Ф. М. Том 2 - Акунин Борис - Страница 29

• Предыдущая
• 29/46
• Следующая

Сивуха смахнул слезу, и Николас вдруг понял: Аркадий Сергеевич растроган и горд. Такой реакции магистр никак не ожидал.

— Говорю, чтобы вы меня не боялись: покрывать и заметать следы не стану. Я же член Государственной Думы, — с достоинством продолжил Сивуха. — Наше дело — вырабатывать законы, а не нарушать их. Моё появление здесь объясняется очень просто. Мне позвонила Саша. Сообщила, что вы собираетесь учинить допрос доктору Коровину. Я знаю Марка Донатовича много лет, мне было ясно, что ваша версия нелепа. Но он мог с перепугу наговорить вам лишнего — например про мои отношения с Сашей, это ведь он нас свёл. Вашей беседе нужно было помешать. Я немедленно связался с Олегом — предупредить и посоветоваться. Я привык во всем с ним советоваться, он же гений. Олежек сказал: я все улажу.

И позвонил в охрану, сообщил, что в окно третьего этажа влезли ниндзя, сообразил Ника.

— …Потом я перезвонил Саше и сказал, что выезжаю. Ждал всякого, но такого… Значит, Марк Донатович умер?

— Не умер, а убит! — жёстко поправил Фандорин. — Вашим сыном. Как и многие другие.

— Не кричите, — попросил Сивуха. — Я это и так понял. Сказал же: покрывать Олега не буду.

Дальнейшие слова депутата не стали для Николаса неожиданностью.

— Да и зачем? Сына все равно освободят от уголовной ответственности. Он болен. Вы знаете, что это правда. Мы его подлечим, и как только позволят врачи, я увезу Олега за границу. В Америку. Там у нас будет другая жизнь. Без грязи, без охранников, без политики. Ему не придётся убивать, чтобы защитить отца. Денег у меня достаточно. Мы будем жить в покое, цивилизованно, общаться с приятными, культурными людьми — знаменитыми писателями, режиссёрами, продюсерами…

— Да на что вы им сдались? — не выдержал Ника, выведенный из себя мечтательной улыбкой Аркадия Сергеевича. — Подозрительный иммигрант из подозрительной страны с богатством подозрительного происхождения!

Сивуха хитро взглянул на него.

— А вот тут вы ошибаетесь. Я им всем очень даже сдался. Не из-за депутатства, конечно, которому грош цена и от которого я откажусь. Не из-за денег. А из-за Федора Михайловича. Вы извините, но пока вы тут играли в казаки-разбойники, третью часть рукописи из вашего офиса мы забрали. Четвёртую раздобыл Олег. Значит, вся повесть в сборе. Я владею культурно-историческим сокровищем.

— Да что с того? Ну, продадите вы манускрипт на аукционе. Прибавьте к этому какие-то деньги за первую публикацию — и всё.

— Не продам. — Аркадий Сергеевич взял с сиденья портфель и открыл его. — Я буду издавать повесть сам, буду продавать права во все страны, буду давать интервью, вести переговоры об экранизациях и театральных постановках. Это же мировая сенсация, вне зависимости от литературных достоинств произведения. А когда умру, правопреемником станет Олег. Наше имя станет неразрывно связано с именем Федора Михайловича. Видите ли, Николай Александрович, когда я показывал вам документы, один, самый ценный, приберёг. Вот, почитайте-ка. Это распечатка, оригинал я храню в сейфе.

Он протянул Николасу какой-то листок.

— Документ интересный, но что это меняет? — пожал плечами Николас. — Авторские права сразу после первой публикации будут принадлежать всему человечеству. Не станут с вами общаться ни продюсеры, ни режиссёры, ни издатели. Зачем?

Улыбка Аркадия Сергеевича стала ещё шире.

— То, что Морозов отнёс свою находку сначала к коллекционеру автографов, потом к литературному агенту, потом к издателю, понятно. Но разве вас не удивило, что затем он обратился ко мне? Какое отношение депутат и портфельный инвестор имеет к Достоевскому? Эх вы, мастер дедукции. На всякого мудреца довольно простоты. — Сивуха рассмеялся. — Просто, когда Морозов в очередной раз перечитал это завещание, ему пришла в голову идейка получше. «С переходом права издания и всех прочих прав к наследникам Стелловского» — так сказано в «Условии». Морозов выяснил, какое потомство оставил Федор Тимофеевич Стелловский. И оказалось… Ну-ка, отгадчик ребусов, а?

— Не может быть! — пролепетал Ника.

— Да, Николай Александрович, да. По отцу-то я Сивуха Сивухой, но моя покойная матушка Октябрина Игнатьевна — урождённая Стелловская, родная правнучка Федора Тимофеевича, скончавшегося в сумасшедшем доме ровно сто тридцать лет тому назад. А я, стало быть, его праправнук и единственный наследник, поскольку иных потомков не обнаружено. В нашей семье к Федору Михайловичу всегда было особое отношение. Потому-то я и купил пресловутый «перстень Порфирия Петровича» — вдруг, действительно, тот самый? Ладно, черт с ним, с перстнем. В конце концов это всего лишь кусок золота с блестящим камешком. Зато рукопись у меня в руках. Знаете, я уже решил, что мы с Олегом возьмём двойную фамилию. «Сивуха-Стелловский» звучит вполне аристократично, не хуже, чем какой-нибудь «Миклуха-Маклай» или «Говоруха-Отрок». Срок владения авторским правом — 50 лет с момента первой публикации, так что хватит и на мой век, и на век Олежки.

В сотне метров, запертый в своём логове, ждал своей участи его кошмарный отпрыск, а депутат с блаженным видом разглагольствовал о том, как чудесно заживут они вдали от России.

— …В Америке приятно быть богатым, не то что у нас. У нас сидишь в какой-нибудь «Ванили», обедаешь, любуешься видом на чудесный храм — и вдруг увидишь за окном бомжа или нищую старуху, лягушачья ножка в горле-то и застрянет. А там все сыты, одеты, ухожены. Ну, машина у соседа попроще и дом поменьше. На психику это не особенно давит. У меня ещё многое впереди. Человек я не старый, нахожусь где-то в середине августа…

Заговаривается, дошло вдруг до Фандорина. От нервного шока.

— Какого ещё августа? Сивуха охотно объяснил:

— Это я сам придумал. Если человеческую жизнь уподобить одному году, получится, что мой возраст, пятьдесят лет, — это середина августа. Отличная пора. Время сбора урожая, а впереди ещё и золотая осень. Ну и про бабье лето не будем забывать, — подмигнул он. — Калифорния, Голливуд, модельки, старлетки…

— Вы что, боитесь идти к сыну? — перебил Николас. — Время тянете?

Улыбка на лице Аркадия Сергеевича из хитрой сделалась смущённой.

— Честно говоря, робею. — Депутат виновато поёжился. — Я всегда знал, что Олег гений, но это… это… — Сивуха задохнулся. — Он фри-масонский бог. Мой Бог! У нас всё наоборот, понимаете? В Библии Бог — Отец, а у меня Бог — Сын.

Он с восторгом обернулся к Фандорину, наткнулся на суровый, неприязненный взгляд и коротко вздохнул.

— Ладно. Пошли.

Охранники так и торчали во дворе. Один держал в руке пистолет, остальные — резиновые дубинки. Правда, увидев депутата, все четверо, как по команде, оружие спрятали.

• Предыдущая
• 29/46
• Следующая