Мухи - Сартр Жан-Поль Шарль Эмар - Страница 9

В глубине сцены появляется Юпитер, прячется, подслушивая.

Орест. Электра, я — Орест... твой брат. Я тоже Атрид, твое место — рядом со мной.

Электра. Нет. Ты мне не брат, я тебя не знаю. Орест умер, тем лучше для него. Отныне я буду почитать его божественную душу, как чту души отца и сестры. А ты, ты — претендующий на родство — кто ты, чтоб называться Атридом? Прошла ли жизнь твоя под сенью убийства? Ты был, вероятно, спокойным мальчиком, тихим, рассудительным — ты был гордостью приемного отца, — чисто умытым мальчиком, доверчиво глядевшим на мир блестящими глазами. Ты доверял людям, потому что они тебе широко улыбались, столам, кроватям, ступенькам лестниц — потому что это верные слуги человека; ты доверял жизни, потому что был богат, потому что у тебя было много игрушек; тебе случалось думать, что мир не так уж плохо устроен, что погрузиться в него так же приятно, как в теплую ванну, сплошное удовольствие. А я в шесть лет была служанкой, я ничему не доверяла. (Пауза.) Уходи, прекрасная душа. Мне прекрасная душа ни к чему: мне нужен был сообщник.

Орест. Неужели ты думаешь, что я тебя оставлю одну? Как сможешь ты тут жить, утратив последнюю надежду?

Электра. Это мое дело. Прощай, Филеб.

Орест. Ты меня гонишь? (Делает несколько шагов, останавливается.) Разве я виноват, что не похож на разъяренного солдафона, которого ты ждала? Его ты взяла бы за руку, ты сказала бы ему: «Рази!» Меня ты ни о чем не просишь. Господи, да кто же я такой, если собственная сестра отталкивает меня, даже не испытав?

Электра. Ах, Филеб! Я никогда не смогла бы возложить подобное бремя на твое сердце, не ведающее ненависти.

Орест (подавленно). Ты хорошо сказала: «не ведающее ненависти». Ни любви. Тебя я мог бы полюбить. Мог бы... Но как? Чтоб любить, чтоб ненавидеть, надо отдаться чувству. Как прекрасен полнокровный человек, человек, который крепко стоит на ногах среди своих владений и отдается в один прекрасный день любви или ненависти — он отдает вместе с собой свои земли, дом, воспоминания. А кто я? Что могу дать я? Я едва существую: из всех призраков, блуждающих сегодня по городу, я — самый призрачный. Я испытал призрачные увлечения, преходящие и бесплотные, как пары. Но я не знаю, что такое тяжелая страсть живого человека. (Пауза.) Позор! Я вернулся в родной город, и сестра отказывается признать меня. Куда же мне теперь? Какого города мне стать наваждением?

Электра. Разве нет города, где тебя ждет девушка с прекрасным лицом?

Орест. Никто меня не ждет. Я скитаюсь из города в город, чуждый всем и самому себе, я ухожу, и город смыкается за мной, как тихие воды. Вот я покину Аргос, какой след от меня останется? Разве что горечь разочарования в твоем сердце?

Электра. Ты рассказывал о счастливых городах...

Орест. Что мне до счастья. Я хочу, чтоб у меня были мои воспоминания, моя почва, мое место среди жителей Аргоса.

Молчание.

Электра, я не уйду отсюда.

Электра. Филеб, уходи, умоляю тебя. Мне тебя жаль, уходи, если я дорога тебе. Ты здесь не найдешь ничего, кроме горя, а мне твоя невинность будет только помехой.

Орест. Не уйду.

Электра. Так я и позволю тебе остаться здесь, чтоб ты мне докучал своей чистотой, чтоб я робела твоего суда? Зачем ты упрямишься? Ты здесь никому не нужен.

Орест. Это моя последняя надежда. Ты не можешь отнять ее у меня, Электра. Пойми: я хочу быть человеком откуда-нибудь, человеком среди людей. Подумай: раб, когда он проходит, усталый, не в духе, сгибаясь под тяжестью ноши, понурив голову и глядя себе под ноги — только под ноги, чтоб не упасть,— даже этот раб — в своем городе, как лист в листве, как дерево в лесу. Аргос окружает его, весомый, теплый, полный самим собой. Я хочу быть этим рабом, Электра, я хочу натянуть город на себя, завернуться в него, как в одеяло. Не уйду.

Электра. Проживи хоть сто лет меж нас, все равно останешься чужим, одиноким, как путник на большой дороге, даже хуже. Люди будут смотреть на тебя искоса, не поднимая глаз, они будут понижать голос при твоем приближении.

Орест. Разве служить вам так трудно? Мои руки годятся, чтоб защищать город, у меня есть золото, чтоб помочь нуждающимся.

Электра. Нам не нужны ни военачальники, ни благотворители.

Орест. Тогда... (Делает несколько шагов, опустив голову.)

Появляется Юпитер, глядит на него, потирая руки.

(Поднимает голову.) Если б я хоть понимал все ясно. Ах, Зевс, Зевс, царь небесный, я редко обращался к тебе, и ты ко мне не был особенно благосклонен, но будь свидетелем — я всегда стремился только к добру. Теперь я устал, не различаю, где зло, где добро, я нуждаюсь в том, чтоб мне указали путь. Зевс, неужели царский сын, у которого отняли родину, в самом деле должен свято покориться изгнанию — и, втянув голову в плечи, убраться подобру-поздорову, уползти, как собака, на брюхе? Такова твоя воля? Не могу поверить. И, однако... однако, ты запрещаешь проливать кровь... Ах, при чем тут кровь, я сам не знаю, что говорю... Зевс, молю тебя: если ты предписываешь мне покориться и подло унизиться, дай знамение, потому что я окончательно запутался.

Юпитер (про себя). За чем же дело стало: к твоим услугам! Абраксас, абраксас, це-це!

Вокруг камня возникает сияние.

Электра (хохочет). Ха-ха, сегодня чудеса, как грибы после дождя. Видишь, до чего полезно быть набожным, Филеб, и испрашивать совета богов! (Надрывается со смеху.) Добродетельный молодой человек, набожный Филеб: «Подай мне знак, Зевс, подай мне знак!» И, пожалуйста, — вокруг священного камня появляется сияние. Убирайся! В Коринф! В Коринф! Убирайся!

Орест (глядя на камень). Значит... это — добро. (Пауза. Не отрываясь, смотрит на камень.) Тихонько смыться. Тихонько. Всегда говорить «простите» и «благодарю»... Значит, это? (Пауза. Не отрываясь, смотрит на камень.) Добро. Их добро. (Пауза.) Электра!

Электра. Ступай, ступай, живо. Не разочаровывай мудрую кормилицу, склонившуюся к тебе с Олимпа. (Замолкает, озадаченная.) Что с тобой?

Орест (изменившимся голосом). Есть и иной путь.

Электра (в ужасе). Не строй из себя злодея, Филеб. Ты испрашивал повеления богов: теперь ты знаешь их волю.

Орест. Повеления? А, да... Ты говоришь о свете вокруг этого большого булыжника? Этот свет не для меня, мной теперь никто не может повелевать.

Электра. Ты говоришь загадками.

Орест. Как ты вдруг удалилась от меня... как все изменилось! Меня окружало нечто живое и теплое. Оно умерло. Как все пусто... Ах, какай пустота, какая беспредельная пустота, насколько глаз хватает! (Делает несколько шагов.) Опускается ночь... Стало холодно, ты не находишь?.. Но что же это... что же это умерло?

Электра. Филеб...

Орест. Я сказал тебе, что есть и иной путь... мой путь. Ты не видишь его? Он начинается отсюда и идет вниз, в город. Надо спуститься, спуститься к вам, вы — на дне ямы, на самом дне... (Подходит к Электре.) Ты — моя сестра. Электра, этот город — мой город. Сестра моя. (Берет ее за руку.)

Электра. Пусти! Ты делаешь мне больно, я тебя боюсь — и я не принадлежу тебе.

Орест. Знаю. Пока еще не принадлежишь: я слишком невесом. Я должен взвалить на плечи тяжкое преступление, которое потянет меня на дно — в самые глубины Аргоса.

Электра. Что ты задумал?

Орест. Подожди. Дай мне проститься с моей невесомой чистотой. Дай проститься с юностью. Бывают вечера, в Коринфе, в Афинах, вечера, пьянящие песнями, запахами, — они отныне не для меня. Не для меня рассветы, пьянящие надеждой... Ну ладно, прощайте. Прощайте. (Подходит к Электре.) Пошли, Электра, взгляни на наш город. Вот он — красный на солнце, кишащий людьми и мухами, погруженный в тупое оцепенение послеполуденного жара; его стены, крыши, запертые двери — все отвергает меня. Но я должен овладеть им. С сегодняшнего утра я чувствую это. И тобой тоже, Электра, я должен овладеть. Я овладею вами. Я обращусь в колун и рассеку надвое эти упрямые стены, я вспорю брюхо этим домам-святошам, так что запах жратвы и ладана вырвется наружу из разверстых ран; я обращусь в топор, я врежусь в самую сердцевину этого города, как врезается топор в сердцевину дуба.