Бумажные людишки - Голдинг Уильям - Страница 37
- Предыдущая
- 37/40
- Следующая
— Немножко другая композиция, Габриэл. Из белого мрамора. В целях чистоты.
— Ха и так далее.
— В тебя очень легко проникнуть, Уилфрид. Ты бы был донельзя обласкан моими поучениями, если бы я называл тебя не Хамли, a cher maitre41, разве не так? У нас у всех свои притязания, Уилф, какими бы они ни были — скажем, Нобелевка, а, Уилф?
— Нет? Все страсти ушли?
— Ты слишком умный наполовину.
Габриэл уже возвращался из бара с двумя открытыми бутылками кларета, которые благоразумно держал в разных руках.
— Ты очень щедр, Уилф.
— Еще бы.
— Бокалы, Джонни!
— Иду, иду! Быстрее, чем и так далее.
— Вы Рик.
— Да, сэр.
— Вы богаты?
— Нет, сэр.
— Времена богатых американцев, боюсь, канули в Лету.
— Нет, сэр, отнюдь, сэр!
— Я ищу богатого американца. Арабы не заказывают скульптур, разве что для перепродажи.
— Он не богат, Габриэл. Он белый бедняк, как все мы.
— Этот человек считает себя бедным, Рик. Треть века он спаивает себя и массу приятелей, разъезжает по свету и больше ничего не делает. Стоит ему сказать, что где-то что-то продается, и сразу растут тиражи, переполняются банки, рецензенты точат карандаши…
— Ножи они точат. Бога ради, оставьте нас вдвоем. Это деловая встреча. Нам с Риком нужно кое-что обсудить после обеда.
— Дорогуша, ты не можешь обсуждать дела в «Ахинеуме». Это запрещено уставом, как тебе прекрасно известно. Совращение продолжается, друзья мои, наркотики, грязекопание, склоки, мордой об стол время от времени…
— Не будь идиотом, Джонни.
— …опять-таки, до «после обеда» еще много часов. Лично я никогда не слышал, чтобы выпивка помешала делам — если, конечно, это настоящие дела, а не так называемая занятость… О да, конечно, именно деловой бизнес должен скромно именоваться…
— Джонни, ты уже хорош. Давай избавимся от этих бутылок немедленно. Ты очень, очень щедр, Уилф.
Я устал и так и сказал, но на них это не произвело впечатления. Рик, как я заметил, начал делать то, чего я за ним никогда не замечал. Он пил, не так много, как Габриэл, но лихорадочно. Когда мы наконец приступили к обеду, Рик стал нести какую-то чушь со своим невнятным среднезападным — или откуда он там происходил — акцентом. Все трое изрядно опьянели. Кое-что звучало неплохо, особенно когда говорил Габриэл. Мне стало скучно. Непривычно быть в компании единственным трезвым! Поворотный пункт настал, когда я сказал Рику, что если он будет пить еще, то не сможет понять то, что я собираюсь ему сообщить. Тогда Рик скорее хнычущим, чем воинственным тоном дал нам всем понять, что его не интересуют никакие объяснения. Ему нужно только соглашение. Чтобы осторожно подготовить его к объявлению своей воли, я сказал, что соглашение между нами было сугубо джентльменским, рассмешив этим Джонни до колик. Я уже слегка разозлился. Габриэл, любитель вмешиваться всюду, предложил, чтобы он и Джонни были свидетелями при подписании. Пока я собирался с мыслями, Рик рассказал им о соглашении со всеми подробностями, включая Мэри-Лу и прочее. Итак, я вынужден был грубо вмешаться:
— Соглашения не будет.
Рик раскрыл рот и снова закрыл. Оттуда не вышло ничего, кроме тоненькой струйки выпитого вина.
— Извините, Рик, но дело обстоит именно так.
— Вы же не мо-о-жете… — Он отхлебнул вина, вздрогнул и вернулся к усредненному чрезатлантическому акценту. — Вы никак не можете. Вы, вы обещали мне в Вайсвальде после того, как… Даже вы. Не можете.
— Послушайте, Рик, старина…
— Я говорю — вы не можете. Вы не знаете, что это значит. Я поставил на карту абсолютно все. Это невозможно, Уилф, сэр. Я понимаю шутки…
— Я не шучу.
— Я вас предупреждаю, Уилф Баркли. Я все равно напишу… Послушайте, сэр. Это означает полную нищету. Я рискнул всем. Мистер Сент-Джон Джон, мистер Клейтон, вы свидетели…
— Рассказывайте дальше, Рик, мы же его старые друзья.
— Я отказался от карьеры, как я уже сказал. Я спас ему жизнь…
— Не спасли!
— Спас! Там, в тумане…
— Вы подкладывали под меня собственную жену, вы шпионили за мной, преследовали меня. Не выводите меня из себя.
— Это вы выходите из себя? Господи Всемогущий. Знаете, что он заставлял меня делать, джентльмены? Я никогда вас не преследовал — а если и преследовал, что тут такого? У нас свободная страна, вот вы и развлекались, то и дело меняя такси, пересаживаясь с одного парохода на другой, а в довершение всего издевались надо мной в Марракеше. Если вы будете продолжать в том же духе… Я-то хотел уважить ваши пожелания…
— Вы слушаете?
— Я вас предупреждаю. Я не беззащитен!
— Ради Бога!
— Я использую те материалы, что мне дала миссис Баркли. И мисс Баркли.
— Какие материалы?
— Они мне кое-что рассказывали.
— Ну-ну! Счастливая развязка!
— Слушайте внимательно, Рик. Вы слегка пьяны и, видимо… в общем, слушайте. Вы не будете писать именно эту биографию. Я напишу ее сам.
Рик издал странный вой. Ничего подобного я в жизни не слышал. Наверное, так воет волк, или койот, или еще какой-то дикий зверь. После этого все смешалось. То есть он стал на колени или, вернее, бросился на колени.
Он укусил меня в лодыжку. Пару секунд мне казалось, что ко мне вернулась могучая мужская сила, но потом он навалился мне на колени и потянулся к голове. Я почувствовал его руки у себя на правом ухе и левой щеке и понял, что свободными пальцами он тянется к глазам. Джонни попытался стать между нами и Габриэлом, намереваясь — как я сейчас понимаю — оттащить стол с множеством стеклянной посуды, и на него набросились двое сидевших за соседним столом. Как я понял, волна истерии охватила весь зал, и солидные джентльмены в безупречных костюмах сцепились в потасовке. Перевернутые столы, слезы, люди на полу, меню, карты вин, счета, амбарные книги, обрывки рукописей — все это кружилось в воздухе, словно шел густой снег. Несколько человек порезались осколками стекла, но в общем мы не слишком пострадали. Мы, бумажные людишки, не особенно сильны в таких делах, даже если стараемся. Подобно Мэри-Лу, мы не материальны.
Осмелюсь сказать, у меня немного саднила кожа и болело место укуса, но и только. У меня был вырван клок бороды и пылало ухо, вот и все. Я даже не видел, что стало с моим гостем. Я очень крепко спал.
Когда наутро я спустился вниз, секретарь клуба уже стоял в зале. Вид у него был суровый — думаю, что взаправду. Он отметил меня в списке, который держал в руках.
— Мистер Баркли, я вынужден просить у вас отчета в том, что произошло вчера в ресторане.
— Меня нельзя беспокоить. Извините.
— Я вынужден буду доложить комитету.
— Если они захотят, чтобы я вышел из членов клуба, скажите, что я сделаю это без огласки.
— Я просто не представляю, во что станет починка нашей Психеи.
— Очень тонко подмечено, полковник, весьма удачная формулировка.
Полковник помрачнел еще больше.
— Следует ли понимать, что вы признаете свою ответственность? Если да…
— Какого черта? В определенной степени полагаю, что да.
Я пошел в кафе, где не было никого, кроме официантки и миссис Стони, сидевшей за кофеваркой словно каменное изваяние. Я ничего не взял, кроме кофе. Когда я подошел расплатиться, миссис Стони слегка растаяла.
— Миссис Стони, что вы думаете об этом?
— Не мне об этом высказываться, сэр.
— Да ладно вам. Больше мы с вами не увидимся, потому что, осмелюсь сказать, они меня выкинут. Так что скажите честно, миссис Стони, что вы думаете об этом?
— Ваша сдача, сэр. Благодарю вас, сэр.
— Мальчишки всегда остаются мальчишками, миссис Стони. Будьте здоровы.
Итак, я ушел. Вот, думал я, за моей спиной появилась новая тень, новый отрезок прошлого, которого следует избегать. Ибо даже я, при всем моем умиротворенном довольстве, немного стыдился бестолковой ресторанной потасовки. В книгах неимоверно преувеличивается то, что можно прочесть на лице. Но я не озаботился запоминать лицо миссис Стони. Есть выражения, которые написаны словно бы огромным плакатным шрифтом, и самые распространенные среди них — это презрение и неприязнь.
- Предыдущая
- 37/40
- Следующая
