Удар змеи - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 15

К чести боярина Кошкина, от богатства и власти своих он не зазнался и для всех членов прежнего нищего побратимства ворота его подворья всегда оставались открыты. Не гнушался он с ними и обняться, и за общий стол сесть, и старую мятую братчину осушить. Кто поближе жил – тех на службу при дворе пристроил, в царские рынды али в тысячу избранную. Кто далече – тех гостеприимством одаривал. Ну и помогал, коли надобность в том случалась. А для чего еще побратимы нужны, как не для этого?

– Проходи, княже, милости просим во дворец боярский, – отводя скакуна, указал на крыльцо подворник. – Почивать изволит хозяин. Однако же гостей привечать велено.

Андрей кивнул, поднялся по ступеням, прикидывая в уме, какое сегодня может быть число. По его расчетам, до Крещения оставалось еще никак не менее двух дней. Коли так, то Иван Кошкин на службу должен ныне собираться. Дьяк он или не дьяк? Это для крестьян половина зимы – безделье. Царским же слугам в любое время дело найдется.

Однако за время путешествий из края в край заснеженной Руси Зверев вполне мог сбиться со счета. И коли он попал в Москву аккурат к Крещению… В честь великого господского праздника во всей столице минимум на неделю жизнь остановится. Все гулять станут, купаться и веселиться. Истово верующий государь на хлопоты одного из подданных в такие дни не отвлечется.

В сенях к Андрею подскочил мальчишка лет десяти, в длинной, до колен, косоворотке – мало того, что атласной, так еще и с вышивкой по вороту и подолу, в сверкающих красных сапогах. Видать, жизнь холопья в доме дьяка Кошкина таковой была, иным помещикам завидовать впору.

– Дозволь в трапезную проводить, боярин, – низко, но с какой-то залихватской удалью поклонился и тут же выпрямился слуга. – Откушай с дороги, чего Бог послал, выпей за здоровье…

– Князь! – резко поправил его Андрей. – Князь, а не боярин! С гостеприимством и хлебосольством хозяина твоего я знаком, но в том ныне не нуждаюсь! Скажи лучше, отчего дьяк Иван Юрьевич на службу не спешит? Нечто праздный день сегодня, а я про то не ведаю?

– Припозднился вечор боярин наш, – со снисходительной усмешкой пояснил холоп. – Велел не беспокоить. Весь в трудах праведных кормилец наш, в кои веки отдохнуть соизволил.

– Звать тебя как, пустобрех? – Поведение слуги Звереву нравилось все меньше и меньше. Ровно не с князем тот разговаривал, а с попрошайкой уличным. – Давно при доме?

– Годиславом крестили, княже… – Улыбка мальчишки исчезла. Безошибочный инстинкт прирожденной дворняги подсказал ему, что ссора с гостем может оказаться крайне неприятной по последствиям. – Не велел боярин беспокоить. Пока сам не проснется, тревожить не велел.

– Ну, долго он бока отлеживать не станет, – прикинул Андрей. – Слушай меня внимательно, Годислав. Как боярин глаза откроет, так немедля ему скажи, что я поутру наведался. Коли не встретил, пусть теперь сам меня навещает. До полудня не появится, опечалюсь.

– Нехорошо получается, княже, – льстиво заюлил мальчишка. – Дом навестить, да хоть чаши медовой не выпить, хлеба не переломить. Обидишь боярина нашего. Иван Юрьевич всякого гостя привечать велел, каждого в трапезную привесть, накормить, напоить досыта. Не побрезгуй столом нашим, княже, не повертай с порога.

Зверев несколько секунд колебался, потом согласно кивнул. Не столько из желания угоститься, сколько из жалости к скакуну. Только расседлали – и вдруг опять взнуздывать начнут. Пусть отдохнет немного.

– Я провожу… – Чутье Годислава находилось, похоже, на уровне телепатии.

– Не нужно, я тут не впервые, – отмахнулся Зверев. – Глянь лучше, не поднялся ли боярин. Коли человек вставать рано привык, он и отдыхая засветло подымется.

– О чем доложить Иван Юрьевичу? – осторожно поинтересовался холоп.

– Скажи, князь Сакульский его дожидается.

Мальчишка, кивнув, шмыгнул вверх по лестнице, Андрей же знакомым путем дошел до трапезной, спустился в широкий зал. Здесь было непривычно чисто и тихо. Обычно князь навещал это место во время пиров братчины – когда столы ломились от яств, напитков и хмеля, когда гости шумно предавались воспоминаниям, спорили, обсуждали планы. А иные, устав, засыпали прямо здесь, на лавках и полатях у стены, чтобы потом, проснувшись, снова включиться в общий пир. Теперь же случайных гостей дожидались лишь чаши с квашеной капустой, солеными грибами, мочеными яблоками да еще несколько закрытых крышками горшков. Видимо, с кашей. В кувшинах, судя по запаху, доходил до кондиции квас из репы.

Есть Андрею не хотелось – но пару моченых яблок он все же прихватил, прошел вдоль стола, налил в глиняную кружку пенного светло-желтого кваса, двинулся дальше и уселся во главе стола. На этом краю было пусто. Дворня не предполагала, что кто-то из пришедших посмеет занять почетное место.

Промочив горло, Зверев не спеша съел яблоки, допил квас. Покачался на стуле, пару раз зевнул, хорошенько потянулся. Снова прошелся вдоль стола и вернулся назад еще с парой яблок. Умял и их, после чего поднялся, решив, что ждал вполне достаточно. Вот тут-то в коридоре и послышались тяжелые шаги…

– А-а, и правда ты, побратим… – Иван Юрьевич широко и сладко зевнул и снял ладонь с головы мальчишки: – Вина и ветчины принеси, Годислав. Негоже почетного гостя квасом и репой привечать. Беги…

Прежде чем холоп сорвался с места, боярин успел отвесить ему подзатыльник, но никакой злости в этом не было. Даже некоторое поощрение.

– Видал, какой пострел? – подмигнул Андрею дьяк Кошкин, прошел во главу стола, прихватив по дороге кувшин с квасом, и плюхнулся рядом с гостем. Жадно отпив через край несколько больших глотков, снова сладко зевнул: – Здрав будь, друже… Быстро же ты обернулся, однако.

– Ты о чем? – искренне удивился Андрей. – Али привиделось что? Ох, не надо было будить. Не велел я ничего такого! Спал бы и спал, пока не надоест. Опосля бы увиделись.

– Да ладно, – отмахнулся боярин Кошкин, снова широко зевнув. – Ну, сказывай, друже. Откель узнал столь скоро, чего испросить для него желаешь?

– Для кого? – не понял Зверев.

– Для князя Михайло Воротынского, само собой, – пожал плечами дьяк Разбойного приказа. – Ты же из-за него пришел.

Это был не вопрос, а утверждение, и Андрей насторожился:

– А что с князем?

– В ссылку отправлен ноне, за измену и заговор супротив государя.

– Не может быть!

– Отчего не может? – вскинул брови Иван Юрьевич. – Сам признался. И в заговоре, и в желании престол занять. И каяться, хочу заметить, отказался.

– Не может быть! – мотнул головой Зверев. – Он же!.. Как Иоанн при смерти лежал, никто из бояр родовитых, кроме Михайло Воротынского, на сторону царя не встал, ты помнишь? Сражался завсегда храбро, меня из новиков в бояре по его поручительству записали. Не мог он изменить! Никак не мог! Его, наверное, пытали? Точно пытали! На дыбе, да еще под железом каленым еще и не в том признаешься!

– Окстись, Андрей Васильевич! – отмахнулся дьяк. – В уме ли ты, друже? Михайло Воротынский род свой напрямую от Рюрика ведет, князь одной из трех ветвей знатнейших! Коли, не приведи Господь, с государем и братом его князем Старицким беда случится, Воротынские на стол царский права свои заявят. Кто же человека такого на дыбу тащить посмеет?

– И то верно, это да… – Зверев понял, что сильно погорячился. – Прости, Иван Юрьевич. Это я в детстве Солженицына перечитался. Глупость сморозил.

– Ну, без дыбы в следствии моем не обошлось, – покаялся и боярин Кошкин. – Смердов иных и холопов с пристрастием расспросить понадобилось. Тех, кои письма и вести изустные меж заговорщиков носили.

– Курбский? – тут же предположил Андрей.

– Тебе, княже, нечто тайное ведомо? – навострил уши побратим.

– Урод, предатель и подонок, – кратко и с чувством охарактеризовал самого известного русского Иуду Зверев.

– Откель ведаешь? – жадно облизнул губы дьяк и даже качнулся вперед.

– Он скоро государю изменит и польские войска на Русь водить начнет, землю нашу разорять, людей православных на куски резать и в полон угонять.