Ритуалы плавания - Голдинг Уильям - Страница 53

• Предыдущая
• 53/55
• Следующая

Но тсс! — как пишут в таких случаях. Пойду-ка сперва запру на засов дверь. Ну вот, можно приступать… Проболтался все тот же Деверель. В последнее время он стал пить сверх всякой меры — по сравнению с его обычной нормой, ибо он и раньше умеренностью не отличался. Судя по всему, капитан Андерсон — побаиваясь не только меня с моим дневником, но и других пассажиров, которые теперь все, за исключением железной мисс Грэнхем, убеждены, что с «бедным Колли» обошлись дурно, — Андерсон, повторюсь, учинил этим двоим, Камбершаму и Деверелю, страшный разнос за ту роль, которую они сыграли в злосчастной истории с Колли. Камбершаму хоть бы что, его ничем не проймешь. Деверель — иное дело, но и он, по законам морской службы, не вправе требовать сатисфакции, как велит ему честь джентльмена. Он впал в хандру и пьет горькую. Вчера вечером, изрядно накачавшись, он явился ко мне уже затемно и заплетающимся языком, спотыкаясь на каждом слове, поведал мне по секрету небесполезные для моего журнала, как он выразился, штрихи к портрету капитана. Однако он был не настолько пьян, чтобы вовсе не сознавать опасности. И вот представьте себе картину: мы оба, при свете свечи, сидим бок о бок у меня на койке и Деверель злобно нашептывает мне в ухо, а голова моя склонилась почти что к его губам. Если верить его рассказу, жило-было, да и сейчас живет, некое благородное семейство — возможно, хотя вряд ли, отдаленно знакомое Вашей светлости, — земли которого граничат с владениями Деверелей. Благородные господа, как сказал бы Саммерс, воспользовавшись привилегиями своего высокого положения, пренебрегли вытекающими из него обязанностями. У отца нынешнего молодого лорда жила на содержании некая особа прелестного нрава, замечательной красоты, не большой сообразительности и, как выяснилось, незаурядных способностей к произведению на свет потомства. Пользоваться привилегиями своего положения бывает порой весьма накладно. Лорд Л. (ну чем вам не Ричардсон?[56]) ощутил потребность добыть как-нибудь состояние, притом безотлагательно. Состояние найти удалось, но ее — состояния — семейство, обуянное поистине веслеянской[57] праведностью, требовало немедленно изгнать прелестную особу, которая только тем и провинилась, что священником в приходской церкви так и не были произнесены над нею заветные слова. Назревала катастрофа. Почуяв, что судьба ее в опасности, прелестная особа накалилась до того, что уже нет-нет да мелькали искры, — состояние лорда повисло на волоске! И тут, шептал мне на ухо Деверель, вмешалось само Провидение: священник одного из трех приходов, отписанных в приданое невесте, убился на охоте. Наставник молодого лорда, малый, надо сказать, недалекий, нежданно-негаданно получил в свое распоряжение одним разом и приход, и прелестную особу — вместе, как выразился Деверель, с окаянным грузом у нее в трюме. Лорду досталось его состояние, особе на сносях — законный муж, а преподобному Андерсону бенефиций, благоверная и наследничек gratis.[58] В положенный срок мальчонку определили по морскому ведомству, и тут уж его настоящему папеньке достаточно было раз-другой проявить интерес к его судьбе, чтобы повышение по службе было ему обеспечено. Старый лорд отошел теперь в лучший мир, а молодому любить своего братца-бастарда вроде бы не резон.

И все это при неверном свете свечи, под сердитые выкрики во сне мистера Преттимена, доносящиеся из-за одной переборки, и под смачный храп и пердеж мистера Брокльбанка из-за другой. И крик с палубы у нас над головой: «Восемь склянок! Полный порядок!»

Вот тут-то, в час ночного колдовства, Деверель в порыве хмельной фамильярности положил мне руку на плечо и как на духу открыл причину своих откровений. Оказалось, история эта и была той самой штукой, которой он давно уже намеревался со мной поделиться. В Сиднейской ли бухте, на мысе ли Доброй Надежды, буде мы бросим там якорь, Деверель решительно настроен — хмель, засевший в нем, настроен, во всяком случае, решительно — подать рапорт об отставке, вызвать капитана на дуэль и застрелить мерзавца! «Да я, — сказал он, грозно возвысив голос и потрясая воздетой вверх правой рукой, — да я с одного выстрела сшибу ворону с церковного шпиля!» Расчувствовавшись — то притискивая меня к себе, то хлопая по плечу и называя меня Эдмунд, дружище, — он объявил мне, что, когда придет срок, я выступлю его секундантом; ну, а ежели — ежели злая судьба распорядится так, что его подстрелят первым, я без утайки изложу в моем знаменитом журнале все, о чем он мне поведал.

Чего мне стоило доставить его до его каюты и не перебудить весь корабль! Однако это новость так новость! Значит, вот почему некий капитан на дух не выносит священников, хотя, по здравому рассуждению, у него куда больше резонов на дух не выносить иных лордов! И все же сомнений быть не может. Андерсон стал жертвой несправедливости со стороны — лорда ли? — священника? — самой жизни? Боже правый! Вот еще докука — искать оправданий для Андерсона!

И до Девереля мне стало вдруг мало дела. Я обманывался в нем, не по заслугам превозносил его. Он, пожалуй, являет собой пример упадка знатного рода, его низшую ступень, тогда как Саммерс — пример зарождения и подъема новой достойной фамилии. Я, верно, растерял последние остатки разума: в какой-то момент меня посетила дикая мысль, что, если бы мне самому довелось стать жертвой подобного «благородства» со стороны какого-нибудь лорда, я, пожалуй, заделался бы якобинцем! Это я-то? Я, Эдмунд Тальбот?

И тут я весьма кстати припомнил мой собственный, вчерне состряпанный план свести вместе Зенобию и Роберта Джеймса Колли, только чтобы самому не попасть, паче чаяния, в щекотливое положение. Моя затея была совершенно того же свойства, что и пресловутая штука Девереля, и оттого я стал себе вдвойне противен. Перед моим мысленным взором снова встал наш с ним ночной разговор — и то, как мы шептались, и то, как он, должно быть, ни секунды не сомневался, что я из того же теста, что и его «благородное семейство», — и тогда от жгучего стыда меня бросило в жар. Как-то все это кончится?..

Все-таки одна новая жизнь не может уравновесить две смерти кряду. Среди нас воцарилось общее уныние, ибо, что ни говорите, похоронный обряд в открытом море, как ни фривольно я его живописал, на веселый лад не настраивает. Да и загадочное исчезновение Виллера произвело на пассажиров тягостное впечатление.

Вот уже два дня я не осмеливаюсь побеспокоить Саммерса просьбой помочь мне сменить сапоги на домашние туфли. У офицеров на корабле забот хватает. Взять того же Саммерса — он (словно он был старшим офицером на судне Ост-Индской компании, а не на военном корабле) вознамерился, притом весьма решительно, не давать пассажирам томиться от безделья. Мы порешили, что наша, кормовая, часть корабля разыграет для передней, носовой, театральную пиесу! Для чего, с ведома и согласия капитана, была создана Комиссия. В результате, хочешь не хочешь, я оказался в одной упряжке с мисс Грэнхем! Поучительный опыт, прямо скажем. Представьте себе, я обнаружил, что эта особа, эта красивая, образованная леди, притом старая девушка, придерживается взглядов, от которых обыкновенного, что называется, среднего верноподданного, оторопь взяла бы! Она не делает буквально никаких различий между мундиром наших офицеров, боевой раскраской, какой, по преданию, покрывали себя наши, еще не знакомые с цивилизацией предки, и татуировкой, которая и поныне в обычае у племен, обитающих в южных морях и, весьма вероятно, на Австралийском материке! Но что еще ужаснее — с точки зрения общества — это что она, дочь каноника, не делает никаких различий между знахарем индейцем, сибирским шаманом и католическим священником в церковном облачении! Когда же я, весьма этим обескураженный, заметил, что в таком случае она, вероятно, не делает исключения и для служителей нашей Англиканской церкви, то ответ был в общем и целом утвердительный, с тою лишь оговоркой, что от них, дескать, меньше вреда, поскольку платье их не до такой степени отличается от одежды прочих джентльменов. От изумления я потерял дар речи; истинная причина неслыханной смелости ее высказываний открылась мне несколько позже, когда (перед самым обедом в пассажирском салоне) нам объявили о ее официальной помолвке с мистером Преттименом. Внезапно обретя для себя надежную защиту в своем fianзailles,[59] леди вдруг почувствовала себя вправе говорить все, что взбредет ей в голову! Однако в каком же свете видятся ей другие, мы все? Я краснею при воспоминании о том, сколько успел наговорить в ее присутствии такого, что на ее строгий слух звучало, должно быть, по-школярски наивно.

• Предыдущая
• 53/55
• Следующая