Через Кордильеры - Ганзелка Иржи - Страница 27

• Предыдущая
• 27/94
• Следующая

Карусель событий в Потоси остановилась. Было заключено наше последнее соглашение, местное радио передало последнюю беседу, был проявлен последний снимок и отправлено последнее письмо.

Во дворе отеля стояла «татра», доверху нагруженная багажом, вымытая и подготовленная к дальнейшему пути. Часы на башне кафедрального собора уже давно пробили полночь, в нашем номере погас свет и воцарился покой. Но ненадолго,

— Иржи! Молчание.

— Иржи!

— Что… что случилось?

— Тсс! Встань, пожалуйста, но только тихо! Зажги свет и посмотри, что у меня в голове! Кто-то ползает в моих волосах.

— Таракан ползает. Ведь они лазают по всему отелю. Оставь его в покое, пусть погреется.

— Послушай, мне вовсе не до шуток. Это гораздо больше таракана. Зажги-ка свет!

— Ну ладно, сейчас. Покажи, что там такое… Мирко, не шевелись! Это… смотри, не спугни ее! А как она хорошо устроилась у тебя в волосах!

— Да ты скажи, кто это?

— Тише, а то убежит!.. Вот она!

— Мышь!.. Так убей же ее! Гранд-отель называется, «Лондрес», самый чистый отель в Потоси! Черт бы их всех побрал! Сделай же ты, наконец, что-нибудь с этой мышью!

— Легко сказать «сделай», А что? Посмотри-ка на нее! Ей просто холодно.

— Убе… нет, не пойдет. Я бы тоже не смог…

— А что же тогда? Если я выпущу ее в коридор, она опять заберется к нам. А оставлять ее здесь нельзя.

— В таком случае выбрось ее во двор, за окно, на балкон….

Утром мы выразили недовольство хозяину отеля до поводу ночного происшествия. Он пожал плечами, покачал головой и «успокоил» нас:

— Lo se, hay muchos ratones, senor, much-os! — Я знаю, здесь мышей много, сеньор, очень много!

— Esperen un rato, senores! — Подождите минутку, сеньоры, вас ищет земляк! — одним духом выпалил босой парень, пробравшись к нам через толпу любопытных. Мы как раз набирали про запас горючее, готовясь отправиться в Оруро. — Подождите немножко, он сейчас придет сюда,

В это время продавец вытащил из бочки ручной насос, завинтил пробку и откатил полупустой баррель[14] под навес своей мелочной лавочки.

— Сами понимаете, — сказал он, как бы извиняясь, — роскошествовать не приходится, куда уж тут, в Чальяпате! За весь месяц я продаю несколько галлонов. Бензоколонка себя бы здесь не оправдала.

Перед дорогой совершаем обычный беглый осмотр машины: масла в двигателе норма, в тормозном цилиндре жидкости полно, шины в порядке. Зрители, гроздьями облепившие «татру», шумно рассмеялись, когда мы стали закрывать передний капот. Точно так же это в свое время забавляло марокканских номади, египетских феллахов, суданских студентов в Омдурмане и негров из племени банту в Конго и Танганьике, когда мы на их глазах открывали передний капот: «Шины вместо мотора!» А чальяпатские индейцы поразились вдвойне, так как незадолго до этого их взорам открылась задняя часть машины, где они от рождения привыкли видеть багаж: «Запасной мотор, смотри-ка!»

— Doch ein echter Tatrawagen, — вдруг произнес за нашей спиной невысокого роста человек в европейском костюме, снимая очки с носа. — Следовательно, вы приехали из Чехословакии, — продолжил он по-испански. — Утром ко мне приходят из казарм и говорят, что на дворе у них стоит какая-то необычная машина, настоящая торпеда с плавником. А вы, мол, говорите на каком-то странном языке. «Они наверняка не гринго с севера, — сказали мне, — так, может быть, они ваши земляки», — объяснил нам незнакомец. Мы представились.

— Я Пухер, профессор геологии из Вены. Так что, видите, они не очень ошиблись, назвав нас земляками. Я даже учился в Праге: в те времена там ездили бабушки этой вашей торпеды — двухцилиндровые «татры». Потом я уехал в Америку. В восемнадцатом году…

Сердечная беседа, взаимные расспросы о дороге, о достопримечательностях в окрестностях Чальяпаты и Оруро, о нашем путешествии; показываем несколько снимков из Африки и Южной Америки.

— А я был на другом конце света, в Азии и Австралии. Несколько месяцев назад я возвратился из научной экспедиции из Антарктиды. Погодите, покажу вам фотографии…

Чистая случайность, что здесь, в глухой деревушке среди Кордильер, на полдороге между Потоси и Оруро, сошлись, как в точке пересечения, разные части света. Мы вместе вспоминаем о далекой Европе, обмениваемся адресами и — вот еще одно прощание.

— Вы даже не представляете, как я рад, что встретил здесь вас. Если бы вы прожили на чужбине почти четверть века, как я, вы бы меня поняли. Погодите, что бы мне такое подарить вам на память? Жаль, что вы так спешите. Хотя… прошу вас, повремените чуточку, не уезжайте без меня…

Через десять минут геолог вернулся.

— Остальные вещи у меня в Потоси, здесь я остановился всего на несколько недель. Примите от меня хотя бы вот этот пустячок!

Засушенная былинка, аккуратно завернутая в вату, и конверт с экзотической почтовой маркой.

— Это антарктический лишайник из Локруа, а конверт сохранился от чилийской экспедиции. Таких марок было выпущено всего лишь несколько сотен. И… не забудьте осмотреть Ворота Солнца в Тиауанако! Археологи очень гордятся ими…

Двадцатый километр был точно таким же, как и второй. А пятидесятый ничем не отличался от двадцатого.

Если взять и спалить всю зелень полабской равнины, посыпать ее песком Сахары, высушить реки и ручьи, а потом установить над всем этим краем гигантский насос и разредить воздух, то получится картина Кордильер за Чальяпатой. Одна из бесчисленно сменяющихся декораций этого фантастического горного массива, который не имеет себе подобных на всем свете. Еще вчера горы эти ставили на нашем пути из Потоси вал за валом, кручу за кручей, пропасть за пропастью, а сегодня они распластались необозримой южноамериканской Сахарой.

Вокруг раскинулась бесконечная выжженная солнцем равнина, прорезанная полоской разбитой дороги и ленточкой рельсов и шпал. Здесь проходит железнодорожная линия от Ла-Паса до Уюни, где она разветвляется. Одна ветка идет на юг по Аргентине к берегам Атлантического океана, другая стремится через горы на запад. По этой, второй, ветке из Боливии рекой текут ее богатства, направляясь в различные страны всего мира. Высокогорная железная дорога кружит по западной гряде Кордильер и заканчивает свой нелегкий путь севернее Антофагасты в небольших портах тихоокеанского побережья — Токопилье, Икике и других.

Когда-то эти порты принадлежали Боливии. Боливийской была и селитра на всей полосе пустыни между границей прибоя и предгорьями Анд. Не было и нет на свете иных, более богатых месторождений естественной селитры. И, тем не менее, мир в течение целых десятилетий платил за селитру Чили, а через Чили — Великобритании.

Вплоть до 1879 года у Боливии был свой выход к океану, свое побережье, свои собственные морские порты и своя селитра. А у республики Чили было английское оружие, английский капитал и английский суфлер, диктовавший внешнюю политику. В 1879 году она без лишних разговоров захватила порт Антофагасту, и ее армия покатилась дальше на север, на боливийские земли. Она овладела всеми залежами селитры и, таким образом, предоставила своим и английским предпринимателям монополию на добычу и продажу единственного в мире минерального азотного удобрения.

Боливия защищалась четыре года. На помощь ей пришла республика Перу, однако чилийская армия была сильнее.

Боливия и Перу оказались вынужденными подписать мир, но не перестали протестовать против разграбления своих земель. Только в 1929 году под наблюдением Лиги наций и Соединенных Штатов Америки на раны обеих стран были наложены пластыри, которые помогли меньше, чем мертвому припарки. Республика Чили вернула Перу только одну провинцию Такну. Боливии она не возвратила ничего. Единственным вознаграждением индейской республике была железная дорога, проходящая от Ла-Паса до Арики. Боливия фактически стала единственным «сухопутным» государством Южной Америки, так как расположенный в центре материка Парагвай имеет настежь распахнутый выход к океану в виде широкой водной магистрали, проходящей по течению рек Параны и Парагвая, доступных даже для морских кораблей.

• Предыдущая
• 27/94
• Следующая