Хочу «Оскар»! - Стил Даниэла - Страница 15

– Спасибо за чудесные подарки, – сказала Таня, оробев. Оба они, и Дуглас, и Макс, были такими влиятельными людьми, что рядом с ними Таня почувствовала себя ничтожной простушкой. – Все замечательно подошло, – добавила она, осторожно улыбнувшись.

– Рад это слышать.

Если бы это было не так, то кто-то поплатился бы головой. Но Тане необязательно было знать об этом. Глядя на Дугласа, трудно было поверить, что такой человек способен смотреть мыльные оперы. Таня скорее могла бы себе представить его тонким интеллектуалом, потребляющим более сложную пищу. Интересно, часто ли ему говорят, что он похож на Гарри Купера? Таня еще мало была знакома с ним, чтобы отпускать реплики касательно его внешности, но сходство было поразительным. Макс же все больше напоминал ей Весельчака из мультфильма «Белоснежка и семь гномов». В начале разговора Таня постоянно чувствовала, что Дуглас не спускает с нее глаз – с того самого момента, как она села за столик. У нее было такое ощущение, словно ее изучают под микроскопом – и в каком-то смысле так оно и было. Ничто не ускользало от внимательного взгляда Дугласа. И лишь когда они заговорили о сценарии, он расслабился и воодушевился.

Дуглас внезапно оживился, а когда Таня стала говорить о внесенных ею изменениях, он рассмеялся.

– Мне нравится, когда вы пишете юмористические вещи, Таня. Я всегда мог угадать, какую часть сценария моей любимой мыльной оперы писали вы. Если я начинал хохотать до колик в животе, значит, это была ваша работа.

В сценарии, над которым они сейчас работали, и в фильме, который должны были начать снимать, не было места для юмора, но Таня все-таки подпустила его кое-где, и все согласились, что это должно пойти. Таня проделала это очень уместно, чтобы добавить остроты и тепла – неизменного отличительного значка ее работы. Даже юмористические ситуации всегда задевали нужную струну, трогали зрителя и несли на себе печать Таниных личных качеств – доброту и тепло.

К тому моменту, как они закончили завтрак, Таня заметила, что Дуглас расслабился. Ей вдруг даже подумалось, что он, быть может, застенчив. Весь лед, который чувствовался в начале встречи, теперь, похоже, растаял. Впоследствии Макс с удивлением сказал одному своему другу, что эта женщина заставила Дугласа есть с руки. Похоже, Дуглас доволен.

– Вы – очаровательная женщина, – сказал он, устремив на Таню пристальный взгляд. – Ваш агент сказал, что вы чуть не отказались работать над фильмом, потому что не хотели оставлять мужа и детей. Мне это показалось признаком сумасшествия, и я думал, что вы явитесь сюда в виде Матери-Земли, в просторном балахоне и с косами ниже пояса. Вы же, к счастью, оказались абсолютно здравомыслящим человеком.

Дуглас видел перед собой привлекательную, современную, моложавую женщину.

– Глядя на вас, не подумаешь, что у вас трое детей. Ну что ж, слава богу, что у вас хватило ума оставить мужа и детей и принять правильное для вашей карьеры решение.

– На самом деле все было не совсем так, – созналась Таня. Замечание Дугласа застало ее врасплох. Дуглас сказал то, что думал, не стесняясь в выражениях. Деньги и влияние позволяли ему не стесняться. – Мой агент сказал вам правду. Я действительно собиралась отклонить ваше предложение. Решение фактически за меня принял муж. Он убедил меня, что дом без меня не рухнет и у них все будет в порядке. Он остался дома, с нашими дочерьми.

– О, это явно не мой случай, – сказал Дуглас и еле заметно скривился.

Макс улыбнулся и кивнул.

– А сколько лет вашим дочерям? – поинтересовался Макс вполне искренне.

– Семнадцать. Еще у нас есть сын, ему восемнадцать, и сегодня у него начинаются занятия в университете Санта-Барбары, – с гордостью сказала Таня.

– Замечательно, – с подъемом произнес Макс. – У меня у самого две дочери. Тридцать два года и тридцать пять лет. Обе живут в Нью-Йорке. Одна дочь – адвокат, а другая – психиатр. Обе замужем, и у меня трое внуков, – с нескрываемой гордостью сообщил он.

– Чудесно, – отозвалась Таня, а потом они оба посмотрели на Дугласа. Тот лишь улыбнулся в ответ.

– Не надо на меня так смотреть. У меня нет детей. Я был женат дважды, но оба раза – без детей. У меня даже собаки нет, да я и не собираюсь ее заводить. Я слишком много работаю – и всегда много работал, у меня нет времени на детей. Пожалуй, я восхищаюсь вашими побуждениями, которые едва не заставили вас остаться дома, с детьми, вместо того чтобы работать над сценарием. Но не могу сказать, что я их понимаю. Мне кажется, что в работе есть нечто благородное. Подумайте обо всех тех людях, которые придут смотреть наш фильм, на сколько судеб вы повлияете тем, что вложите в сценарий, сколько людей будут вспоминать фильм, размышлять над ним и, в сущности, над собственной жизнью.

Таня решила, что у Дугласа преувеличенное представление о собственной значительности. Для нее один ее ребенок был важнее тысячи фильмов, одна-единственная жизнь, одно человеческое существо, связанное с другими. Таня никогда не считала свою работу чем-то исключительно важным. Да, конечно, она – женщина, и, может быть, поэтому муж, дети, дом значили для нее так много. Ей даже стало жаль Дугласа, который не знает этой привязанности к семье. Он жил ради своей работы. У Тани возникло ощущение, что ему чего-то не хватает, какой-то важной составляющей. И все же Дуглас явно был ей симпатичен, он показался ей интересным человеком, он отличался острым ярким умом. Но Тане куда ближе была присущая Максу мягкость. Таня с облегчением подумала, что работать с ними будет необычайно увлекательно, хотя она пока и не понимала, откуда Дуглас черпает силы, а возможно, она и никогда этого не поймет. Казалось, будто в нем горит огонь, происхождение которого Таня не понимала, и именно он приводит Дугласа в движение. Этот огонь виден был в его глазах.

Следующие два часа они говорили только о сценарии. Дуглас объяснял Тане, что им предстоит сделать, какие изменения он просил бы ее внести в сценарий, какие детали следовало бы добавить. Он, похоже, ни минуты не сомневался, что фильм получится исключительный. Слушая Дугласа, Таня начала понимать ход его мыслей, его цель. Дуглас горел, как пламя, своими идеями, а вот Макс был осторожнее, мягче, и его мягкость удачно сочеталась с резкостью продюсера. Макс привносил в фильм человечность, а Дуглас – остроту. В нем было нечто завораживающее.

Они просидели в «Поло Лаундж», обсуждая сценарий, почти до полудня, а потом Таня вернулась к себе в бунгало и принялась оформлять в слова все то, о чем они говорили. Разговор с Дугласом побудил Таню существенно переработать сценарий, вывести его на иную глубину. Таня попыталась объяснить это Питеру, когда тот позвонил ей, но не смогла. Но то, о чем говорили Дуглас и Макс, имело смысл. В тот день Таня добавила в сценарий несколько новых сцен, она встала из-за стола лишь в шесть вечера, довольная своей работой.

Вечером, когда Таня уже лежала в постели, бездумно уставившись в экран телевизора, ей позвонил Дуглас. Таню его звонок удивил, но она повела разговор, рассказала ему о том, что успела сделать за день. Дуглас, судя по всему, остался доволен тем, что Таня так быстро уловила нужную тенденцию. Она прекрасно понимала, что от нее требуется и как достичь желаемого результата.

– Утренняя встреча удалась, как мне кажется. Думаю, вы следуете за романом достаточно точно, но без излишнего пиетета. С нетерпением жду возможности увидеть то, что вы сделали сегодня.

– Мне надо еще кое-что подчистить, – сказала Таня. Она подумала было, не посидеть ли ей над работой ночью, но поняла, что чересчур устала. – Если это возможно, я пришлю вам эти куски в среду утром, не поздно будет?

– А может, вы мне их отдадите во время ланча? Как насчет четверга?

Приглашение удивило Таню, но за сегодняшнее утро у нее сложилось впечатление, что им троим предстоит работать именно так – в тесном контакте. С Максом она чувствовала себя легко и непринужденно, а вот с Дугласом – пока не очень уютно. Макс, это совершенно очевидно, был человеком покладистым. Дуглас же был тверд как сталь и холоден как лед. И все же он чем-то заинтриговал Таню, она интуитивно чувствовала подо льдом нечто иное – живого человека, который скрывает свое истинное лицо под элегантной непроницаемой маской.