Полонянин - Гончаров Олег - Страница 38

• Предыдущая
• 38/79
• Следующая

– Пойдем, – сказал он и повернулся ко мне: – Ты как, Добрый, насчет медку пьяного откушать?

– Можно, – кивнул я, и мы пошли в горницу.

Стукнул Свенельд кулаком по столу так, что миски подпрыгнули, а корчага с остатками меда опрокинулась. Растеклась медовуха лужей по столешне, на пол закапала.

– Нет, ты скажи, – не унимался он. – Враг я тебе или не враг?

– Враг, – кивнул я и икнул от выпитого. – Ноне три года минуло, как отец договор кабальный подписал. Кто же ты мне, если не враг лютый?

– Во-о-от, – поднял он кверху палец. – А ты мне не враг. Думаешь, что я от злости тогда к тебе убийцу подсылал? Ну… вятича того… как его… не-а, – мотнул он головой, – не помню…

– Жароха, что ли? – Я снова икнул.

– Ну да.

– А что? От сострадания?

– Чего тебе сострадать? – взглянул он на меня, а у самого глаз мутный. – Ты же, как конь здоровый. А, кстати, что вы с ним сделали?

– Повесили, – вздохнул я.

– И все? – поднял он бровь удивленно.

– А что, мало?

– Не, – махнул он рукой. – Хватит с него. Так ты думаешь, я на тебя злился тогда? Нет. Я о Руси думал. О том, чтоб безопасно было в Киеве жить. Сколько от Ирпеня до Киева?

– День пути, если коня гнать, – сказал я.

– А что, если батюшка твой решил бы Киев осадить, пока мы в Царьград с Игорем ходили? Ведь поляне даже исполчиться бы не успели. Вернулся бы каган, а его стольный город и не его больше. Под зад коленом кагана и пошел вон…

– Так ведь не было же этого. У отца даже в мыслях не было, – возразил я.

– А ты почем знаешь? Он разве обо всех своих за думках тебе докладывал?

– Нет, но…

– Что «но»? – Он подцепил из миски моченое яблочко, надкусил его, высосал кислый сок и сказал: – Ты знаешь, что Мал отказался с Игорем договор старый подтверждать? Дед твой, Нискиня, с Олегом договор заключили о нерушимости границ, а отец твой подтверждать его отказался. Прикинь. И нависла Древлянская земля над нашим городом стольным, словно камень над дорогой. То ли проедет путник невредимым, то ли его каменюкой придавит. Думаешь, в острастке постоянной сладко жить? Тогда Асмуд и придумал, как Киев от древлянского наскока огородить. Мы ятвигов разворошили, отца из Коростеня выманили и в вашу землю вошли, чтоб себя же от вас обезопасить.

– А зачем нужно было Малин палить? Зачем с ятвигского посадника шкуру драть? Зачем мать мою убивать нужно было? – разозлился я.

– С матерью твоей нехорошо получилось, – согласился варяг. – Не хотел Игорь смерти княгине Беляне. Казнил он себя за это. Плакал даже. Говорил, что нашло на него что-то. И прощения у богов за свой проступок вымаливал. Я это сам видел. Он же хотел, чтоб все миром обошлось. Подписала бы Беляна новый договор, стремя бы ему на верность поцеловала, пока мы вас по лесам гоняли, и спокойно бы Древлянская земля в Русь бы вошла. Игорь с вас даже поначалу ругу брать не хотел. Лишь бы угрозу от Киева отвести, и то ладно. А видишь, как повернулось. А с Малином да посадником, ну… – развел он руками, – это война. Ты-то дулебов, небось, не жалел?

– Так они же враги.

– А вы нам в ту пору друзьями были? Ваши, думаешь, наших мало побили? Вот и закипела кровь у руси.

– Так ведь в конце концов вы своего добились, отца заставили стремя Игорево поцеловать. Так зачем же меня убивать?

Мы давно уже сидели в горнице вышгородского терема. Друг напротив друга, а меж нами широкий стол. Бывший княжич, а ныне холоп, и воевода варяжский. Накрыли нам стольники и скрыться поспешили – не приведи нелегкая под горячую Свенельдову руку попасть. Выпили мы. Закусили. Потом снова выпили и опять закусили, потом… выпито много было. Корчаги по три на каждого усидели. Захорошело нам. На разговоры потянуло. Обиды старые припомнились. Об уважении друг к дружке заговорили. Тогда и стали выкладывать все без обиняков. Начистоту.

– А ты не понял? Мал не вечный, помереть может, а с тобой все по-новому начинать надобно. Договоры писать, старые подтверждать. А вдруг ты кочевряжиться начнешь? Уговаривай тебя потом, уламывай. А так – нет человека и вопросов нет. Потому мы тебя и высиживали, как жар-птицу редкую. И вятича этого подговаривали, и засаду на тебя устраивали, и гнали тебя, когда ты в Прагу улизнуть собрался, а с тебя все как с гуся вода. Ты когда пропал, я даже вздохнул спокойно. Не хотел жизнь твою себе на душу брать. Так ведь нет! – снова хлопнул воевода кулаком по столетне. – Приперся! У отца моего, у Асмуда, глаза на лоб полезли, когда он тебя в стане Игоря увидел. Ошалел даже от наглости твоей. Подумал, что теперь точно тебя живым не выпустит. – Помолчал воевода, а потом спросил вдруг: – А это правда, что он об грудь твою кинжал сломал?

– Истинно, – кивнул я, вспомнил, как связанный у Игорева шатра валялся. – Не поверил он словам моим, спытать решил, а на мне кольчуга была. Оттого кинжал и сломался.

– Тьфу! – в сердцах плюнул Свенельд. – А он мне все твердил, что заговоренный ты! А оно вон как оказалось!

– А ведь меня и вправду Вельва заговаривала. Сказала, что ни я вам, ни вы мне вреда причинять не должны. Не то обоим несладко станет.

– Слышал я про это, когда он чуть живым до Киева добрался. Так ты поэтому отца моего о нападении предупредил?

– Угу, – кивнул я. – А Асмуд, небось, подумал, что это от большой любви?

– Ничего он не подумал. В живых остался, и на том спасибо. Но ведь и мы в долгу не остались. Даже когда отец твой Игоря казни лютой предал, мы с тебя чуть ли не пылинки сдували. Ольга хотела вас в бане сжечь, когда ты сватать ее приехал, наглость неслыханную оказал, мы ее насилу отговорили. А теперь, вишь, спите в обнимку.

– Холодно, видать, душам нашим, потому и жмемся друг к дружке, чтоб теплее стало, – ответил я и опять икнул.

– Я смотрю, тебя совсем заколдобило, – ухмыльнулся варяг.

– Не. – Я упрямо головой покачал.

Все вокруг поплыло, только я виду не подаю. Сижу – икоту сдерживаю.

– Не мастак ты пить. – Свенельд поставил упавшую корчагу, хлебным мякишем лужицу бражную собрал да в рот тюрьку отправил.

Меня от этого чуть не вывернуло. Видно, прав воевода – хмельное мне впрок не идет.

– А откуда ты про нас с Ольгой прознал? – спросил я варяга.

– Так Звенемир доложил, – прожевав, ответил Свенельд. – Мы как раз с Дареной ужинать сели, а тут он приперся и говорит…

– С кем?! – Хмель у меня из головы в миг вылетел.

– Один он был, – не понял моего вопроса воевода. – Говорит, мол, сидишь тут, а там сестру твою холоп древлянский бесчестит.

– С кем ты ужинал? – посмотрел я на него удивленно.

– А-а. Ты же не знаешь. Мы же с Дареной теперь семьей живем. Жена она мне.

– Как же она пошла за тебя?

– А вот так, – расплылся варяг в счастливой улыбке. – Столковались мы.

Тут он мне и выложил, как у них с Дареной срослось. Как сошлись они благодаря грозе да диву огненному. Показал кинжал, тот самый, которым он меня во гневе порешить хотел. Рукоять у него спеклась, точно в горнило его запихивали. Вот куда див силу свою страшную направил. Я даже поежился, как представил себе, что бы с человеком сталось, если бы яйцо огненное в него вошло. Знать, и вправду тот див им обоим знаком был.

– Рад я за тебя, – сказал ему искренне, когда сказку его до конца выслушал.

– А я-то как рад! – подмигнул мне воевода. А потом вдруг серьезным сделался.

– Ты мне зубы не заговаривай, – говорит. – Почто к сестре подкатил?

– Опять ты за свое? – удивился я. – По-моему, уже все переговорено было, или по второму кругу начнем?

– Это еще неизвестно, кто к кому подкатывал! – из темноты голос раздался.

Хоть хмельным я был, а от неожиданности враз икать перестал. А в круг света, что лампа вокруг стола обозначила, Ольга вошла.

– Зря вы впотьмах сидите, – сказала. – Милана, – кликнула она ключницу, – вели, чтоб ставни отворяли. Светает уже. – И на огонек дунула.

Заиграло пламя на фитиле, заплясали тени по стенам и пропали враз. Во тьму горница погрузилась. Но недолгим затемнение оказалось. Скрипнули ставни, и сквозь мутную слюду оконец забрезжил новый день.

• Предыдущая
• 38/79
• Следующая