Преисподняя - Гоник Владимир - Страница 73

• Предыдущая
• 73/79
• Следующая

— На самом деле? — не поверил Хартман, а Джуди села к раненому на кровать и погладила по голове: от смущения тот не знал, куда деться.

Аня навещала раненых каждый день, Хартман уже не мог без неё и злился, если она не приходила.

Молодой альбинос целые дни смотрел в окно, за которым в тепле и тиши бабьего лета дремали старые клёны, липы и тополя. В воздухе плавали жёлтые и красные листья, иногда переулком пробегал мимолётный дождь, по вечерам сквозь опадающую листву уютно светились разноцветные окна, и раненый часами неотрывно смотрел на чужую жизнь, о которой он ничего не знал и которая была для него тайной за семью печатями.

Он не знал ничего, что окружает человека с рождения, и теперь открывал для себя новый мир, которого был лишён, — все то, что человек узнает в младенчестве, — открывал и старался постичь.

Отряд готовился к последнему штурму. Изо дня в день штурмовые группы отрабатывали манёвр под землёй. Першин надеялся обойтись малой кровью, хотя понятно было, что за главный бункер альбиносы будут стоять до конца — весь гарнизон.

В один из дней Першин наведался в госпиталь, навестил Хартмана и раненого альбиноса, которого все называли Марк.

С американцем капитан перекинулся несколькими словами, узнал, как идёт лечение, нужна ли помощь и пожелал скорее подняться, — Аня помогла им с переводом. Першин подсел к альбиносу, который, не отрываясь, смотрел в окно.

— Я знаю, что ты сделал, мне рассказали. Неужели ты был один? — спросил Першин.

— Один, — подтвердил Марк.

— И никто тебе не помогал?

— Я никого не просил.

— Не доверял?

— Да, это было опасно.

— Как же ты решился?

— Слишком много крови. Я не хотел.

— Мы все тобой восхищены! Я бы тоже не хотел крови. Как ты думаешь: это возможно?

Марк подумал и покачал головой.

— Они не сдадутся. Детей уведут, спрячут где-нибудь, сами будут драться.

— И нельзя им ничего объяснить?

— Нельзя.

— А ты бы мог?

— Это бесполезно. Меня не послушают. Будет ещё хуже.

— Врачи говорят, что тебя скоро выпишут. Что дальше?

— Не знаю.

— Если хочешь, я могу взять тебя в отряд, — предложил Першин.

— Воевать? — он глянул на Першина и покачал головой. — Я не хочу.

— Ты все знаешь внизу, нам было бы легче. Меньше крови.

Марк подумал и спросил:

— Вы действительно не будете никого убивать?

— Не будем, обещаю. Надо поскорее закончить. Ты себе не представляешь, как нам это надоело. Всем надоело, не только мне.

— Хорошо, — согласился Марк. — Если будет нужно, я помогу.

— Я на тебя надеюсь, — пожал ему руку Першин и поднялся. — Поправляйся скорее.

Сентябрь в Москве был дождливый, ни дня без дождя. Прихотливо, как вздумается, дождь гулял по всему городу: вовсю в Зарядье, на Болоте и на Плющихе, помышлял объявиться в Кочках, на Разгуляе или на Благуше, а во многих прочих местах покропит и уйдёт, поминай, как звали.

С того дня, как они вышли к бункеру, Першин установил за ним наблюдение. Выдвинутые к стене посты сообщали о полной тишине. Вероятно, бункер жил по своим уставам: долбил землю, занимался военной и политической подготовкой и каждый день проводил общие собрания, на которых обсуждали, как ужасно жить наверху.

В штабе ломали головы, как проникнуть в бункер: малым взрывом не взять, большой мог нанести много вреда. Решено было пробурить стену, понадобились особые буровые станки, и пока их готовили, Першин устроил отряду передышку.

Страх отпустил Москву. Горожане уже не страшились ночей, и, хотя у магазинов по-прежнему роились толпы и стояли длинные очереди, жителями овладела зыбкая надежда: все рассчитывали на облегчение жизни.

В один из дней Першина пригласили в мэрию и объявили, что за заслуги перед городом он получит новую квартиру. Переезжать надо было немедля, всей семьёй они принялись паковать вещи. Он подумал, что нет худа без добра; не объявись альбиносы и не случись подземной войны, ему вовек не получить бы такую квартиру. Все свободное время Першин оставлял семье, дочки радовались, что видят его каждый день.

В ненастные дни в конце сентября Бирс сделал два репортажа на телевидении, и однажды Джуди сказала, что звонили из Лос-Анджелеса, репортажи заинтересовали студию в Голливуде, и если Бирс согласен, с ним подпишут контракт.

Разумеется, он был согласен, это всё равно, что выиграть в лотерею по трамвайному билету. Они с Джуди устроили общее собрание, на котором большинством голосов решили половину времени в году жить в России, вторую половину они отдали Штатам, решение было принято единогласно, никто не голосовал против, и не было воздержавшихся.

Ключников исправно ходил в институт, жизнь, похоже, наладилась: после тряски на ухабах, пошла, наконец, ровная дорога, появилось устойчивое равновесие, в котором он так нуждался; роман с Аней остался в прошлом, и уходил, уходил — навсегда. После долгого перерыва Ключников впервые поехал в Звенигород.

Он был уверен, что встретит Галю. С ним иногда случалось: среди прохожих ему внезапно мерещился кто-то, кого он знал, то был верный признак скорой встречи. И сейчас в идущих навстречу девушках ему несколько раз мерещилась Галя.

Он увидел её издали и понял, что на этот раз не ошибся: по усыпанной жёлтыми листьями горбатой улице она торопилась к автобусной остановке. Увидев его, Галя от неожиданности остановилась, словно наткнулась на преграду, они медленно, с опаской сходились, сдержанно поздоровались и молчали, не зная, о чём говорить.

— Домой? — спросила Галя.

Он кивнул и в свою очередь спросил:

— А ты?

— Я в Москву.

— Надолго?

— Завтра вернусь.

— А я завтра уеду.

Они умолкли, стоящий на остановке автобус нетерпеливо пофыркал, словно торопил их. От Гали, как всегда, исходило ощущение свежести, тишины и покоя, чистая кожа и волосы как будто светились в пасмурном воздухе.

— Я через неделю приеду, — неожиданно сказал Ключников.

— Приезжай, — покладисто разрешила Галя.

Они снова умолкли, и было понятно, что они не договорили, разговор оборвался на полуслове, автобус фыркал и вот-вот мог захлопнуть дверь и тронуться с места.

— Если хочешь, я встречу тебя, — робко предложила Галя.

— Хочу, — тут же согласился Ключников. — Я приеду в это же время.

— Встречу, — пообещала она и побежала к автобусу.

Он смотрел, как она бежит в сапогах на тонких каблуках, как с разбега вскочила на высокую подножку и пола плаща упала, высоко открыв ногу; автобус захлопнул дверь и тронулся с места.

Ключников вспомнил, как легко, просто, спокойно ему всегда было с ней, и подумал, что так и должно быть, ничего другого ему не нужно.

В октябре долго держалось погожее бабье лето, потом зарядили дожди, холодные мутные ручьи побежали по московским холмам, шумно скатываясь в стоки. Обложившись учебниками и конспектами, Ключников допоздна занимался.

…отряд собрался под вечер. После отдыха все выглядели резвыми и весёлыми, в хорошем состоянии духа, как свойственно здоровым молодым людям. Они посмеивались друг над другом, но без злости, по-дружески, каждый знал, что они идут в последний раз, чтобы закончить эту грязную работу.

— Дети мои, — обратился к ним Першин перед спуском. — Я хочу, чтобы все вы уцелели и вернулись. Уважьте старика, прошу вас.

Пошучивая и посмеиваясь, они весело пошли вниз, буровые станки к этому времени пробурили в стене шурфы, куда заложили заряды.

Отряд залёг на исходных позициях, после взрыва все устремились в проломы, за которыми рассыпались веером, ведя беглый огонь на поражение. Альбиносы отчаянно сопротивлялись, умело маневрировали, используя все укрытия; каждое помещение давалось отряду с трудом: шаг за шагом они медленно продвигались вперёд, используя базуки и огнемёты.

В разных углах бункера полыхали пожары, все было разворочено, повсюду сыпались обломки мебели и куски бетона, клубы дыма и цементной пыли валили из всех щелей и проёмов. Рядом с альбиносами-мужчинами оборону держали женщины, старики из первого поколения сражались наравне со всеми.

• Предыдущая
• 73/79
• Следующая