Диалоги (март 2003 г.) - Гордон Александр - Страница 12
- Предыдущая
- 12/59
- Следующая
В.Я. Через посредство аккадского.
М.С. Причём, главная проблема – не в том, что есть культурное преемство. Это не единственный случай шумерского заимствования еврейским. А вот то, что было заимствовано как бы напрямую через тысячелетие с лишним, минуя последующие аккадские звенья, вот это, мне кажется, самое слабое звено в той гипотезе, о которой мы говорим, насчёт связи…
В.Я. Дело в том, что мы не знаем промежуточные звенья. Они могли существовать. Могли существовать тексты, не дошедшие до нас. Какие-то толкования, комментарии к текстам, которые мы просто не знаем. Это вполне возможная вещь. А то, что мифы возникают из игры слов, грубо говоря, из каламбуров, это вещь общеизвестная.
А.Г. Я сейчас произнесу Божьи слова – «очень хорошо» – адресованные в честь создания человека, с оговорками. Что он должен есть, чем он должен заниматься, кого он должен называть по имени? И всё было «очень хорошо» до тех пор, пока всё не стало очень плохо. Откуда является образ змея? Дерева познания добра и зла? Откуда эта тяга к преступлению Божьей заповеди у Евы? Можно ли весь комплекс проблем первородного греха как-то сравнить? Есть хоть какие-нибудь предпосылки к этому в шумерской или месопотамской литературе?
В.Я. Нет. И именно по той причине, что это уже другая религия. Понимаете, когда мы обсуждаем все эти вещи, мы забываем одну важную подробность. Вот есть религии ранней древности, в которых понятие греха вообще совсем другое. Понятие греха в них – это ритуальное нарушение, это нарушение табу – причём, даже и невольное. Шли вы по улице и наступили на нечистое: вы знать про это не знаете, но вы будете наказаны. А вот в этих новых религиях поздней древности (они так и называются – этическими религиями) на первое место выступает этика. И в них – грех есть этический проступок. И вот эта легенда, по моему мнению, именно по этой причине является поздней. И нет смысла искать ей аналоги в древней Месопотамии, этого там не может быть.
М.С. То, как вы задали вопрос, откуда в человеке такая тяга к падению, и прочее, это уже предусматривает, что мы смотрим на эту историю во многом глазами последующей её переинтерпретации. Ведь перед нами библейские тексты; они же в отличие от многих других текстов прошли красной нитью через целый ряд культур. Причём, в каждой культуре понимались немного по-своему. Вот, скажем, та же самая история, вторая и третья главы Бытия, о которых мы говорим: история греха человека в эдемском саду и его изгнание. Первый слой – то, что ближе всего к нам, понятнее всего, понимание этого текста опосредовано христианским мировосприятиям. Это рассказ о падении человечества в целом. Страшная трагедия, для исцеления которой потом потребовалась ни более ни менее, как смерть сына Божьего. Но это один слой, один пласт. Это понимание данного текста в контексте Библии в целом, Нового Завета, прежде всего.
Я думаю, что если мы пойдём чуть-чуть дальше в историю, в те времена, когда формировался библейский канон, там уже очень интересно, что для первых одиннадцати книг Библии (то есть Пятикнижия плюс первые исторические книги) в центре не какие-то совершенно отвлечённые философские вопросы; в центре там очень простой вопрос: народ заключает с Богом договор, что народ выполняет определённые заповеди, прежде всего не почитать других богов. Бог даёт этому народу землю обетованную. Вокруг проблемы земли и Бога – вращается почти что всё. И вот, очень интересно, это имеет отношение к проблеме, которую мы сейчас обсуждали, – вопрос о датировке.
Ведь рассказ о человеке в эдемском саду и его изгнании, поразительным образом соответствует тому, как с точки зрения девтерономической истории, то есть канонической истории Израиля, как она представлена в библейских книгах, как вообще предстаёт история еврейского народа. В начале Бог помещает первого человека в эдемском саду – с тем, чтобы он этот сад обрабатывал, и даёт ему некоторую заповедь. Это в точности соответствует тому, как произошло начало еврейского народа, согласно девтерономической истории. Бог избрал этот народ, заключил с ним договор, поместил его в Палестине. Причём, дополнительной параллелью является то, что Палестина, которая (как все, кто там бывал, наверное, знают) по климатическим своим условиям очень не похожа на страну, где течёт прямо-таки молоко и мёд. Но в Библии – это постоянно страна, где течёт молоко и мёд. Вот мир в созерцании и близкая история – это сад божий. Очень похоже. И опять же, даёт заповедь: «только соблюдайте договор со Мной», то есть, прежде всего: «не поклоняйтесь никаким другим богам». Человек нарушает эту заповедь в первых главах Книги Бытия. Точно также, как в девтерономической истории многократно говорится, за что вы отсюда были изгнаны: «За то, что вы стали поклоняться другим богам».
Бог изгоняет человека из эдэмского сада в девтерономической истории, Бог изгоняет евреев из земли обетованной в вавилонский плен. То есть, это некоторым образом, привнесённая вот туда, в самое начало истории, аллегория, что потом должно случиться с еврейским народом. И чем больше мы всматриваемся в этот параллелизм, тем больше оказывается общих черт. Например, тот же самый образ змеи, который вы упомянули – есть же какие-то следы того, что змей, в частности, каким-то образом участвовал в качестве объекта почитания, быть может, в отдельных палестинских культах, которые с точки зрения классического ортодоксального иудаизма были языческими, невозможными, – как раз относились к числу того, за что Бог изгнал свой народ из Палестины. Даже в Библии сохранилось упоминание о том, что где-то там, в Иерусалиме, евреи поклонялись какому-то медному змию, которого благочестивый царь Езекия – это упоминается в качестве одного из его благочестивых дел – убрал.
В.Я. Да там много языческих культов упоминается.
М.С. Много.
В.Я. Культ Солнца, и разные прочие вещи.
М.С. И Солнце там есть, и колесница Солнца.
В.Я. И даже храмовые блудницы.
М.С. Но вот интересно, что здесь этой змий очень естественным образом может быть понят как символ того самого языческого – с точки зрения «девтерономиста» – соблазна, который привёл, в конце концов, к тому, что Израиль был изгнан. И даже роль женщины оказывается очень схожей в изложении истории израильского народа, вот в этих первых одиннадцати книгах Библии. И в рассказе об изгнании первого человека. Всё время, когда разные – хорошие – Богом посланные вожди увещевают израильский народ что ему делать и чего не делать, в качестве главной опасности говорится что «вы будете жениться на дочерях местных народов и они вас научат идолопоклонству. Пожалуйста, этого не делайте». В качестве такого примера – рассказ о Соломоне: всем был царь хорош. И храм построил, а всё ж таки под конец Бог был вынужден развалить его царство на две части – за что? У него было очень много жён местных народов, он построил, соответственно, богам этих народов капище. И это опять же получается какая-то перекличка. Очень схожий мотив. Здесь женщины из местных народов науськивают своих еврейских мужей изменить заповеди Яхве с языческими богами. Причём, интересно, что как раз постоянная измена Яхве с языческими богами описывается в Библии то как блуд, то как супружеская измена. В таких терминах. А здесь женщина науськивает первого человека как раз съесть… Поразительная вещь, что это очень похоже на такую вот аллегорию судьбы народа, которая привнесена в самое начало. Это, конечно, имеет отношение к вопросу датировки. Это означает, что данный мотив сложился уже в послепленную эпоху. В том виде, в каком сейчас этот текст существует.
В.Я. Совершенно верно. А в основе его может лежать какая-то очень простая легенда о нарушении табу. Всего лишь навсего.
А.Г. Поскольку здесь представлено дерево.
В.Я. «Вот этого не есть» – неважно почему. Потом пришлось объяснить, что это дерево – познания добра и зла, и так далее. А это могло быть какое-то там древнее священное дерево, которое просто нельзя есть.
- Предыдущая
- 12/59
- Следующая
