Дневник памяти - Спаркс Николас - Страница 28
- Предыдущая
- 28/32
- Следующая
– Какая же ты красивая – говорю я слегка дрожащим голосом, и Элли одними глазами отвечает мне: «Я понимаю тебя, я знаю, что ты чувствуешь». Потом опускает взгляд и долго молчит, а я гадаю, о чем она думает. Даже не гадаю, а молча жду, поглаживая ее руку. Жду с нетерпением, когда ее сердце проснется, когда оно вспомнит меня.
И чудо происходит!
На столе горят свечи, в комнате тихо звучит мелодия – запись оркестра Гленна Миллера, и я ощущаю, как в Элли просыпается что-то, чему нет названия. На губах ее играет легкая улыбка – та улыбка, за которую я отдам все на свете. Она поднимает на меня сияющие глаза и крепче сжимает мою руку.
– Ты необыкновенный… – ласково шепчет Элли, она снова влюблена в меня, как когда-то; я уверен в этом, ведь я видел подобное уже много раз.
Элли вновь замолкает, нам не надо больше говорить, мы просто смотрим друг на друга, совсем как в юности, и я чувствую, как жизнь возвращается ко мне. Я улыбаюсь Элли так, чтобы она поняла: я люблю ее, наши чувства снова бушуют, подобно морским волнам. Я оглядываю комнату – стены, потолок, – потом снова перевожу взгляд на жену, и у меня теплеет на душе. Я опять чувствую себя молодым. Не старой развалиной – больной, дрожащей, изуродованной артритом и почти слепой, а молодым и крепким мужчиной, любимым и любящим, и чувство это сохранится во мне на весь вечер.
Свечи сгорели уже на треть, и я решаюсь нарушить тишину:
– Я так люблю тебя. Ты ведь знаешь, правда?
– Конечно, знаю, – шепчет в ответ Элли. – И я люблю тебя, Ной.
«Ной!» – эхом отдается у меня в голове. Ной… Она узнала меня! Она понимает, кто я! Ной…
Она вспомнила…
Такая мелочь, всего лишь имя, но для меня это дар Божий, я знаю, что жизнь еще не кончилась, я чувствую, как мы любим друг друга. Имя – это ключ к лучшим годам нашей жизни, когда мы были по-настоящему вместе и никто не мог нам помешать.
– Ной… Мой милый Ной… – шепчет Элли.
И я, не поверивший прогнозам врачей, вновь торжествую, пусть и на краткий миг. Отбрасывая нарочитую таинственность, целую пальцы Элли, прижимаю к щеке ее ладонь и шепчу ей на ухо:
– Ты – мое счастье.
– Ах, Ной! – со слезами на глазах отвечает она. – Как же я тебя люблю!
Если бы так продолжалось до самой ночи, я был бы счастливейшим человеком на свете.
К несчастью, это невозможно. Я уверен, потому что с каждой минутой взгляд Элли становится все озабоченнее.
– Ну, что случилось? – ласково спрашиваю я.
– Я боюсь, – тихо отвечает она. – Я так боюсь забыть тебя еще раз. Это нечестно… Я просто не переживу этого снова…
Ее голос срывается, а я не знаю, чем ей помочь. Вечер кончается, и болезнь неминуемо возьмет верх. Здесь я бессилен. Наконец я говорю:
– Я тебя никогда не оставлю. Моя любовь всегда с тобой.
Элли понимает: это все, что я могу сейчас сказать. Ни она, ни я не любим пустых обещаний. Но, глядя на жену, я понимаю, что ей очень хотелось бы услышать что-нибудь более ободряющее.
Сверчки запевают свою песенку, а мы приступаем к ужину. Я не голоден, хотя стараюсь есть с аппетитом, чтобы подать Элли пример. Она послушно подражает мне. Правда, откусывает совсем понемножку и жует долго-предолго. Однако я рад, что жена хоть чуть-чуть поела. Очень уж она исхудала за последнее время.
После ужина я начинаю нервничать. Конечно, знаю, что должен сохранять спокойствие и дарить Элли радость, потому что наша любовь снова сотворила чудо. Да вот совсем скоро пробьет роковой час, и чудо исчезнет так же внезапно, как и появилось. Солнце село, и тот враг, что крадет у Элли память, сейчас появится, а я ничего не могу сделать, чтобы задержать его. Поэтому я просто смотрю на нее и наслаждаюсь последними минутами, которые мы проведем вместе.
Пока все нормально.
Тикают часы.
Ничего страшного.
Я обнимаю Элли, она приникает ко мне.
Ничего.
Я чувствую, как она дрожит, и шепчу ей на ухо слова ободрения.
Ничего.
В последний раз за этот вечер я признаюсь жене в любви.
И враг приходит.
Я всегда поражаюсь, как быстро это случается. Даже сегодня, когда она так замечательно чувствовала себя целый день. Элли все еще обнимает меня, но начинает быстро моргать и встряхивать головой. Потом поворачивается и пристально смотрит куда-то в угол.
«Нет! – безмолвно кричу я. – Еще немножко, ну пожалуйста! Только не сейчас, когда мы так близко! Когда угодно, лишь бы не сегодня! Пожалуйста! – Слова бьются у меня внутри. – Я больше не могу! Это нечестно!.. Нечестно…»
И в который раз не получаю отсрочки…
– Там человечки, – говорит Элли, вытягивая палец. – Они на меня смотрят. Скажи им, чтобы не смотрели.
Гномы.
В душе будто ад разверзся. Дыхание перехватывает, во рту сухо, сердце стучит как сумасшедшее. Вот оно. Так я и знал. Закат. Вечернее ухудшение, один из признаков болезни Альцгеймера, от которой так страдает моя жена, самый страшный из моих кошмаров. Элли словно проваливается куда-то, и я не знаю, узнает ли она меня хотя бы еще раз.
– Там никого нет, Элли. – Я пытаюсь оттянуть неизбежное. Она мне не верит.
– Человечки. Смотрят.
– Нет, – покачивая головой, убеждаю я.
– Ты их не видишь?
– Нет, – повторяю я.
Элли задумывается и вдруг резко отталкивает меня.
– Они там! Они смотрят!
Она лихорадочно бормочет себе под нос, я пытаюсь снова обнять ее, успокоить, и вдруг жена отшатывается в сторону с безумными глазами.
– Кто вы? – в ужасе, с побледневшим лицом кричит она. – Что вы здесь делаете?
Элли бьется в истерике, а я молча стою рядом и ничего не могу поделать. Она пятится все дальше и дальше, выставив перед собой руки, будто защищаясь. А потом выкрикивает самые страшные для меня слова:
– Вон отсюда! Убирайтесь! – И пытается стряхнуть с себя гномов. Перепуганная, она уже не замечает моего присутствия.
Я встаю и иду через комнату к кровати жены. Ноги дрожат, в боку что-то колет. Раньше такого не было. Невероятно трудно нажать на кнопку вызова – пальцы трясутся, кажется, будто они слиплись в какой-то комок. В конце концов мне удается вызвать медсестер. Скоро они будут здесь. Я жду. И смотрю на свою жену.
Десять…
Двадцать…
Тридцать секунд проходит, а я все смотрю на Элли, не пропуская ни единого движения, и пытаюсь не забыть, как она выглядела только что, когда мы были вдвоем. Л она даже не оглядывается, измученная борьбой с невидимым никому, кроме нее, врагом. Жутко.
Я с трудом опускаюсь на кровать, подбираю с пола упавший блокнот и плачу. Элли не замечает – в таком состоянии она ничего не замечает.
Две странички выпадают на пол, я нагибаюсь и поднимаю их. Как я устал! Мне тоскливо и одиноко. Когда входят медсестры, их встречают сразу два измученных пациента – женщина, трясущаяся от страха перед угрозой, что существует лишь в ее воспаленном воображении, и старик, который любит эту женщину больше всего на свете и теперь тихо плачет от бессилия, закрыв лицо руками.
Остаток ночи я провожу у себя в комнате. Дверь приоткрыта, я вижу, как по коридору туда-сюда ходят люди – и знакомые, и незнакомцы. Если прислушаться, можно понять, о чем они говорят – семья, работа, отдых. Ничего особенного, обыденные разговоры, но я понимаю, что завидую им, завидую легкости, с которой они болтают между собой. Зависть – смертный грех, напоминаю я себе. Однако сегодня мне не удается ее побороть.
И доктор Барнуэлл тут, беседует с кем-то из медсестер. Я гадаю, кому же из нас так плохо, что врач до сих пор не ушел. Барнуэлл слишком много работает. Я советовал ему проводить больше времени с семьей. Объяснял, что близкие не будут рядом с ним вечно. Он не слушает. Забота о пациентах, видите ли, долг медика – когда его зовут, он не может не прийти. Говорит, что у него нет выбора, и разрывается на части. Хочет быть идеальным врачом для своих больных и идеальным мужем и отцом для своего семейства. Не выйдет. Времени не хватит. Но он этого еще не понял. Барнуэлл уходит дальше по коридору, голос его становится тише, а я гадаю, что же в конце концов он выберет: семью или работу? Или, к сожалению, дождется, пока родные выберут за него?
- Предыдущая
- 28/32
- Следующая
