Следствие сквозь века - Голубев Глеб Николаевич - Страница 28
- Предыдущая
- 28/45
- Следующая
— Чем ты нас угощаешь? — нетерпеливо спросил Альварес.
— Игуана, — лаконично ответил Джонни, раскладывая большие куски мяса на листья какого-то лопуха, заменявшие тарелки.
— О-о! — восхитился Альварес. — Нам крупно повезло.
А Буланов смотрел на свою порцию с опаской, чувствуя, как к горлу подступает неприятный комок…
Игуана… Хм. Ведь это же громадная тропическая ящерица, он видел их дважды в лесу. Странное, какое-то доисторическое на вид чудовище с волнистым, зазубренным гребнем вдоль головы и спины, придававшим ему воинственный и грозный вид. Кажется, сейчас она на тебя бросится и сожрет. Но есть ее…
— Не медлите, мой молодой друг, — проговорил с набитым ртом Альварес. — Это же деликатес. Жареная игуана! Такого вы не попробуете даже в Париже у «Максима».
Довод был довольно сомнительный, но Андрей мужественно взялся за вилку, решив испытать все, что положено отважному путешественнику по тропическим дебрям.
С опаской проглотил первый кусок — и облизнулся. К его удивлению, игуана в самом деле оказалась вкусной. Мясо напоминало курятину или, пожалуй, индейку. А может, просто Андрей был зверски голоден? Во всяком случае, он справился со своей порцией, не отстав от товарищей, и с трудом поборол желание облизать листок, заменявший тарелку, как это сделал Джонни.
Никаких раскопок они вести не могли и все-таки никак не решались покинуть древний город. Провели день, лазая среди развалин, потом второй…
Все пространство между пирамидами, теперь густо заросшее лесом, было когда-то, несомненно, огромной центральной площадью города.
Город был большой, судя по всему, в нем жили тысячи людей — почему они покинули его?
Все те же вопросы, и никто на свете не может ответить на них.
Пугая бесчисленных летучих мышей, Андрей и Альварес бродили по темным сводчатым переходам храмов. Тишина. Вода капает с потолков. Узкие лестницы уводят вниз, в подземные галереи.
Луч фонарика выхватывает из мрака суровые и важные лица каких-то богов или жрецов. А вот скульптура человека, застывшего навсегда в позе исступленного танца: рот раскрыт, парят над землей ноги в сандалиях, до смешного похожих на нынешние босоножки…
Поворот коридора — и вдруг через пролом в потолке врывается солнечный свет, слепя глаза.
Войдя в эту комнату, Андрей почувствовал какой-то смолистый, довольно сильный, а главное — необычно живой для этих древних развалин запах. Он стал осматриваться, стараясь найти его источник, и обмер…
В углу стоял маленький примитивный божок из глины, а по бокам его — два глиняных горшка.
Горшки были целыми, неразбитыми, новыми!
Не могло быть никаких сомнений: их поставили сюда недавно, уж, конечно, не сотни лет назад.
Кто?
Андрей позвал из соседней комнаты Альвареса. Тот вошел и тоже сразу начал принюхиваться.
— Лакандоны! — воскликнул он, увидев горшки и идола. — До сих пор приносят жертвы на древние пепелища и даже жгут ту же самую копаловую смолу, что и жрецы майя.
Лакандоны — загадочное индейское племя, их осталось, говорят, на земле не больше трех сотен… Древнейшие обитатели этих лесов! Их история и происхождение столь же таинственны, как и судьба древних майя.
Ученые до сих пор спорят, потомки ли это обитателей покинутых городов — тех беднейших земледельцев, которые, возможно, пережили загадочную катастрофу, но никуда не ушли, а остались жить в лесах. Или, может быть, это древнейшее самобытное племя, обитавшее здесь с незапамятных времен по соседству с народом майя? Говорят они на языке майя, хотя и не умеют читать древние письмена, причем на юкатанском наречии. Может, это подтверждает, что когда-то лакандоны отступили в леса с севера под натиском испанских завоевателей?
А когда конкистадоры добрались и сюда и отступать уже было некуда, свободолюбивые лакандоны дали им дружный отпор и превратили свои непроходимые леса в «край войны» — так его и называли испанские хронисты. В сущности, они не покорились и поныне, продолжают вести в глуши лесов тот же образ жизни, что и много веков назад.
Выйдя из храма, Андрей несколько раз оглянулся вокруг, словно надеясь увидеть таинственных обитателей леса. Но лес был все так же пустынен, а древний город мертв и заброшен…
Призрачно белели среди листвы стены давно покинутых храмов. У подножия большой пирамиды они образовали целый ансамбль с небольшим двориком.
В некоторых храмах стены внутри были голыми, строгими. В других — попадалась цветная роспись, потускневшая от времени: по всем четырем стенам, словно преследуя друг друга, замерли в живых, напряженных позах фигуры людей в богатых одеждах, с какими-то музыкальными инструментами, с веерами, с оружием. Танцуют они или идут на битву?
Было похоже, что здания в этом древнем городе располагались самым свободным и причудливым образом. Никакой строгой системы, никаких улиц.
Фасады зданий и лестницы разрушены корнями деревьев, проросших в расщелинах между узорчатыми камнями.
В центре небольшого круглого здания наткнулись на остатки какого-то непонятного сооружения из темных, словно закопченных камней. Вокруг них полукругом три невысокие каменные скамьи. Больше в этом странном здании ничего не было.
— Что это такое? — спросил Альвареса Андрей.
Тот хитро прищурился и ответил:
— Уж кому-кому, а вам бы следовало догадаться самому. Посмотрите внимательнее. Это вам ничего не напоминает?
Андрей еще раз огляделся вокруг, задумчиво потрогал замшелый камень скамьи и, посмотрев на профессора, покачал головой.
— Да это же темаскаль! Как она называется у вас… Где моются с веником! — закричал Альварес и добавил по-русски: — Ба-ня, верно? Это мне трудно было догадаться о назначении дома, а вы-то! Тут был каменный очаг. На раскаленные камни плескали воду, а халач-виник сидел на скамье и наслаждался, У вас моются так же, верно?
— Верно, — засмеялся Андрей. — Но поэтому-то мне и нелегко было догадаться. Ведь совсем невероятно встретить нашу российскую баню в здешних краях.
В густой траве лежали каменные алтари с рельефными изображениями пышно одетых людей с жесткими горбоносыми лицами и огромные каменные головы ягуаров.
Альварес и Андрей нашли в зарослях шесть календарных стел. Некоторые лежали на земле, другие стояли почти прямо, будто вросли в землю. Самая ранняя из них была воздвигнута в пятом веке нашей эры, самая поздняя — скорее всего в конце девятого…
Опять тот же загадочный рубеж девятого века!
Одна из стел оказалась разбитой на четыре куска неправильной формы, и Альварес многозначительно показал на них Андрею.
Кто и когда разбил эту стелу? Или ее просто разрушило время? Но почему оно тогда пощадило другие, даже более древние памятники?
Вопросы так и витали в затерянном городе. И никто не мог на них ответить.
Альварес, забыв обо всем на свете, бродил среди развалин, зарисовывал, фотографировал, время от времени издавая громкие ликующие вскрики.
Многие барельефы находились в самых неудобных местах, словно древние художники вовсе не заботились о том, сможет ли их рассмотреть набожная толпа: достаточно, чтобы видели сами боги, как их чтят. Эти украшения профессору приходилось фотографировать или зарисовывать лежа и рискуя свернуть себе шею. К тому же ему мешала повязка, он то и дело чертыхался и грозился сорвать ее: много ли рассмотришь одним глазом?
Андрей утешал его тем, что ведь они скоро вернутся сюда с инструментами, рабочие расчистят заросли, и тогда все можно будет изучить и рассмотреть как следует.
Они изголодались, исхудали, устали лазать по развалинам. Все эти дни почти ничего не ели. Джонни удалось подстрелить еще лишь одну игуану да зазевавшуюся обезьяну-ревуна, которую он поджарил на самодельном вертеле. Но от этого блюда и Андрей и Альварес отказались…
Надо было уходить отсюда.
Глядя на пирамиды, Андрей глубокомысленно процитировал:
— «В сухой пустыне, на движущемся песке для жаждущего все равно: будет ли во рту его жемчуг или раковина… «
- Предыдущая
- 28/45
- Следующая
