Фантастика - Акунин Борис - Страница 28

• Предыдущая
• 28/57
• Следующая

То, что она немая, совсем не мешало, даже наоборот. На двадцать седьмом году от роду, перепробовав сто или, может, двести баб, Сергей сделал открытие: твоя настоящая женщина – та, с которой слова не нужны. Они скорее всего только напортили бы.

Беда только, что не было возможности спросить, чего ей хочется. Прямо мука мученическая: денег куры не клюют, возможности почти неограниченные, а порадовать любимую женщину подарком – проблема. Цветы он ей, конечно, привозил, каждый день, но больше по привычке. В саду были и розы, и тюльпаны, и лилии – что хочешь. Пробовал потыкать пальцем на картинки в ее любимых журналах. Мол, покажи, что тебе купить. Мария только смеялась, качала головой. Кажется, ей нравилось разглядывать не тряпки, а красивых и нарядных манекенщиц.

Но со временем Дронов научился угадывать ее желания, это было куда приятнее. Например, заметил, что Мария хмурит брови всякий раз, когда посмотрит на частокол вокруг дома – четырехметровый, глухой. И догадался. Поменял на ажурную кованую решетку, тридцать тысяч отвалил, но ребята постарались, за три дня поставили. Марии понравилось – теперь, глядя во двор, она улыбалась, да и сад сразу сделался радостный, светлый.

Когда они вдвоем сидели у камина, слушая, как трещит огонь, Сергею казалось, что это у них такой разговор, о чем-то очень серьезном, важном, чего обычными словами не выразишь. На душе делалось тревожно, но в то же время и хорошо. Что-то внутри подрагивало, натягивалось, будто душу тянуло в две разные стороны, и сильно тянуло, чуть не до разрыва. Однажды Дронов догадался. Это его дневная и ночная жизни больше не хотят уживаться друг с другом. Потому что нет ничего общего между Мюллером, налом-откатом, жадными рожами чиновников – и Марией, когда она вот так сидит в кресле, смотрит на огонь, и отсветы делают ее лицо полупрозрачным.

А в дневной жизни, чего говорить, случалось всякое, иной раз и страшное.

В первую же неделю новой счастливой жизни на Дронова и вовсе свалилась стопудовая заморока.

Очень долго тянулся геморрой с лесным участком, принадлежавшим дому отдыха «Раздолье». Сэнсэй уже пробил передачу земли наверху, и в районе давно согласовали, но директор оказался мужик упертый, ни в какую не уступал. Мюллер и так к нему подъезжал, и этак – глухо. Ну и попросил Сергея поучаствовать, типа оказать ветерану уважение. А то этот пень лесной уж и заявление в прокуратуру накатал.

Ладно. Забили встречу в кооперативном кафе «Поплавок», которое держал один из Мюллеровых ребят.

Всё чин чином, культурно: табличка «спецобслуживание», никого посторонних, накрытый стол на троих. Но без официантов, чтоб директор свидетелей не стремался. Только в углу, за отдельным столиком, сидел Мюллеров телохранитель Федул (по-настоящему не то Федулов, не то Федулин, Сергей толком не помнил). С некоторых пор Мюллер без него никуда – многим на хвост наступил, в том числе и серьезным людям, так что осторожность не помешает. Федул этот был афганский спецназовец, посмотришь на рожу – жуть берет.

Короче, Мюллер домотдыховского директора (Васильев его фамилия) обхаживал, Федул сидел у нетронутого бокала с минералкой, а Сергей хоть в разговоре вроде бы и участвовал, но больше улыбкой и поддакиванием, а сам думал о Марии, о том, что через два часа увидит ее.

И замечтался, пропустил момент, с которого дело вкось пошло. Вроде даже и слышал, что голоса стали громче, злее, но включился поздно – только когда Васильев ладонью по столу хлопнул. Морда красная, глаза сверкают. Мужик он был хоть и немолодой, седой весь, но кряжистый такой и голосина – бас.

– Ты меня, Мельников, на испуг не бери! Я полковник Советской Армии! Во Вьетнаме бомб напалмовых не боялся, а уж тебя, пузырь зачесанный, и подавно!

Виноват на самом деле был Сергей – не вмешался вовремя, прослушал, из-за чего дед всколыхнулся. Видимо, из-за дочки. Мюллер по дороге сказал: «А не возьмет бабки, я его через девчонку прищемлю. У него дочка поздняя, пылинки с нее сдувает». Вот, наверно, и прищемил, идиот.

Но и Васильеву не надо было про зачес говорить – Мюллер из-за своей проплешины здорово переживал, недавно за пересадку волос пять штук отстегнул. Не помогло.

Стал он весь белый, через стол перегнулся, хвать старика за узел галстука. А руки у Мюллера сильные, черный пояс по карате. Директор захрипел, руками по столу зашарил, вслепую.

– Всё, достал ты меня, барбос! Завтра заяву свою из прокуратуры заберешь. А не заберешь – мои пацаны твою Людку после школы отловят и на хор поставят. Это железно! – брызгал слюной Мюллер.

Главное, видел ведь Сергей, что рука Васильева наткнулась на столовый нож и вцепилась в рукоятку. Но Режим не включился. Только и успел крикнуть:

– Мюллер!

А дед уже замахнулся и точно всадил бы тупой железякой Мюллеру в шею или еще куда, но тут Федул как жахнет из своего «Макарова» – у директора только башка мотнулась. Красные брызги на скатерть, на блюдо с заливным судаком…

У Мюллера отвисла челюсть. Руки он разжал, и Васильев без крика, без стона завалился вместе со стулом.

Здесь-то Сергея токо-так и тряхнул, да поздно.

– Ты чего натворил, урод? – крикнул он то ли Мюллеру, то ли Федулу – сам не знал.

– Ааа? – растерянно пропел Мюллер, не поняв скороговорки. – Псиихануул яаа, Сеереегаа. Фиигняя. Щаас емуу ящиик пииваа приивяжеем и в реечкуу.

А там прямо под террасой Истра течет, потому и «Поплавок».

– Какой ящик, гад? – вскинулся Дронов, зверея от мысли о непоправимости случившегося. – Он член бюро райкома! Его вон шофер в тачке ждет! Шофера тоже в речку кинешь? И «волгу»?

– Ааа? – опять не врубился Мюллер.

Схватил его тогда Сергей за шиворот и мордой, мордой в окровавленную рыбу, так что у кореша из носа брызнуло, подбавило в желе краснянки.

– Руукии убраал! – взревел тут Федул, приподнимаясь, и снова полез к себе под мышку.

Только где было спецназовцу против Дронова, когда он в Режиме.

В два скачка Сергей оказался на другом конце комнаты и прежде, чем Федул успел пушку из кобуры выковырять, вмазал ему со всего маху, от души. Тот с тошнотворным хрустом приложился затылком о бревно, сполз. И затих.

Токо-так сразу отключился.

– Серег, я его выгоню, – пролепетал Мюллер, смахивая с рожи листок петрушки. – А хочешь – вообще закопаю. На тебя он не должен был хавало разевать…

Подошел к неподвижному охраннику, пнул его ногой – и вдруг быстро присел на корточки.

– Серег, а ведь ты его того… Втухлую уделал. Не дышит.

Я убил человека, сказал себе Сергей, и ничего не почувствовал кроме тоски.

Мария, Мария!

– Блин, чё делать-то, а? – заметался Мюллер. – Два трупака!

– Жди, – велел ему Дронов и стал звонить Сэнсэю – на него теперь была вся надежда.

Слава богу, застал дома.

– Ты что ребусами говоришь? – перебил Иван Пантелеевич, послушав минуту-другую. – Говори прямым текстом, мой телефон прослушивать некому.

Ну, Сергей и объяснил прямым.

Сэнсэй присвистнул:

– Э, ребята, да вы резвитесь не по-пионерски.

Замолчал.

Дронов, затаив дыхание, ждал.

– Шофер слышал выстрел? – медленно спросил Иван Пантелеевич.

– Шофер слышал? Проверь! – махнул рукой Сергей.

Мюллер подошел к окну. Там, метрах в тридцати под фонарем стояла васильевская «волга».

– Вроде нет, тут же немецкие стеклопакеты… Точно нет. Вон сидит, башкой дергает – музон у него.

– Не слышал, – доложил Сергей в трубку.

– Тогда так. Пусть твой ублюдок отправит шофера – мол, директора наш водитель отвезет. Потом пускай посадит в свою тачку мертвого охранника, за руль. Рядом директора. Там близко мост, так?

– Так.

– Ночью, когда на дороге никого, пусть столкнет тачку с моста в реку. Стоп. Пуля в голове?

– Пуля в голове? – переадресовал Сергей вопрос Мюллеру.

Тот присел, брезгливо приподнял голову Васильева.

• Предыдущая
• 28/57
• Следующая