Один на один - Внуков Николай Андреевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/24
• Следующая

Надо было заготовить топливо на ночь.

Я поднялся к тем деревьям, с которых обрывал мох. Еще тогда заметил на них сухие ветки.

Скоро у меня оказалась такая куча хвороста, которую не перенести к палатке за один раз. Сделал три рейса.

Сушняк вспыхивал в огне и сгорал почти без дыма. Я заметил, что доски, побывавшие в морской воде, хотя бы и хорошо высушенные, загораются плохо. Зато горят, как каменный уголь — без пламени.

Перед заходом солнца я понял, что моего запаса не хватит на ночь.

Снова пришлось подняться к деревьям и обломать с них все нижние ветви.

Зато как приятно было сидеть у теплого оранжевого островка света, кормить огонь сучьями, слушать их треск и видеть, как они рассыпаются жаркими малиновыми угольями!

Была уже третья ночь на острове, и чтобы не потерять счет дням, я выстругал из дощечки палочку и сделал календарь — совсем, как у Робинзона.

Меня смыло за борт в пятницу, это я отметил на палочке самой большой зарубкой. В субботу ходил по берегу и искал в полосе прибоя разные вещи для своего житья — тоже зарубка, маленькая. Воскресенье — зарубка поглубже. Сегодня я добыл огонь. А завтра уже понедельник.

В этот год я упросил отца, чтобы он не отправлял меня в пионерский лагерь.

— Что будешь делать? Болтаться по станции, мешать людям и таять от скуки? — спросил отец.

— Зачем таять? — обиделся я. — Устроишь меня на работу.

— Это на какую же работу? — воскликнул отец. — Ведь ты ничего не умеешь.

Это меня задело.

— Почему не умею? В школе я в радиокружке. Смонтировал уже три транзистора. Схемы знаю. Могу лодочный мотор собрать, разобрать, отрегулировать. Электричество наладить…

Отец улыбнулся.

— Ну, механиков-то и электриков у нас и без тебя хватает. Вот биологов…

— А если к планктонщикам, па? Что с тобой на «Буруне» ходят, я буду все, что скажут, делать. И никакой зарплаты не нужно…

— Так вот ты куда прицелился! Вольной жизни захотелось? — рассмеялся отец. — Романтика: ходят ребята на катере по морю, сеточки за борт забрасывают, в тине морской ковыряются, на палубе загорают. Надоест — акваланг на плечи и — в воду. Не жизнь, а сплошной отпуск… Да знаешь ли ты, какая у них работа? Они ж на станции самые каторжные трудяги. И зарплата у них…

— Да знаю, па! Виктор Иванович давно меня посвятил. И про трудности тоже. Он же мне и сказал: «Дуй к нам на каникулах, Сашка. Решишь — с отцом твоим потолкую».

— Посмотрим, — сказал отец.

На следующий вечер Виктор Иванович пришел к нам.

Пили чай. Виктор Иванович говорил о чем угодно, только не обо мне, а я все ждал, ждал… В девять часов стал прощаться и уже в коридоре сказал:

— Послушай, Владимир, дай нам твоего Сашку. На три месяца, на каникулы. Чем в лагере в организованные походы с малышней ходить, он с нами к настоящей работе и к морю привыкать будет.

— На какую ж должность? — спросил отец. — Ведь он, кроме рыбалки, об ихтиологии ничего не знает.

— У нас образуется. Я к нему давно присматриваюсь. Голова у него ясная, руки на месте. Я уже все прикинул. По штату положен нам младший лаборант. А у нас в группе его отродясь не было. На восемьдесят «рэ» кто пойдет? А Сашке твоему и интерес и эти восемьдесят рублей…

Я затаился.

Отец посмотрел в мою сторону, поморщился.

— Рано его еще рублями баловать. Да и по штату он не пройдет, ему ведь всего четырнадцать, паспорта еще нет. Директор не утвердит.

— А в виде исключения? — сказал Виктор Иванович. — Я директору личную докладную — так, мол, и так, очень способный, нужный в отделе парень…

— Пустое дело, — сказал отец.

— Под мою личную ответственность!

— То есть — на свою шею?

— Зачем на шею? — сказал Виктор Иванович. — Ведь он у тебя не шалтай.

Он обернулся ко мне.

— Ты ведь не шалтай, Сашка? Не подведешь? Тогда буду рисовать докладную.

Всего девять дней я проплавал с ихтиологами и планктонщиками на «Буруне».

И вот — на острове, у костра, и не знаю, что там на катере. Конечно, они не работают, а ищут. Вся программа исследований — к черту. Катер впустую перегоняет горючее. Виктор Иванович… Мне даже плохо стало оттого, что думает сейчас Виктор Иванович. А отцу, наверно, и вовсе стыдно поднять на него глаза.

Эх, лучше бы сидел я в пионерлагере!..

Черт, как быстро прогорают ветки! Огонь просто жрет их. Определенно и этого на ночь не хватит. Надо бы найти не таких сухих.

Я выполз из палатки и пошел ко второму дереву, выше источника. Его ветви нависли над самой землей, до них легко дотянуться и, наверное, нетрудно сломать.

Я заметил, что сегодня смерклось раньше обычного, и посмотрел па гору. Облака у вершины не было, и ветра сегодня тоже не было, зато все небо затянуло темно-серой мглой.

У самого дерева я провалился в какую-то яму. Ну и остров! Весь из ям и камней.

Ухватив руками один из нижних сучков, я попытался отломить его от ствола. Не тут-то было! Сучок сгибался, как пружина, и ни за что не хотел отламываться. Вот если бы топор…

Другие ветки, потоньше, отламывались, но с трудом. Да еще на них были какие-то колючки, которые неожиданно втыкались в ладони. Смерклось так, что я не видел, что ломаю и где. Дурак! Надо было собрать все доски на берегу, вытащить из водорослей тот бочонок, расколошматить его камнями и тоже высушить.

Я отломил с десяток тонких ветвей и потащил их к костру. Он красновато светился сквозь кусты.

У огня ножом накромсал ветки на короткие палки, сложил все у входа в палатку. Подбросив на угли несколько штук, я буквально свалился на матрац и заснул.

Над головой шумело ровно и нудно. Куртка и джинсы отсырели. По телу шла дрожь.

Сначала мне показалось, что я на полу в машинном отделении катера. Потом я вообразил, что это каюта и иллюминатор задернут занавеской, оттого так темно. Я поднялся на колени и протянул руку, чтобы отодвинуть занавеску, и тут понял, что я в палатке и снаружи моросит дождь.

Костер!

Я вскочил и протер глаза.

Груда полуобгорелых веток слабо дымилась у входа.

Я упал перед ними на колени, расшевелил золу палкой и увидел угли.

У-фф! Не погасли. Их прикрыло от дождя дерево.

Я настругал от дощечки сухих стружек и сунул их в уголья. Начал раздувать. Вспыхнуло, задымило.

А если бы дождь ночью припустил сильнее?.. Хотя у меня есть лучок, палочки и сучок для добывания огня. Правда, снова пришлось бы возиться.

Проверил огневые инструменты. Они лежали в дальнем конце палатки, завернутые в кусок полиэтиленовой пленки. Сухие.

Снаружи все было размыто серой мутью. Кусты просматривались, как сквозь кисею. А дальше — ни неба, ни горы, ни дерева, которое я обдирал вчера. Ровная серая пелена.

Я расшуровал костер посильнее и стал греться, поворачиваясь то одним, то другим боком к огню. Почувствовал, что здорово заложило нос. Да и горло побаливало.

Хорошо бы сейчас дома — сидеть в чистой теплой комнате, читать интересную книгу и не хотеть есть!

Обогревшись, достал мешочек с саранками.

Четвертый день ем только эти проклятые луковицы, серые и противные на вкус. Но больше у меня ничего нет.

С отвращением сунул в рот клубень и начал жевать.

Перед глазами стояла целая буханка теплого, мягкого, душистого хлеба, большущий кусок жареной рыбы на тарелке и стакан чая. Нет, не стакан — целый чайник стоял на столе. И сахарница. И масленка с маслом. Я намазываю масло на ломоть хлеба и ем, ем, ем, изредка прихлебывая густой, сладкий чай… Потом ем рыбу… Потом…

Съел три луковицы. Больше в меня не лезло. На языке остался пресный металлический привкус.

Почему я раньше так мало ел хлеба с маслом? Почему не любил вареную рыбу? Почему не нравилось молоко? Вот болван!

А на одних саранках скоро загнешься. Надо попробовать ловить рыбу.

• Предыдущая
• 8/24
• Следующая