Алмазная колесница. Том 1 - Акунин Борис - Страница 7

• Предыдущая
• 7/34
• Следующая

— Хорошо, что здесь, а не за Самарой, — сказал Эраст Петрович, входя за фон Касселем в кабинет и прикрывая дверь. — Тут можно по объездному пустить, через новгородскую линию. Да точно ли, что обвалился, что не диверсия?

Леонтий Карлович поморщился:

— Помилуйте, какая диверсия? Уж вы-то должны знать, сами инструкцию разрабатывали. На мосту караул, каждые полчаса проверка рельсов, на тормозных площадках поездов дежурные жандармы — у меня на территории полный порядок. Вы скажите лучше, что это за напасти на несчастное отечество! Ведь и так из последних сил тужимся. Цусима-то, а? Читали корреспонденции? Полный разгром, а ни одного вражеского корабля не потопили. Откуда она только взялась, Япония эта. Когда я службу начинал, про такую страну никто и слыхом не слыхивал. И вот, в считанные годы, раздулась, как на дрожжах. Виданное ли дело?

— П-почему же не виданное? — ответил Фандорин с своим всегдашним лёгким заиканием. — Япония начала модернизироваться в 1868 году, тридцать семь лет назад. От воцарения Петра до Полтавы прошло меньше. Раньше не было такой державы — Россия, а тут вдруг взяла да выросла — и тоже, как на д-дрожжах.

— А, бросьте, это история, — махнул рукой генерал и размашисто перекрестился. — А я вам вот что скажу. Карает нас Господь за грехи наши. Жестоко карает, как египетского фараона, злочудесными напастями. Ей-богу, — тут Леонтий Карлович оглянулся на дверь и перешёл на шёпот, — проиграли мы войну.

— Не с-согласен, — отрезал Эраст Петрович. — Ни по одному пункту. Ничего злочудесного не произошло. Это раз. Случилось лишь то, чего следовало ожидать. Что Россия не выиграла ни одного сражения, неудивительно. Было бы чудо из чудес, если б выиграла. Наш солдат хуже японского — уступает и выносливостью, и обученностью, и боевым духом. Русский офицер, положим, неплох, но японский-то просто великолепен. Ну а про генералов (не примите на свой счёт, ваше превосходительство) и говорить нечего: наши жирны и б-безынициативны, японские поджары и нахраписты. Если до сих пор мы ещё как-то держимся, то лишь благодаря тому, что обороняться легче, чем наступать. Но не беспокойтесь, Леонтий Карлович. Хоть сражения мы и проигрываем, в войне все-таки победим. И это д-два. Мы неизмеримо сильнее японцев в главном: у нас экономическая мощь, человеческие и природные ресурсы. Время работает на нас. Главнокомандующий Линевич действует совершенно правильно, не то что Куропаткин: затягивает кампанию, наращивает силы. Японцы же чем дальше, тем слабее. Их казначейство на грани банкротства, коммуникации растягиваются всё больше, резервы иссякают. Нам всего-то и нужно, что уклоняться от больших сражений — и победа в к-кармане. Не было ничего глупее, чем тащить через полсвета балтийский флот — на съедение адмиралу Того.

Генерал слушал помощника и светлел лицом, но, начав за здравие, окончил свою оптимистическую речь Фандорин за упокой:

— Крушение на Тезоименитском мосту пугает меня больше, чем гибель нашей эскадры. Без флота мы войну худо-бедно выиграем, а вот если на железнодорожной магистрали, питающей фронт, начнутся подобные фокусы, России конец. Распорядитесь-ка прицепить к паровозу инспекторский вагон. Поедем п-посмотрим.

К тому времени, когда инспекторский вагон прибыл на место катастрофы, к обрывистому берегу реки Ломжи, ночи надоело прикидываться хоть сколько-то тёмной и с неба вовсю струился ясный утренний свет.

У обрубка Тезоименитского моста скопилось неимоверное количество начальства — и военный министр, и августейший генерал-инспектор артиллерии, и министр путей сообщения, и шеф жандармского корпуса, и директор департамента полиции, и начальник жандармского губернского управления. Одних салон-вагонов, выстроившихся в хвост друг за другом, и каждый при собственном локомотиве, собралось до полудюжины.

Над обрывом сверкали позументы, звякали шпоры и адъютантские аксельбанты, порыкивали начальственные басы, а внизу, у кромки воды, царствовали хаос и смерть.

Посреди Ломжи громоздилась бесформенная груда дерева и железа, над ней свисали переломанные кости моста, в противоположный берег зарылся носом искорёженный паровоз, ещё дымящийся, а второй торчал из воды прямоугольным чёрным тендером, похожий на утёс. Раненых уже унесли, но на песке, прикрытая брезентом, лежала длинная шеренга мертвецов.

Новейшие тяжёлые орудия, предназначенные для Маньчжурской армии, сорвались с платформ и частью утонули, частью были раскиданы по мелководью. На противоположном берегу грохотал передвижной кран, бестолково дёргая стрелой, тянул за лафет стального монстра с покривившимся стволом, но было ясно, что не сдюжит, не вытянет.

Леонтий Карлович отправился к высокому начальству, Фандорин же обошёл золотопогонный островок стороной и приблизился к самому провалу. Постоял, посмотрел и вдруг полез вниз по наклонной плоскости. У самой воды ловко перескочил на крышу утонувшего вагона, оттуда перебрался к следующей опоре моста, с которой свисали согнутые рельсы. Инженер вскарабкался по решётке шпал, как по приставной лестнице, и вскоре оказался на той стороне реки.

Здесь было куда менее людно. Поодаль, в полусотне шагав, стоял курьерский поезд — тот самый, что успел проскочить перед самым обрушением. Возле вагонов кучками стояли пассажиры.

На уцелевшей части моста и возле воды копошились деловитые люди в штатском, одетые по-разному, но при этом похожие друг на друга, как родные братья. В одном из них Фандорин узнал Евстратия Павловича Мыльникова, с которым когда-то вместе служил в Первопрестольной.

Перед Мыльниковым, вытянувшись в струнку, стоял жандармский унтер-офицер в мокром и разорванном мундире — похоже, дознание уже шло полным ходом. Но смотрел надворный советник не на унтера, а на Фандорина.

— Ба, — развёл он руками, словно собирался заключить инженера в обьятья, — Эраст Петрович! Какими судьбами? Ах да, вы теперь в ЖэУЖэДэ, мне говорили. Извините, что вторгаюсь на вашу территорию, но приказ наивысшего начальства: расследовать в кратчайшие сроки и с привлечением всех касательствующих ведомств. Подняли с пуховой постельки. Фас, говорят, бери след, старый пёс. Ну, насчёт постели это я приврал. — Мыльников оскалил жёлтые зубы как бы в улыбке, но глаза остались холодными, прищуренными. — Какие у нас, ищеек, нынче пуховики. Завидую вам, железнодорожным сибаритам. А я в кабинете ночевал, на стульчиках, по обыкновению. Зато, как видите, и поспел первым. Вот-с, допрашиваю ваших человечков — не японская ли мина.

— Господин инженер, — взволнованно обратился к Фандорину унтер, — да скажите их высокоблагородию. Помните меня? Лоскутов я, прежде в Фарфоровой на переезде служил. Вы нас зимой проверяли, остались довольны. Распорядились повышение дать. Всё честь по чести исполнил, как положено! Всюду сам лазил, за десять минут до литерного. Чисто было! Да и как бы супостату на мост пролезть? У меня с обоих концов часовые!

— Значит, чисто было? — переспросил Эраст Петрович и покачал головой. — Хорошо смотрели?

— Да я… Да вот вам… — задохнулся унтер и рванул с головы фуражку. — Христом-Богом! Восьмой год… У кого угодно спросите, как Лоскутов службу справляет.

Инженер обернулся к Мыльникову:

— Что успели выяснить?

— Картинка ясная, — пожал тот плечами. — Обычная расейская чепуха. Впереди шёл курьерский. В Колпино остановился, должен был пропустить вперёд литерный с пушками. Вдруг телеграфист подаёт депешу: следовать дальше, литерный задерживается. Напутал кто-то. Только курьерский через мостишко перемахнул, сзади догоняет эшелон. Тяжеленный, сами видите. Если б ему тут на полной скорости проскочить, как положено, то ничего бы и не было. А он, видно, начал притормаживать, вот опоры и подломились. Будет путейскому начальству на орехи.

— Кто прислал телеграмму о з-задержке литерного? — весь подался вперёд Фандорин.

— В том-то и штука. Такой телеграммы никто не посылал.

• Предыдущая
• 7/34
• Следующая