Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 37

• Предыдущая
• 37/125
• Следующая

Стема опустил лук.

– Пусть перед всем народом покается и признает, что опоил Свету. Тогда моя месть его не коснется.

Путята кивнул с явным облегчением, велев высыпавшим во двор дружинникам отворять ворота детинца.

У Усмара не было выхода. Он стонал от боли и все не мог опустить поднятую руку, из-под которой, там где тело не было защищено кольчугой, торчало острие стрелы. Словно сквозь туман видел он суровые лица собравшихся, видел глядевшего исподлобья посадника, видел выражение гадливости на лицах братьев своей жены. Видел близко и саму Асгерд, ее подурневшее, опухшее от плача лицо, когда она, поддерживая мужа, все твердила:

– Покайся перед людьми! Признайся во всем. Тогда он оставит тебя мне.

Усмар сейчас боялся даже взглянуть в сторону Стрелка. Все чудилось, что тот вновь вскинет свой лук и боль от стрел будет не только под мышкой, но и в счесанных коленях, разбитых костяшках пальцев, в паху, где было горячо и мерзко. И он сказал:

– Боги рассудили, потому у меня нет сил отрицать, что в купальскую ночь я опоил жену Стрелка любовным зельем, изготовленным шаманкой Согдой. И Света была не в разумении и не в своей воле, когда я взял ее. Клянусь в том… И… отпустите меня с миром.

– Ну, с миром не получится, – громко произнес посадник Путята. – Ты, Усмар, не останешься в Ростове после того, как накликал на себя такую осраму. Для меня было бы недостойно да и противно считать тебя своим человеком. Поэтому отныне только род твоей жены будет решать, куда ты денешься, и как в дальнейшем сложится твоя жизнь. Но ты попроси жену, Асгерд не откажется замолвить за тебя словечко родне.

Посадник с неодобрением покосился на растрепанную беременную женщину. Гадливо сплюнул.

Ярлу Аудуну было стыдно за свою дочь.

– Ты опозорила весь род, Асгерд! Словно и не я тебя породил, словно не достойная Раннвейг с Холмов была твоей матерью!

Но Асгерд пропустила слова родителя мимо ушей. Какое ей дело до почитаемых предков с далекой северной родины, если жить им с Усмаром придется в других краях? И не важно где. Главное, что она сохранила себе любимого мужа, отца своего ребенка, а то, что произошло… Они с мужем уплывут в другие места, где о случившемся никто не будет знать. Кроме нее. И спасенный ею Усмар навсегда будет жить с чувством признательности к ней. Отныне он не только не посмеет взглянуть на другую женщину, но будет почитать и боготворить свою супругу, вырвавшую его жизнь из когтей смерти, сумевшую отстоять его даже в божьем поединке! И Асгерд, поправив круглые застежки, удерживающие у груди вышитый желтый передник, посмотрела на отца с самым независимым видом.

– Ты дашь нам корабль? Нам не обойтись без него. Если ты, конечно, хочешь, чтобы твоя дочь оказалась в местах, где о позоре ее мужа не ведают, и прожила свой век в достатке и счастье.

– Но уверена ли ты, Асгерд, что хочешь жить подле такого мужчины? Учти, начнешь возиться с грязью, трудно потом будет отмыться. Ежели вообще возможно…

Последние слова он произнес почти неслышно, опустив свою гордую светловолосую голову, ибо понимал, что ему не переубедить такую упрямицу.

– Так ты дашь нам корабль, отец? – снова спросила Асгерд.

– Дам. Даже два. Один хороший кнорр, из тех, на которых мы прибыли, и крепкую насад.[96] Вам будет где разместиться со своим добром. Не оставлю я тебя и без охраны. И хотя твой муж уже подобрал тут команду гребцов, я пошлю с вами и своих людей. Твою няньку Тюру, конечно, отправлю, а также своих хирдманнов – Энунда Заячью Губу и Грима Кривого Клинка. Грим давно уже затосковал в Ростове, а после удачного похода на степняков, когда он раздобыл свою изогнутую саблю, его все больше влекут иные края и горячие схватки, нежели работа в хозяйстве. Ну а Энунд знает тебя с детства, он будет хорошим охранником в пути. К тому же Энунд, хотя уже и не первой молодости, один из лучших кормчих. А Итиль река своенравная, поэтому он будет вам кстати.

– Благодарю, отец, – поклонилась дочь и быстро пошла прочь.

Аудун смотрел, как она решительно идет, вскинув голову, как ветер развевает ее светлую, поблескивающую серебристыми нашивками накидку. Богатство у его зятя никто не отнимал – оно считалось нечистым, как и сам его обладатель. Однако и Асгерд, и отлеживающегося после ранения Усмара это только порадовало. Во всяком случае, они не остались в убытке и уезжали отсюда людьми небедными. Чтобы переправить все имущество изгнанного тиуна, понадобилась едва ли не пара седмиц. Вытекавшие из озера Неро реки так обмелели в пору летних водных испарений, что по ним до Итиля можно было пройти только на лодках-долбленках. Именно на них и укладывали добро Усмара: связки пушнины в кожаных мешках, сундуки с одеждой, баулы с посудой, ларчики с украшениями и монетами-дирхемами, литые подсвечники и рулоны тканей, круги воска, бочонки с медом. Усмар велел жене вывозить все, не оставлять ничего. Сам он перевозом багажа не занимался и, после того как шаманка Согда подлечила его после единоборства со Стрелком, больше следил за погрузкой добра на корабли у Итиля. В Ростове же показаться не решался. А когда Асгерд сообщила мужу, что их терем близ детинца почти опустел и взять там больше нечего, Усмар посоветовал жене напоследок забыть в очаге огонь, чтобы и дом их сгорел, не доставшись недругам. Но тут Асгерд воспротивилась, сказав, что терем их прилегает к соседним постройкам, и, возгорись он, пожар может перекинуться на другие жилища.

– А тебе какое дело до того? – недобро прищурился Усмар. – Заботишься о тех, кто плевался и оскорблял меня после божьего поединка? Или не слышала, что проклятый Путята повелел после нашего отъезда поселить в моем тереме эту дрянь Свету с ее кровавым Стрелком?

Конечно, Асгерд не радовало, что в их доме теперь будут жить те, из-за кого их с мужем изгнали, однако пожар все равно страшное бедствие. Асгерд не хотела брать такую вину на себя. И Усмар уступил.

Он уже осознал, что, выхлопотав ему жизнь, Асгерд приобрела над ним некую власть. Теперь он был обязан жене, вынужден был с ней считаться, и это его не радовало.

Наконец все было готово к отплытию. Ярл Аудун пришел на пристань попрощаться с дочерью, но больше никто из домочадцев не явился.

– Даже Гуннхильд не пожелала меня проводить, – обиженно заметила Асгерд, до последнего момента ожидавшая прихода старшей сестры. – А ведь мы с ней всегда ладили.

– Я же говорил тебе, дитя мое, что позор – липкая грязь, никто не захочет мараться. Вот если бы ты оставила мужа, ты вновь стала бы нашей. Твой поступок, когда ты кинулась под стрелы спасать Усмара, можно назвать мужественным. И мы с радостью приняли бы тебя в семью, ты бы спокойно разродилась от бремени под своим кровом.

– Я и так рожу под своим кровом, – тряхнула головой Асгерд. – Мой муж – человек богатый, к тому же ученый. Я не пропаду с ним.

В ее голосе Аудун расслышал напускную браваду, но переубедить дочь уже отчаялся. Ярл долго стоял на берегу, когда суда отошли от пристаней и, подняв полосатые паруса, стали удаляться, скользя по водной глади. Аудуну было бы спокойнее, если бы эти струги пошли, как все и рассчитывали, в сторону верхних волоков, а оттуда к Новгороду, однако Усмар в последний момент решил, что они с Асгерд отправятся в земли черных булгар, на юг.

Для Асгерд решение мужа плыть к булгарам тоже было неожиданностью. Когда она спросила его об этом, Усмар объяснил, что в Новгороде, где полным-полно купцов и бояр, им никогда не подняться даже с помощью родни, которую он давно покинул и которая вряд ли его ждет. Зато среди булгар у него имеется пара-тройка влиятельных приятелей из купцов, некогда торговавших в Ростовских землях. Вот на них-то Усмар и рассчитывал, тем более что к булгарам они прибудут не с пустыми кошелями. Но было еще кое-что, о чем Усмар предпочел не говорить: несмотря на то, что Асгерд была свидетельницей его позора и простила его, бывший тиун не решился поведать жене, что родня попросту отказалась от него, поскольку в Новгороде он тоже успел отличиться, обманывая людей. Его давнишний приезд в Ростов был по сути ссылкой. Но ведь сумел же он возвыситься в Ростове, значит, сможет и в новом краю подняться. А вот в Новгороде – вряд ли. Его там еще слишком хорошо помнят, да и очередного позора даже в глазах любящей Асгерд он бы не вынес – и так рядом с ней чувствовал себя подавленным. Однако это не помешало ему лечь подле нее ночью в установленной для них под мачтой палатке. Асгерд сонно обняла мужа, опасаясь потревожить его раненую руку, а когда Усмар стал под одеждой нащупывать ее полную тугую грудь, она слабо запротестовала:

• Предыдущая
• 37/125
• Следующая