самые крайние меры. Не будем забывать, что их военная эскадра стоит в Босфоре. А тем временем в тыл нам целит милейшая Австрия, однажды уже вонзившая нож в спину вашему батюшке. По правде говоря, пока вы тут воевали с Осман-пашой, я все больше про другую войну задумывался, про дипломатическую. Ведь мы проливаем кровь, тратим огромные средства и ресурсы, а в результате можем остаться ни с чем. Проклятая Плевна съела драгоценное время и подмочила репутацию нашей армии. Вы уж, ваше величество, простите старика, что в такой день вороной каркаю…
– Бросьте, Михайла Александрович, – вздохнул император, – мы не на параде. Неужто я не понимаю?
– До разъяснений, сделанных Лаврентием Аркадьевичем, я был настроен весьма пессимистически. Спроси вы меня час назад: «Скажи-ка, старая лиса, на что мы можем рассчитывать после виктории?» – я бы честно ответил: «Автономия Болгарии да кусочек Кавказа – вот максимум прибытка, жалкая цена за десятки тысяч убитых и потраченные миллионы».
– А теперь? – чуть подался вперед Александр.
Канцлер выразительно посмотрел на Варю и Фандорина.
Мизинов понял смысл взгляда и сказал:
– Ваше величество, я понимаю, куда клонит Михаил Александрович. Я пришел к тому же умозаключению, и привел с собой титулярного советника Фандорина неслучайно. А вот госпожу Суворову мы, пожалуй, могли бы отпустить.
Варя вспыхнула. Оказывается, ей здесь не доверяют. Какое унижение – быть выставленной за дверь, да еще на самом интересном месте!
– П-прошу прощения за дерзость, – впервые за все время аудиенции разомкнул уста Фандорин, – но это неразумно.
– Что именно? – насупил рыжеватые брови император.
– Нельзя доверять сотруднику наполовину, ваше в-величество. Влечет за собой ненужные обиды и вредит делу. Варвара Андреевна знает так много, что об остальном все равно без т-труда догадается.
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
