Глядящие из темноты - Голицын Максим - Страница 3
- Предыдущая
- 3/91
- Следующая
— Хоть какие-то племена, — настаивал Леон, — хоть дикие, хоть каннибалы…
— Хоть с ушами на плечах, — подсказал Берг.
— Ну…
— Собственно, — сказал Берг, — если поразмыслить, то, наверное, все дело в природных условиях. По-настоящему плодородной почвы тут немного. А при таком примитивном земледелии… Вот они и сгрудились тут, в Срединных отрогах. На побережье пара-другая поселений… Рыбаки, охотники…
— Торговые города испокон веку на побережье стояли. А тут — «пара-другая поселений».
— Торговать-то не с кем. Из-за моря, я имею в виду. Откуда городам там взяться?
— Вот и я о том же, — сердито сказал Леон.
— Это дело выездной экспедиции, — повторил Берг, — пусть у них голова болит. От нас что требуется — сидеть тут и обаятельно улыбаться маркграфу. Послушай, почему бы тебе для разнообразия не перестать морочить мне голову и не пойти баиньки? Знаешь, когда у них утренняя служба начинается? А тут еще и конец света.
Леон покачал головой и направился к двери, ведущей в его собственную спальню — слишком большую, чтобы посредством примитивного камина ее удалось протопить как следует. Впрочем, ночные холода тут редки.
Уже у порога он вновь обернулся:
— Ты не слишком-то любопытен, верно?
— Я — человек на своем месте, — сухо ответил Берг. — Я профессионал. Для Службы настали не лучшие времена с тех пор, как туда хлынули такие вот аматеры. Все романтику ищут. А какая тут романтика? Работа, притом нудная работа. А вам все приключения подавай.
Леон вздохнул. Он состоял в Посольском корпусе уже больше трех лет и не заработал ни одного нарекания, но кто-то вроде Берга нет-нет да и упрекнет, что ему, мол, до порядочного полевого медиевиста расти и расти.
Даже яркий утренний свет не поглотил пламя сверхновой — оно лишь побледнело и теперь дрожало в рассветном небе, точно белый огонек на ветру. Картина была непривычная и слегка тревожная, и замок на холме, освещенный странным двойным сиянием, казался игрушечным. Ощущение это подкреплялось хрупкостью ажурных конструкций: крепостные стены, хоть и массивные, ухитрялись выглядеть изящно — на их отделку времени было хоть отбавляй. Здешняя новейшая история была богата мелкими пограничными стычками, но не знала крупных войн; все держалось на сложной системе родственных связей владетельных особ — каждый приходился своему соседу в худшем случае зятем или троюродным кузеном.
Небольшой готический собор на городской площади был набит народом: и впрямь конец света, подумал Леон. Он покосился на двойной алтарь в глубине апсиды — тот, казалось, выплывал из полумрака навстречу смутному сиянию многочисленных свечей; но покров на нем был старый, не дареный — темная тяжелая ткань, сплошь покрытая золотым шитьем. «Интересно, наш-то полисиликоновый отрез куда они дели? Опять в сундук засунули?»
Поверх склоненных голов местной паствы (оба посла были на полголовы выше среднего аборигена) он с любопытством оглядывал убранство собора. Примас явно решил не рисковать — а вдруг все же знамение предвещает нечто и вовсе непредвиденное, — и проповедь его была так пересыпана всяческими аллегориями, что смысл уловить было нелегко. Насколько Леон понял, речь шла о каком-то человеке, который, спасаясь от единорога, угодил в глубокую яму, дно каковой кишело змеями, жабами и другими рептилиями — население этого странного террариума примас описывал долго и с каким-то зловещим удовольствием. Потом он посадил в яму дерево и решил пополнить бестиарии млекопитающими — два зверя, белый и черный, подрывали корни несчастного растения. «Ну, звери-то символизируют Братьев, — подумал Леон, — но подо что они подкапываются? Под мироздание? Значит, у нас все-таки конец света?»
Он поглядел на Берга — тот, похоже, записывал эти откровения, включив вмонтированный в драгоценный аграф миниатюрный диктофон. Тем временем разошедшийся примас запустил в свой зоопарк еще и дракона. Вконец запутавшись, Леон стал разглядывать тимпан западного портала. Огромный медальон с изображением братьев-двойников, похожих на двуликое, четверорукое существо, делил тимпан пополам.
По левую руку располагалась вотчина Второго; грешники опустились на колени, заслоняя руками лица — видимо, от стыда. Орудия пыток здесь, похоже, были не в чести даже в аду, сумеречном и холодном, — никаких котлов, кипящих смолой, никаких раскаленных клещей… Унылое место — вот, пожалуй, правильное определение. Пытка унынием… и одиночеством… вернее, отъединенностью — в вотчине Светлого никто не бывает одинок… Слуга Темного стоял у входа с пылающим мечом, блистая странной мрачной красотой. По правую руку располагался рай — тут уж праведники оттягивались вовсю.
«Это только временно, — подумал Леон, — все временно, и рай и ад, — до этого их Воссоединения».
Примас тем временем заставил свою жертву, над которой нависла четвероякая угроза, потянуться за висящим на дереве яблоком.
«Наверняка свалится, — подумал Леон, — в яму с гадами. И почему они в этих притчах вечно вытворяют такие нелогичные глупости?»
В ожидании развязки он стал разглядывать нижний регистр тимпана. Под ногами священной пары располагалась длинная вереница фигур, явно не имеющих отношения ни к аду, ни к раю.
Должно быть, это были те, кому не нашлось места в упорядоченной сфере официальной религии, — малые боги, духи полей и лесов, вышвырнутые за пределы срединного мира, толпящиеся у самого пола, позволяющие божественной паре безнаказанно попирать себя ногами. Тут был лис-рыцарь верхом на коне, те самые люди с песьими головами и с ушами на плечах — уши могли вполне сойти за плащ-палатку, козлоногие твари и птицы с человечьими головами. Они сгрудились в нижнем регистре и даже переползали оттуда на основания колонн. На одной из них, ближайшей к Леону, раньше явно тоже располагался скульптурный рельеф — сейчас опояска у основания колонны была щедро замазана гипсом.
Примас наконец уронил своего страдальца в логово рептилий и перешел к какой-то другой аллегорической истории, столь же красочной, сколь и запутанной.
Леон потянул Берга за рукав. Тот вздрогнул и, похоже, проснулся. Он умел дремать стоя, как лошадь.
— Погляди, — сказал Леон.
— Ну, что тебе, — неохотно обернулся Берг.
— Чего они тут замазали?
— Господи, какая разница? Наверняка дрянь какую-нибудь.
— Да, но почему они именно эту замазали, когда тут и так полно всякой дряни! Ты только погляди на этих тварей!
— Да видел я!
— …ибо нам не дано знать, когда нас всех призовут, и кто знает, ниспослано ли нам нынешнее испытание, чтобы убедиться, сколь мы тверды в вере и чисты душою, или вскоре взыщут с нас то, что дано нам лишь в пользование, но принадлежит Двоим по праву…
Примас, похоже, истощил свое красноречие. Море склоненных голов поднялось и опало, толпа стала потихоньку продвигаться по направлению к выходу. Примас, подобрав полы парадного одеяния, медленно спускался с кафедры.
— Как вам сегодняшняя проповедь, амбассадоры? — с беспокойством спросил он.
Леон поклонился.
— Благодарим вас за тонкую и возвышенную речь, ваше святейшество, — сказал он. — А что символизирует древо? Мироздание?
Примас явно смутился.
— Похоже, я перестарался, — сказал он, — наши прихожане большей частью люди простые. Высокая символика им недоступна. Но вы правы — древо есть мироздание в его нынешней форме.
— А единорог?
— Единорог — смерть, — сурово ответил примас.
— Яблоко, это понятно, — рассуждал Леон, — в наших, заморских верованиях тоже имеются яблоки. А вот почему рельеф в западном крыле замазан, ваше святейшество?
— Где? — насторожился примас.
— Да на колонне. Опояска. И вон, внизу еще… Примас пожал плечами.
— Это я распорядился замазать, амбассадор Леон. Это, ну… не годится.
— Что именно?
— Прихожане, понимаете ли… суеверный народ. Здесь, в городе, еще туда-сюда, все-таки ходят в храм каждую пятницу. А есть те, кто приезжает издалека, ну, крестьяне с отдаленных хуторов… вместо того чтобы подношения к алтарю класть, они их в углу оставляли… это богопротивно. Нечисть — она и есть нечисть.
- Предыдущая
- 3/91
- Следующая
