Не стреляйте в рекламиста - Гольман Иосиф Абрамович - Страница 34
- Предыдущая
- 34/81
- Следующая
— А вы сегодня вечером что делаете? — не придумал захода интереснее Береславский.
— Ничего, — рассмеялась она. — У меня первый вечер в Москве. А зовут меня Наташа.
— Меня — Ефим, — смутился Береславский. Хоть и говорят, что вместе проведенная ночь еще не повод для знакомства, но все же по жизни перед приглашением лучше назвать свое имя. — Встретимся в четыре на «сачкодроме»?
— Где это? — не поняла Наташа.
— Внизу у главного входа, место для курения.
— Хорошо, — улыбнулась она.
— Ну, ты даешь! — восхищенно сказал Орлов, когда девушка отошла. У него такое общение с прекрасным полом не получалось.
— Учись, Толстый, — удовлетворенно сказал Ефим. Хотя ему чуть ли не в первый раз в жизни показалось, что в данном случае выбирал не он. Кстати, за последующие двадцать лет знакомства Наташа так и не созналась Ефиму по двум волнующим его вопросам: а) поняла ли она тогда, что он послал ее в другую сторону, и б) случайно ли она подошла к Ефиму! Единственно, в чем «раскололась» Наташка, — и то не сразу, — что это был не первый ее день в Москве, а девятый, и что она уже видела Ефима на поэтическом вечере, где он выступал со своими нетленными произведениями.
Береславский пришел к «сачкодрому» в пять минут пятого. Наташа уже ждала. Ее пунктуальность вообще была уникальной и порой выводила разгильдяя Ефима из равновесия.
Они гуляли по Басманной, ели мороженое в саду Баумана, бродили по дворикам, в одном из которых родился Пушкин.
Ефиму вдруг показалось, что он знает эту девчонку лет двадцать. Как сестру. Хотя, искоса поглядывая на ее ноги, испытывал совершенно небратские чувства.
Говорили без умолку.
Наташа из Ташкента. Папа — узбек (а не киргиз. Хотя Ефиму — без разницы. Хоть японец.). Мама — полячка, осталась в Узбекистане со времен эвакуации. Говорит по-узбекски, по-русски, по-польски, а сейчас учит хинди. Зачем? Просто так. Нравится. Сейчас она переводилась со второго курса ташкентского вуза на их первый курс. На специальность, по которой Ефим через полгода выпускался.
Потеря года ее расстраивала, и она советовалась с Ефимом, как ее избежать. Жить собиралась у тетки, в знаменитом доме на Набережной, увековеченном пером Трифонова.
Похоже, Наташкина семья была не из простых. Снедаемый гордыней Ефим инстинктивно сторонился девочек из «крутых» семей, не желая хоть в чем-то оказаться слабее. Здесь же и это обстоятельство никак его не останавливало.
А она явно принадлежала к людям, ни в чем себе не отказывающим. Ефим сам был таким, поэтому с опаской относился к аналогам. Но она просто обволокла, отуманила его. Ему хотелось смотреть и смотреть на нее, слушать ее голос. На самом деле ему много еще чего хотелось, но он даже и помыслить об этом не смел!
К вечеру ноги у них просто гудели. И Ефим пригласил даму в ресторан «Яхта». Предварительно он долго ощупывал в кармане брюк деньги, пытаясь тактильно определить имеющуюся сумму, чтобы не опозориться при расчете.
В «Яхте» было два этажа. Первый — собственно ресторан. На него нащупанных денег явно не хватало. На втором — бар, с приятным полумраком. Там кроме алкоголя подавали чай и пирожные.
— Там лучше, — сказал Ефим и потянул девушку наверх. Она послушно пошла за ним.
Свободный столик нашли на удивление быстро. Ефим принес несколько пирожных и чай — здесь было самообслуживание. А сам пристроился поближе к Наташе. Она не возражала.
Он осторожно взял ее за руку. Она не оттолкнула!
В голову пришла свежая мысль о том, что можно и жениться. «Гюльчетай, я ведь не просто так! Я и жениться могу!» — вспомнилась бессмертная сцена. Обычно уже сама мысль о браке пугала Ефима безмерно. Но в данном случае страха не почувствовал.
«Вот так гибнут самые великие», — с привычной скромностью подумал он и положил ладонь на Наташино колено. Она нежно провела своей ладонью по его руке и… мягко столкнула зарвавшуюся Ефимову длань.
Тут любовно одурманенный Береславский наконец обратил внимание на соседний столик. За ним сидели три парня. Один, в середине, постарше, и двое, по краям — примерно ровесники Ефима.
Средний и правый что-то обсуждали. А левый курил, вольготно облокотившись на спинку стула и сбрасывая пепел в блюдечко с Ефимовым пирожным.
По быстрому взгляду Наташи Береславский понял, что девушка заметила происходящее раньше.
— Мне тут надоело. Пойдем погуляем, — предложила она, берясь за сумочку. Ей вовсе не улыбалась драка в баре, и она давала своему парню возможность уйти без моральных, а может, и физических потерь.
— Нет, — отрезал Ефим. — Мы еще тут посидим. Мне еще не надоело.
Его голова лихорадочно соображала. Каратистские спарринги разве что позволили Ефиму не набрать слишком много килограммов. Он бы и с одним вряд ли справился. А тут трое!
Но ведь и уйти невозможно! Его же попросту обосрали! Причем перед той, на которой в мыслях уже чуть не женился.
Береславский сидел, абсолютно не представляя, что сделает. Одно он понимал твердо: просто так, неотмщенным, не уйдет. Пусть это как угодно глупо.
Ситуация разрешилась сама собой. Троица встала и пошла вниз. Ефим ринулся за ними, не забыв сунуть в карман тяжелую, под хрусталь, пепельницу. Участь героического «Варяга» никогда его не вдохновляла, но бывают в жизни моменты, когда мозги отключаются.
Ефим, спустившись, повертел головой, и увидел их за ресторанным столиком. Парни несколько странно начали трапезу: с десерта. Но это было не главной их ошибкой.
Дальше Береславский действовал по наитию. Он подошел к их столику, вежливо представился:
— Андрей Белогорский. — И добавил: — Я вами недоволен. — Добавил строго, но без вызова.
Наглый, сыпавший ему пепел в блюдце, аж рот раскрыл от удивления. Старший с ухмылкой разглядывал Ефима.
— Тебе чего, Андрей? Жить надоело?
— Не горячитесь, ребята, — очень тихо и очень спокойно сказал «Андрей». — Давайте обсудим. Я сижу с девушкой. Она мне нравится. Я привел ее в хорошее место, куда ходят хорошие люди. И вдруг мне сыплют пепел в пирожное. Это ведь обидно, правда?
Старший слегка смутился. Действие ему начинало не нравиться. Уж больно уверен в себе фраер. Но не хотелось терять лица.
— Тебя ведь не тронули? Ну и иди себе спокойно, пока не передумали.
Береславский еще понизил голос. Теперь, чтобы его услышать, шпане приходилось напрягаться.
— А меня нельзя трогать. Разве вы не знаете, что в нашей стране не всех можно трогать?
— Ты мент, что ли? — не выдержал главный Ефимов обидчик.
Ефим даже глазом в его сторону не повел. Он разговаривал только со старшим. С «мелочью» не общаемся. Правой рукой он сжимал в кармане пепельницу. Это, кстати, старшего сильно напрягало: вряд ли он ожидал пистолета, — в те годы редкость, — но рука противника в кармане — всегда неприятно. Однако главное, что напрягало старшего, — полная непонятность врага. На том и строился весь расчет.
— Вы похожи на разумного человека, — сомнительно польстил Ефим старшему. — Я думаю, вы справедливо разберетесь в ситуации.
— А если не разберемся?
— Это будет ваше решение, — загадочно улыбнулся Ефим. Он уже не боялся парней. Артист боится только до выхода на сцену. На сцене же артист живет. Береславский уже и сам отчасти верил в свою принадлежность, может, к КГБ, может, к еще какой-то тайной, но могущественной структуре. Но хороший артист всегда должен уметь вовремя кончить. — В общем, так, уважаемые. Я сейчас поднимаюсь наверх и жду, пока этот… — Ефим презрительно показал пальцем, — извинится. И не передо мной, а перед девушкой. Жду пять минут.
— А если нет? — вылез молодой. Его остановил старший, но Ефим успел ответить. Теперь уже — с откровенной угрозой:
— А вы попробуйте, — и с печальной улыбкой добавил: — Почему-то никто не учится на чужих ошибках. Все делают собственные.
Он с достоинством направился к лестнице — и увидел Наташку. Она смотрела на него, а в ее левой руке была зажата точно такая же увесистая пепельница, что и у Ефима — в правой.
- Предыдущая
- 34/81
- Следующая
