Преисподняя - Гоник Владимир - Страница 38
- Предыдущая
- 38/79
- Следующая
Стэнли Хартмана он отметил сразу. Тот припоздал и появился перед ужином. Джуди вдруг поспешила к двери, Бирс увидел на пороге рослого красавца. Тот помешкал немного, обозревая зал, и даже издали была очевидна спокойная уверенность, с какой он держался. Было что-то победное в его манере обозревать толпу, судя по всему, этот человек заведомо знал свою силу — силу и власть, знал и верил, не сомневаясь в этом нисколько. В глаза бросалась его победная осанка, снисходительность к окружающим, нечто хозяйское, точно он пришёл не в гости, а домой, и Бирс подумал, что у этого человека есть все основания чувствовать себя здесь своим. Хотя люди такого склада, подумал Бирс, чувствуют себя уверенно везде.
Новый гость был, пожалуй, с Бирса ростом, не меньше, такой же поджарый, Антон сразу признал в нём спортсмена. Да, рост и стать — все при нем, великолепная стрижка, безукоризненный пробор, волосы поблёскивают влажно, словно он только-только из бассейна или с теннисного корта и ещё не просох после душа. Лицо у него было сухощавое, гладкая чистая ухоженная кожа, в теле угадывалась упругая сила, как и должно быть, когда к твоим услугам любая еда, спорт, путешествия, да и вообще всё, что взбредёт в голову. Так, вероятно, и должен выглядеть молодой миллионер, спортсмен, плейбой, гений бизнеса, надежда нации, будущий президент или, по крайней мере, сенатор, отпрыск знатной семьи, вожделенная дичь для всех мамаш, у кого на выданьи дочь. Таким и должен быть жених Джуди — прекрасная партия, идеальная пара, слияние капитала, мечта двух семей, чудесные дети, начало нового могущественного клана.
Гость дружески поцеловал Джуди и, улыбаясь, уверенно приобнял одной рукой; Бирс поймал себя на мимолётной досаде.
— Друг нашей семьи Стэнли Хартман, — представила она красавца.
— Надеюсь, и твой друг, — с усмешкой уточнил гость.
Как Бирс и предполагал, рукопожатие у него оказалось твёрдым — сильная рука с мозолями, которые возникают от весел, ракетки, бегущего парусного такелажа, — фалов и шкотов.
— Как поживаете, мистер Бирс? — улыбнулся Хартман вполне приветливо и миролюбиво, даже дружелюбно, однако и сдержанно весьма, точно знал цену своей улыбке и не транжирил попусту.
И снова Бирс отметил в его улыбке что-то победное, непререкаемую уверенность в себе, снисходительность к собеседнику и даже что-то покровительственное, словно у взрослого по отношению к ребёнку.
Конечно, у него и в мыслях не было унизить кого-то, для этого он был слишком умен, однако понималось внятно: человек привык повелевать и побеждать, привычка, как водится, сказывалась на манерах.
Когда Джуди держала Бирса при себе или водила за руку по гостиной, Антон несколько раз ловил на себе внимательный, плотный, ощутимый, как прикосновение, взгляд Хартмана.
Вскоре произошёл забавный эпизод, похожий на профессиональный тест для тележурналиста — проверка на находчивость.
— Мистер Бирс! — громко обратился к нему подвыпивший ведущий одной из местных программ, телевизионная знаменитость. — Я слышал, вы хорошо работаете в эфире, это так?
В общем гомоне возникла пауза, гости услышали вопрос и обернулись к Бирсу.
— Я думаю, слухи сильно преувеличены, — вежливо ответил Антон.
— Вы привезли кассету со своей программой? Или не рискнули? — запальчиво поинтересовался собеседник, разгорячённый обильной выпивкой.
В гостиной смолкли голоса, стало тихо. Все смотрели на Бирса, ждали ответа, он почувствовал себя на ринге: то ли примешь вызов и ответишь ударом на удар, то ли сникнешь и тебя будут жалеть, а пожалев, отвергнут.
— Однажды русский писатель Куприн ехал в поезде. В купе он оказался с итальянцем, который читал газету. Там было написано, что знаменитый русский певец Федор Шаляпин едет на гастроли в Италию. Итальянца это ужасно возмутило. Он с гневом сказал: «Ехать петь в Италию — всё равно, что… — Бирс умолк и обвёл взглядом присутствующих: все смотрели на него с интересом и ждали. И Джуди смотрела, распахнув глаза, даже издали было заметно, как она волнуется за него — волнуется и переживает. Хартман ждал спокойно, но был задумчив, словно размышлял над чем-то.
Антон выдержал паузу, пока в воздухе не повисло напряжение, и подождал ещё чуть-чуть, пока оно не сгустилось и не стало явным.
— Ехать петь в Италию — всё равно, что… — повторил Бирс, — всё равно, что везти хлеб в Россию! — последние слова он произнёс громко, чтобы все слышали.
Миг ещё держалась тишина, потом раздался взрыв хохота, грянули дружные аплодисменты. Многие зашлись от хохота, на глаза навернулись слезы. Джуди горделиво озиралась: знай, мол, наших!
Хартман улыбался, но был явно раздосадован. Он смотрел на Джуди, которая искренне радовалась за Бирса, и понятно было, что он не одобряет её.
Среди общего смеха Бирс поднял руку, прося тишины, и когда все притихли, сказал:
— Показывать свою программу в Лос-Анджелесе, всё равно, что петь в Италии. Но поскольку в Россию давно возят хлеб, я рискнул и привёз кассету в Америку, — объявил он во всеуслышанье под общий смех и аплодисменты.
Пока все смеялись, знаменитый ведущий программы, похоже, протрезвел и выглядел сконфуженно.
— Это вам за самоуверенность, — уколола его одна из дам.
— Неплохо бы и кассету посмотреть, — огрызнулась знаменитость.
— Когда вам угодно, — вежливо поклонился Бирс.
Герой экрана, видно, понял, что историю лучше замять.
— Хочу с вами выпить, — предложил он, взял с подноса два бокала и один протянул Бирсу, другой взял себе.
Они выпили, многие из гостей подходили к Бирсу, чтобы чокнуться с ним.
— Мистер Бирс, позвольте вручить вам приз! — громко объявила Джуди и наградила его поцелуем под аплодисменты гостей; Антон заметил, как по лицу Хартмана скользнула тень.
Можно было подумать, что все эти люди счастливы и живут в своё удовольствие. Разумеется, у них были свои заботы, но никто не выставлял их напоказ, напротив, все тщательно скрывали свои проблемы от чужих глаз, вот почему мнилось, что жизнь их исполнена счастья.
— Мистер Бирс, вы — коммунист? — неожиданно обратился к нему Хартман, и все снова притихли.
— Нет, никогда не был, — покачал головой Антон.
— Но вы так давно живёте при коммунистах…
— Всю жизнь, — покивал Бирс, соглашаясь, и усмехнулся печально, удручённо развёл руками — мол, что делать…
— Вы бы могли объяснить, в чём разница между нами? Я имею в виду — между капитализмом и коммунизмом… — спросил Хартман как бы невзначай и смотрел невинно, ждал ответа.
О да, это был подвох так подвох! Стоило Бирсу ответить всерьёз, он бы неизбежно пустился в политику, славный вечер был бы испорчен. Бирс это тотчас уразумел. Мало того, он потерял бы очки, набранные прежде, счёт стал бы не в его пользу.
Антон понял, что его втравливают в никчёмный спор, из которого не выбраться мирно: стоит начать, и увязнешь, как последний зануда.
— Все говорят, что между нами огромная разница, — пожал плечами Бирс. — Я с этим не согласен. На самом деле между капитализмом и коммунизмом нет никаких различий. Почти никаких. И вас и нас одолевает одна и та же забота: как выжить? И вы и мы думаем об этом постоянно. Просто вы думаете, как продать, а мы — как купить.
Это прозвучало настолько неожиданно, что несколько мгновений все молчали, соображая, потом, как обвал, в стены ударил хохот. Хартман усмехнулся и похлопал слегка, отдавая должное собеседнику, а Джуди едва не заплакала от радости.
— О Тони, это замечательно! — улыбнулась она сквозь слезы, Хартман помрачнел, Бирс видел.
В соседней комнате кто-то сел за рояль, потёк густой томительный блюз, Джуди потянула Бирса танцевать. И вот полумрак, в стёклах отражаются скользящие пары, слегка кружится голова, ты обнимаешь красивую девушку, и тебе кажется, кто-то свыше высек в пространстве между вами искру: да, короткое замыкание, похоже. Впрочем, он тут же себя стреножил: не дури, у богатых свои причуды, тебе до юной леди, как до луны, любая старуха в русской деревне остережёт тебя — не в свои сани не садись, милок, или ещё почище: на чужой каравай рот не разевай!
- Предыдущая
- 38/79
- Следующая
