Хочу верить… - Голосовский Игорь Михайлович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/33
• Следующая

Мне стало ясно, что моя миссия провалилась. Старая, так много пережившая женщина не могла, конечно, обладать хорошей памятью. Разве в силах была она запомнить всех людей, с которыми ей приходилось встречаться девятнадцать лет назад? Наивно было даже рассчитывать на это!

— Что же тут смотреть? — сказала тетя Дуся уверенно. — Галя Наливайко! Уж как-нибудь я не забыла. Поди, забудь такую королевну. Привезли ее в середине сентября, числа десятого или пятнадцатого. Положили сперва в изолятор: очень уж она была плоха. Думали, не сегодня-завтра помрет. А после, как стало ей лучше, перевели в общую палату. В октябре выписалась. И почему я ее хорошо запомнила — муж приехал эту Галю встречать. Видный, красивый такой мужчина, ростом под потолок. Всем подарки преподнес: доктору Липатовой цветы — огромнейший букет, а мне — берестяной туесок с липовым медом. До самого нового года я с этим медом чай пила… Закутал муж свою кралю ненаглядную в тулуп, снес на руках в телегу, взял вожжи в руки, гикнул и умчался… Очень интересный был мужчина!

Я слушал тетю Дусю с нетерпением. Какое мне дело было до неизвестной Гали Наливайко?

— Так что ты, милок, не сомневайся, — закончила Евдокия Фаддеевна, возвращая фотокарточку. — Никакая это не Зайковская, точно тебе говорю. Да ты, коли хочешь, проверь. Жила Галя Наливайко где-то возле завода имени Калинина. Она, когда уезжала из больницы, адресок докторше сказала. Номер дома, конечно, я уж не помню, а улица… не то Коммунистическая, не то Клары Цеткин, Сходи к Гале, она тебе сама все расскажет, если только «е уехала из При-бельска.

Уверенность, звучавшая в голосе тети Дуси, заставила меня поколебаться. Что могла означать эта путаница? Скорее всего старушку просто подвела память. Но я все же решил последовать ее совету и съездить на улицу Клары Цеткин. Найти Галю Нали-вайко, если она по-прежнему там жила, не представляло большого труда, а деваться в этот вечер мне все равно было некуда.

На дворе меня дожидался Женя.

— Вы действительно из газеты? — мрачно спросил он.

— Да.

— Тогда покажите удостоверение. Я показал.

Вернув мне удостоверение, Женя буркнул:

— Я, конечно, вынужден вам поверить. Но если вы в самом деле ищете какую-то женщину, почему бы вам не напечатать объявление в газете? Так, мол, и так, лиц, знающих о местопребывании такой-то, просят срочно написать в редакцию. Недавно я читал что-то в этом роде…

Поблагодарив его за совет, я отправился в адресный стол.

— Мне нужна Галина Наливайко, — сказал я. — Но я не знаю ни ее отчества, ни года рождения. Поэтому сообщите мне, пожалуйста, адреса всех Наливайко, живущих в районе завода имени Калинина.

Таких адресов оказалось три. На трамвае я через полчаса добрался до улицы Клары Цеткин и очень быстро установил, что здесь живут Наливайко, которые приехали в Прибельск лишь в прошлом году из Тайшета и прежде в этих краях никогда не бывали.

Еще одних Наливайко я нашел на Коммунистической, на шестом этаже нового, красивого дома. Эти люди родились в Прибельске, но в оккупации никто из них не оставался; кроме того, до прошлого года они жили в другом районе, квартира на Коммунистической предоставлена им недавно.

Оставался последний адрес. Ни на что не надеясь, я отыскал в кривом, темном переулке двухэтажный деревянный дом и постучал в дверь, обитую клеенкой.

Открыла девушка с обнаженными до локтей, белыми от мыльной пены руками, в подоткнутой юбке и в мужских галошах на босу ногу.

— Наливайко — это я, — сказала она, подозрительно оглядывая меня.

Ей было лет восемнадцать — двадцать, она никак не могла быть замужем в тысяча девятьсот сорок втором году. Сообразив это, я устало сообщил, что разыскиваю Галину Наливайко, которая жила здесь во время оккупации вместе со своим мужем, и приготовился услышать, что опять ошибся адресом, но девушка вытерла руки о фартук и ответила:

— Заходите.

В комнате я еще раз объяснил цель своего визита. Кивнув, девушка сказала:

— Да, я вас поняла. Вы говорите о моей тете. Больше всего, кажется, меня поразило, что Галя Наливайко существовала наяву, а не была лишь плодом воображения тети Дуси.

Она лежала в больнице в сентябре тысяча девятьсот сорок второго года?

— Да, лежала. Ее свезла туда соседка Захарова. Они жили в этой квартире вдвоем, а в прошлом году Захарова уехала в Хабаровск. Только вы что-то путаете. Тетя Галя не была замужем.

— Как?

— Конечно, нет, уж я-то знаю!

— Вы тоже тут жили?

— Нет. Я жила в Баку со своим отцом, двоюродным братом тети Гали. Мама моя умерла при родах, а папа погиб на фронте. Меня взяли в детдом. Там я и выросла. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году я в бумагах отца случайно нашла адрес тети Гали. До тех пор я никогда о ней даже не слышала. В Баку у меня не было родных. Я написала письмо в Прибельск; мне ответила соседка тети Гали — Захарова. Она сообщила, что тетя Галя погибла во время войны, и просила меня приехать забрать вещи, оставшиеся после нее. Я как раз окончила школу. Подав заявление в Прибельский университет, я приехала сюда и осталась жить в этой комнате.

— Но что же все-таки случилось с Галей Наливайко?

— Когда я приехала, Прасковья Ивановна Захарова рассказала мне, что в сентябре тысяча девятьсот сорок второго года Галя заболела брюшным тифом и пришлось отвезти ее в больницу. Захарова явилась туда через месяц узнать о ее здоровье. В регистратуре ей сообщили, что Галю в первых числах октября выписали. Прасковья Ивановна ничего не могла понять. Почему же Галя, выйдя из больницы, не вернулась домой? Куда она девалась? В регистратуре на эти вопросы ответить не могли. Не обращаться же было в полицию! Захарова стала ждать, чем все кончится. Она подумала, что Галя в конце концов даст о себе знать, но тетя так и исчезла без следа… После освобождения кто-то из работников больницы сказал Прасковье Ивановне, что Галя была подпольщицей. За ней приехал человек из партизанского отряда и увез ее в лес. Никаких подробностей работник больницы не мог сообщить, так как сам знал об этом понаслышке.

— Как фамилия работника больницы? — спросил я, заинтересовавшись этой странной историей.

Наливайко покачала головой.

— Захарова только сказала мне, что он работал фельдшером, а когда наши пришли, попросился на фронт. Она его видела уже в военной форме с погонами.

— Вы не пытались узнать о судьбе вашей тети?

— Пыталась, когда приехала сюда, но безрезультатно. Никто ничего о ней не знал. Наверно, она воевала в партизанском отряде и погибла.

— Вы думаете, работник больницы сказал правду?

— Какой смысл было ему обманывать Захарову? Тетя Галя к тому же вполне могла быть подпольщицей. Захарова сообщила мне, что до войны все знали тетю Галю как активную комсомолку. Она работала стюардессой на московской авиалинии, хорошо знала немецкий язык.

…В голосе Наливайко послышалась обида. Я понял, что она гордится своей тетей, погибшей во время Отечественной войны, и решил не оскорблять ее сомнением. Собственно, и сомневаться-то не было причин. Все, что рассказала Наливайко, звучало вполне правдоподобно. Должно быть, в самом деле ее тетя ушла в партизанский отряд с человеком, специально присланным за нею, но какое отношение, спрашивается, это имело к Людмиле Зайковской?

— Благодарю вас, — сказал я. — Если когда-нибудь я узнаю; что стало с вашей тетей, непременно сообщу вам. Да, еще вот что… — Я достал фотокарточку Людмилы и показал девушке. — Взгляните. Похожа ли эта женщина на Галю?

— Не знаю, — ответила Наливайко. — Я ведь никогда не видела тетю Галю. Ни дома, в Баку, ни здесь не было ее фотокарточек, так что о ее внешности я не имею ни малейшего представления.

— Ну что ж, — вздохнул я, пряча фото, — спасибо… До свидания.

Наливайко вышла вслед за мной на лестницу.

— А почему вы заинтересовались тетей Галей?

Я ответил, что пишу очерк о подпольщиках Прибельска. Мой ответ, кажется, ее удовлетворил.

• Предыдущая
• 17/33
• Следующая