История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич - Страница 25

Рассказывают, что Лев Иванович Ошанин, автор многих популярных песен, начиная с «Эх, дороги» и кончая «Течет река Волга», когда был избран секретарем секции поэзии в Московской писательской организации, стал демонстрировать буквально бешеную деятельность. Вечно озабоченный, он пробегал, как спринтер, по Дому литераторов то в одну сторону, то в другую.

И вот однажды, будучи на «дистанции», нос к носу столкнулся с Олешей.

— Здравствуйте, Юрий Карлович! — сказал Ошанин. — Как живете?

Тот расцвел в улыбке, обнял Ошанина:

— Вот спасибо. Хоть один человек поинтересовался, как я живу. С удовольствием расскажу про свое житье-бытье. Давайте отойдем в сторонку.

— Да что вы, Юрий Карлович. Мне буквально некогда. Бегу на очередное заседание секции, а потом еще секретариат.

— Но вы же меня спросили, как я живу. Теперь вам надо обязательно меня выслушать. К тому же я не задержу вас долго…

Лев Иванович все же сумел вырваться из объятий Олеши и убежать. Тот развел руками и, глядя вслед секретарю секции поэтов, произнес:

— Зачем же было спрашивать, как я живу?..

Литературовед Владимир Александрович Архипов был аспирантом во время проведения кампании борьбы с космополитизмом в конце сороковых годов.

Семинарское занятие было посвящено творчеству Лермонгова.

И вдруг один из студентов с заметным акцентом заявил:

— Лермонтов был шовинист.

— С чего это вы взяли? — поинтересовался Архипов.

— А это не издевательство над другим народом: «Бежали робкие грузины»?! Владимир Александрович тут же отреагировал:

— Правильно Лермонотов писал.

— Как это правильно?

— Бежали робкие грузины, а неробкие не бежали…

Владимир Алексеевич Солоухин в разговоре про родное село Олепино вспомнил про свою книгу «Капля росы». А попутно и про забавный случай, связанный с этим произведением.

В «Капле росы» одну из глав он посвятил местному почтальону Егору Михайловичу Рыжову, которого в деревне звали не иначе, как «почта-связь».

А в районной газете в то же время появилась маленькая заметочка про него же, про этого самого Рыжова. В заметочке говорилось, что надо бы олепинскому служителю почты дать пенсию за многолетний добросовестный труд.

Так вот.

Приехал однажды в Олепино из Ленинграда художник. Рисовал он олепинских жителей, в том числе и почтальона.

Во время рисования спросил у него:

— Ну как, дядя Егор, нравится вам, как Солоухин про вас расписал в своей книге?

— А чего, — ответил тот. — Все правильно. Но вот в районной газете написали про меня все же лучше…

Поэт Михаил Федорович Борисов поведал, как он доставил домой плохо себя почувствовавшего товарища по литературному цеху Марка Андреевича Соболя.

Встретившие их в доме женщины — жена Марка и мать — оказались медицинскими работниками, жена — медсестра, а мать то ли врач-кардиолог, то ли терапевт.

Увидев состояние сына, мать тут же взяла из буфета бутылку коньяка, налила рюмку и потребовала от сына медленными глотками выпить рюмку, что тот сделал с откровенным удовольствием. И вскоре ему, действительно, стало получше.

— Так вот, моя дорогая, — обратилась мать к снохе, — как только Маркуше станет плохо, придавит его сердечко, ты тут же ему — рюмку коньяка.

— Но как же я узнаю, что ему станет плохо?

И тут отозвался Марк:

— А я сам через каждые пятнадцать минут буду тебе об этом напоминать…

В театре Советской Армии состоялась премьера пьесы Ивана Фотиевича Стаднюка «Белая палатка».

После премьеры автор пригласил актеров и друзей на товарищеский ужин, совместив его с обсуждением просмотренного спектакля. Помнится, слова попросил писатель Николай Андреевич Горбачев. Попросил, видимо, не только потому, что «не мог молчать», а для ответа одному из критиков, не очень-то по-доброму оценившему и саму пьесу, и спектакль.

— Хочу вам напомнить о премьере пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», — начал Николай Андреевич. — После окончания спектакля публика неистовствовала. Она долго вызывала актеров. Потом потребовала на сцену автора. Растроганный Бернард Шоу раскланивался, благодарил.

И вдруг к сцене приблизился человек, раздраженно выкрикивавший:

— Дрянь пьеса! Дрянь спектакль! И вы никуда не годный драматург!

Бернард встрепенулся, ожил, наклонился к кричавшему в его адрес непристойности и сказал: — Я с вами абсолютно согласен.

Потомразвел руками и спросил:

— А что с этими-то будем делать?

В малом зале Дома литераторов шло обсуждение повести Николая Воронова «Юность в Железнодольске».

Особенно рьяно против повести, ее идейного содержания выступал критик Григорий Бровман.

В прениях попросил слово Павел Филиппович Нилин.

Начал он свое выступление так:

— Григорий Бровман работает в критике по принципу: «Кого добивать?..»

Михаил Матвеевич Годенко рассказал однажды о том, как, находясь в родном селе на запорожской земле, услышал известие по радио, что в ознаменование трехсотлетия присоединения Украины к России Крым передан в ведение Украины.

— Это, — говорил Годенко, — с моей точки зрения, беззаконие: ведь и Крым, и Севастополь — исконно русская земля. Здесь и русский флот, тут и могилы русских воинов, матросов. Севастополь-то — город русской славы.

Конечно, усидеть дома не смог.

Вышел на улицу.

Навстречу сосед.

— Мыкола, чув?

— Чув.

— Ну и шо скажешь?

— А шо скажу? Ото и скажу, шо колы четырехсотлиття возъеднання будемо видмечаты, то и Кавказ виддадуть…

Известный киновед, профессор Николай Алексеевич Лебедев, работавший по ВГИКе заведующим кафедры Истории советского кино, вспомнил о том, как будучи Ученым секретарем Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства оказался в довольно-таки пикантном положении накануне окончательного утверждения списка очередных лауреатов.

Обычно утверждать список кандидатов на звание лауреатов в Кремль ездил либо Председатель Комитета Александр Александрович Фадеев, либо его заместитель Сурков Алексей Александрович. А тут Фадеев приболел, Сурков оказался в заграничной командировке, о чем Николай Алексеевич доложил курировавшему их работу Маленкову.

— Ничего, — отозвался Георгий Максимилианович. — Пойдем к товарищу Сталину вместе. Вы и доложите о выдвинутых соискателях, а я вас поддержу…

В кабинете Сталина оказались Молотов и Каганович.

Маленков сообщил Сталину о готовности списка кандидатов на очередные премии и о том, что ни Фадеева, ни Суркова в Москве нет.

— А кто же докладывать будет? — спросил Сталин.

— Вот Лебедев Николай Алексеевич, ученый секретарь.

Наступила пауза.

Сталин прошелся вдоль стола. Вернулся к вошедшим Маленкову и Лебедеву. Постоял. И неожиданно спросил:

— Маленков, почему погибла римская империя?

Георгий Максимилианович после непродолжительного молчания ответил:

— Не знаю, товарищ Сталин.

Тот повернулся к сидящим за столом Молотову и Кагановичу.

— Молотов, почему погибла Римская империя?

— Не знаю, тут же отозвался Вячеслав Михайлович.

— Лазарь, может быть, ты знаешь, почему погибла Римская империя?

Когда и тот заявил, что не ведает об этом, Сталин сказал:.

— Римская империя погибла потому, что ею начали управлять ученые секретари… Докладывай, Маленков!..