Бог-Скорпион - Голдинг Уильям - Страница 11
- Предыдущая
- 11/13
- Следующая
— Называй как угодно.
— Скажи: что отличает человека от прочих созданий природы?
— Не знаю.
— Способность видеть факты — и делать из них выводы.
Он стал ходить взад-вперед по террасе, заложив руки за спину.
— Прежде всего, — сказал он, — нам нужно установить факты.
— Какие?
— Скажи мне, кто поддерживал всегда небо?
— Мы знаем: Он это делал.
— Кто год за годом с отеческой щедростью заставлял воды реки подниматься?
— Опять же Он. Это известно.
— Есть ли у нас сейчас другой Бог?
— Нет, — сказала Прелестная-Как-Цветок медленно. — Другого у нас еще нет.
— И, следовательно, кто заставляет воды реки подниматься?
— Он. Я думала…
Мудрейший многозначительно поднял палец:
— Не торопись. Да, это делает Он. Первый факт установлен. Перейдем ко второму. На какой высоте стояла вода, когда Он вошел в Вечную Жизнь?
— На Зарубке Отличной Еды.
— Хотя событие, по поводу которого ты говоришь «я не сумела», уже произошло. И все-таки Он был, оказывается, доволен. Понятно?
— Но…
— Нет! Не пытайся противиться женским сердцем железной логике разумных доказательств.
Ее глаза изумленно расширились.
— Что ты хочешь этим сказать?
Мудрейший немного подумал.
— Эти слова не так-то легко объяснить. Однако суть дела в том, что я прав, а ты — нет.
Она села прямее; улыбка тронула ее губы.
— Да, отчасти, наверное, так.
— И все же не радуйся слишком сильно.
— Этого можешь не опасаться.
— Итак, вернемся к фактам. Мы видим, что нечто вызвало Его гнев уже после вступления в Дом Жизни.
Он помолчал, походил опять взад-вперед, потом внезапно остановился на повороте и глянул ей прямо в лицо.
— Есть люди, которые говорят, будто в моей власти знать все. Не буду из ложной скромности отрицать это. Да, в самом деле то, что доступно знанию смертного, мне известно.
Она взглянула из-под густой завесы ресниц. Улыбка слегка коснулась уголка губ.
— Значит, и обо мне ты все знаешь?
— Я знаю, что у тебя есть мысли, которые ты хранишь в глубине души, втайне. Теперь пришло время сказать о них вслух, иначе нам будет с ними не справиться. Гнев Бога связан с лицом, к которому ты — может быть, бессознательно — питаешь большой интерес. Вот так. Я сказал.
Краска стыда покрыла ее лицо, но улыбка по-прежнему трогала губы.
— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
— Я говорю о Лжеце, разумеется.
Краска прихлынула с новой силой, сменилась сразу же бледностью, но взгляд не дрогнул.
Мудрейший по-прежнему говорил спокойно и ровно:
— Это необходимо, Прелестная-Как-Цветок. Роскошь самообмана теперь не для нас. И пойми, нет такой вещи, о которой ты не могла бы мне рассказать.
Внезапно она уткнулась лицом в ладони.
— Да, но ошибки громоздились одна на другую. Порок пустил корни. И в результате я совершила проступок, и такой тяжкий, грязный…
— Бедняжка, бедное мое дитя!
— Чудовищные мысли, просто неописуемые…
Он подошел к ней вплотную, заговорил осторожно:
— Если оставить такие мысли в себе, они будут мучить, если сказать о них вслух, они просто исчезнут. Решайся, моя дорогая. Мы будем двумя смиренными душами, вместе исследующими трагические глубины существа человеческого.
Она упала перед ним на колени, все так же пряча лицо в ладонях.
— Когда он сидел у ног Бога, рассказывая Ему — и всем нам — о белых горах, омываемых водами, о том, как он мерз, о белом огне… а ведь он был при этом так бедно одет, так беспомощен и так храбр…
— Что тебе захотелось согреть его.
Она горестно молча кивнула.
— И шаг за шагом ты пришла к мысли, что хочешь утешить его в объятиях.
Его голос был столь отрешенным, что мысли о странности, о невозможности этой беседы куда-то ушли и пропали. Он снова заговорил, очень мягко:
— Как ты оправдывала в своих глазах эти желания?
— Я представляла себе, что он — мой брат.
— Хотя ты знала, что на самом деле он чужой, что ты хочешь чужого, как в его диких россказнях о белых людях.
Ее голос звучал приглушенно из-под ладоней:
— Моему божественному брату всего одиннадцать лет. А то, что Лжец… был именно такой, как ты сказал… Ты в самом деле считаешь, что я могу тебе это рассказывать?
— Будь мужественной.
— …и придавало остроту моей любви.
— Несчастное дитя! Несчастная заблудшая душа!
— Что теперь будет со мной? Что может теперь со мной быть? Ведь я нарушила все законы природы.
— Но ты стараешься быть честной — это немало.
Она придвинулась ближе к его коленям и, протянув руки, чтобы обнять их, взглянула вверх.
— И потом, когда мы уже любили друг друга…
Колени, к которым она тянулась, исчезли, молниеносно отпрянули, словно спасаясь от змеиного укуса, и были теперь на расстоянии доброго шага. Прижав к груди стиснутые в кулаки руки, Мудрейший через плечо, негодуя, смотрел на нее.
— Ты! Ты и… он… Ты…
Она вся осела, но руки были по-прежнему распростерты. Потом, глядя в глаза Мудрейшему, она вскрикнула:
— Но ведь ты говорил, что все знаешь!
Он быстрым шагом прошел к парапету, уставился в пустоту, залепетал что-то, совсем непонятно, по-детски:
— Ой-ой-ой, не могу! Ну-ну. Ах ты! Фу! Что же делать? Ой, помогите!
Наконец бормотание кончилось. Он повернулся и, подойдя к ней, остановился на небольшом расстоянии. Прочистив горло, сказал:
— И все это… стояло между тобою и твоим освященным законом влечением к отцу.
Она молчала. Он снова заговорил, возвышая в негодовании голос:
— Так можно ли удивляться, что воды реки все еще поднимаются?
Прелестная-Как-Цветок встала, и ее голос зазвучал резко и жестко, как только что звучал голос Мудрейшего:
— Что тебе нужно? Ведь, кажется, ты сейчас должен упражняться?
Мудрейший проследил направление ее взгляда.
— Ты слушал нас, Принц?
— Ты шпионил! — вскричала Прелестная-Как-Цветок. — Противный мальчишка! А ради чего ты напялил все это?
— Мне нравятся украшения, — сказал Принц, весь дрожа и позвякивая. — И я не слышал почти ничего. Только как он сказал, что вода поднимается.
— Убирайся!
— Да я и сам ни за что не останусь, — ответил Принц быстро. — Я только думал, что, может быть, у кого-то из вас есть веревка.
— Веревка? А для чего?
— Ни для чего. Просто так, захотелось.
— Ты снова ходил за ворота! Посмотри на сандалии!
— Я подумал…
— Немедленно убирайся. И пусть служанки тебя отчистят.
Дрожа по-прежнему, Принц повернулся, чтобы идти, но властный голос Мудрейшего остановил его:
— Подожди!
Легким поклоном в сторону Прелестной-Как-Цветок испросив разрешения на вопросы, он подошел к Принцу и взял его за руку:
— Присядь, пожалуйста, Принц. Вот так. Превосходно. Так, значит, нам вдруг понадобилась веревка и мы куда-то выходили из Дворца? Ты любил его. Да? Все становится понемногу понятным. И эти драгоценности… Они — еще одна улика.
— Я хотел просто…
Прелестная-Как-Цветок переводила глаза с одного на другого.
— Я хочу знать, о чем все-таки речь.
Мудрейший сразу же повернулся к ней:
— Все это как нельзя крепче связано с тем, о чем мы говорили. Существует яма. Ты, безусловно, не знаешь, где именно. Но когда ты приказываешь: бросьте его в яму…
— Знаю, — нетерпеливо сказала Прелестная-Как-Цветок. — Но какое это имеет ко мне отношение?
— Некоторые причины, приведшие нас к смертельной опасности, изменить невозможно. Но одна из причин — в нашей власти. Бог заставляет воды реки подниматься, потому что он гневается на Лжеца, до сих пор не принявшего дар вечной жизни.
Прелестная-Как-Цветок, подскочив, вцепилась изо всех сил в подлокотники кресла.
— Так, значит, в яме…
Мудрейший кивнул:
— Его Лжец все еще терпит опасности, муки и тяготы изменчивого Сейчас.
Она не упала, потому что Мудрейший вовремя подхватил ее, усадил опять в кресло, начал похлопывать по рукам и при этом залепетал, как и прежде:
- Предыдущая
- 11/13
- Следующая
