Сэндсторм - Гоуф Лоуренс - Страница 5
- Предыдущая
- 5/72
- Следующая
Чарли не ответил. Его словно заковали в невидимые кандалы. Будучи не в силах пошевелиться, он наблюдал за тем, как Джанет лавирует между столиками… опережает метрдотеля… выходит на улицу… Наконец он пришел в себя, выудил из бумажника пластиковую карточку, бросил на стол и окликнул официанта.
Выбежав на улицу, он увидел, что Джанет выруливает со стоянки на его собственной «севилье». Когда Чарли добрался до дома, автомобиль стоял у крыльца, однако жены нигде не было. Обстоятельства сложились так, что он больше не видел ни Джанет, ни своей дочери. На заправочной «Шеврон» в Мелроузе ему сообщили, что Хетер уволилась; никто не знал, ни куда она подалась, ни как с ней можно связаться.
Тогда Чарли засел за телефон и обзвонил всех, кто, как он полагал, мог иметь хоть какое-то представление о том, куда запропастилась Джанет. Но поиски оказались безрезультатными; прямо-таки настоящий заговор молчания. Пять дней спустя Чарли позвонил агент из бюро путешествий, который поинтересовался насчет билетов. Состоится ли поездка? Прислать ли на дом курьера?
– А почему бы нет? – ответил Чарли.
Самолет по расписанию улетал на следующий день, в семь утра. Чарли не сомкнул глаз; ночь напролет он пил вино, осушая бутылку за бутылкой, а затем поехал в аэропорт.
Рейс отправили минута в минуту. Все места в салоне были заняты, однако Чарли находился в привилегированном положении, ибо два соседних кресла пустовали.
В Каире он разыскал экскурсовода, круглолицего араба по имени Абу. Абу показал Чарли цитадель и несколько мечетей, сводил его в гробницы давным-давно почивших в бозе султанов, чьи имена Чарли не смог бы запомнить, будь он даже в более трезвом состоянии, прогулял американца по Хан-эль-Халили, турецкому базару. Постоянно пребывая в легком подпитии, Чарли посетил Музей исламского искусства, Коптский и Египетский музеи, последний потрясал своими размерами. На второй день автобус, в котором не работал кондиционер, доставил Чарли к пирамидам в Гезиру; там было невыносимо жарко, а монотонный речитатив Абу нисколько не способствовал улучшению настроения. Далее в программе стояло плавание на лодке по Нилу, которое должно было занять три дня. Чарли, сославшись на морскую болезнь, остался на суше и бросил якорь в баре отеля «Хилтон», где кое-как ухитрился вести себя так, чтобы его не вышвырнули на улицу официанты, бросавшие грозные взгляды на заезжего пьянчугу.
Утром того дня, когда Чарли предстояло вылететь обратно в Лос-Анджелес, к нему подошел управляющий отелем и вежливо попросил освободить номер, зарезервированный для очередного постояльца. Чарли пошвырял в чемодан одежду, сунул туда же бутылку, спустился вниз, остановил такси и велел водителю отвезти себя в гостиницу из разряда тех, что не упоминаются ни в одном туристическом буклете с их красочными страницами. Он и сам не знал, с какой стати принял это решение, однако всерьез вознамерился не возвращаться в Америку. Может, чуть погодя…
Следующие два года Чарли провел, наслаждаясь свободой; ему непрестанно приходилось убегать от парней в костюмах из ткани в полоску и от мужчин в белой униформе – агентов туристической полиции. В основном он перебивался с хлеба на воду, однако порой разживался некоторой суммой благодаря своим познаниям по части конструкции замков.
Одно время, когда дела пошли совсем туго, он опустился до того, что стал выдавать себя за чревовещателя…
Его последним местом работы была дыра под названием «Клуб „Щелкун“». Размеры сцены составляли четыре фута в длину и столько же в ширину; это был лист грубой фанеры – черного цвета с матовым отливом, – который покоился на четырех бетонных блоках, украденных с близлежащей стройки. Задник сцены скрывал потертый фиолетовый занавес, передняя же часть выдавалась в зал, где находилось около двадцати маленьких круглых столиков. В темноте мерцали огоньки свечей; впрочем, в силу того, что, во-первых, помещение располагалось в подвале с низким потолком и не имело окон, а во-вторых, большинство посетителей не испытывали тяги к романтической обстановке, из двух десятков свечей горело не более пяти. Затаившись во мраке за провисшим занавесом, Чарли разглядывал публику. Он замечал в неверном свете свечей широкие усмешки, блики пламени на стекле стаканов, мерцание драгоценных камней…
Чарли прочистил горло, медленно, осторожно повернул голову и сплюнул в темноту за спиной. Он стоял, сунув руки в карманы; ладонь правой лежала на крошечном пульте с двумя рядами кнопок. Под мышками у него болтались с одного бока Мэрилин, а с другого – Джимми. Ярко-красная юбка Мэрилин задралась до самых бедер. Что ж, тем лучше.
Чарли знал, чем потрафить публике. Он выступил из-за занавеса, сделал три шажка, уселся на деревянный стул, под цвет сцены, и скрестил ноги. Он был весь в черном, движения его отличались неторопливостью и аккуратностью. Поначалу ему показалось, что никто не обратил на него внимания, но тут он увидел троих мужчин. Те сидели за столиком у сцены и не сводили с Чарли глаз, в глубине которых таилось некое сокровенное знание. Чарли нажал на кнопку. Вспыхнули лампы мощностью в пятьсот ватт, и в помещении установилась мертвая тишина. Вдруг кто-то кашлянул. Троица за столом заморгала и прищурилась.
Чарли надавил на другую кнопку. Розовые, голубые и зеленые огни разом погасли, остался только круг ослепительно белого света. Чарли продолжал свою игру: вскоре потухли все прожектора, за исключением того, который освещал его лицо – скопище причудливых теней. Он придал Мэрилин позу обольстительницы и вновь занялся кнопками. Свет вспыхнул и мгновенно погас, словно сработала фотовспышка, однако в сознании посетителей наверняка запечатлелась фривольная картинка: Мэрилин страстно целует Джимми, а их тела облегает зеленый неоновый ореол.
– Ну-ка, хватит, – произнес Чарли тоном сурового родителя. – В конце концов, вы же еще не знакомы!
Послышался одиночный смешок. Как правило, публика, которая была на представлениях, знала по-английски какой-нибудь пяток слов, причем упорно отказывалась это признавать. Чарли произносил фразу за фразой, непоседливо ерзая на стуле. Да, шалят нервишки, шалят… Он не особенно верил в свой талант комедианта, полагал, что тем успехом, какой выпал на его долю, обязан исключительно световому оформлению. Возможно, он был не так уж далек от истины.
Это оформление вполне заслуживало того, чтобы его именовали уникальным и фантастическим. Чарли сам разработал проект установки и собственноручно воплотил в жизнь. Конструкция состояла из алюминиевого кольца шириной с ленту для шляпы. Поверх металла был проложен пенопласт, вокруг которого Чарли обернул слой кожи. Кольцо надевалось на голову; к нему крепилась дюжина полых металлических стержней, каждый – в ярд длиной. Эти стержни располагались на одинаковом удалении друг от друга; сквозь них были пропущены провода от пульта управления, который обычно помещался в кармане Чарли. Стержни заканчивались миниатюрными светильниками, которые по ходу представления нацеливались то на сексуально озабоченных марионеток, то на самого кукловода. Стоило Чарли пошевелиться, как свет в точности повторял его движение. Светильники можно было включать поодиночке и все вместе, обеспечивая таким образом различные театральные эффекты, каковые в общем и целом приводили публику в восторг.
Мужчина поблизости от сцены подозвал к себе официанта. Его голос, высокий и требовательный, нарушил сложившуюся в зальчике атмосферу. Чарли поспешно прервал свой монолог и позволил вмешаться в разговор Джимми.
– Как арахис, Мэрилин?
– Вообще-то, Джимми, я бы предпочла нечто посущественней, чем арахис. – Мэрилин подмигнула трем арабам. Те сердито уставились на Чарли, как будто он отвечал за поведение девушки. Мэрилин протянула руку и погладила Джимми по бедру, проведя алыми ноготками вдоль одной из полосок на ткани костюма.
– Перестань! – прикрикнул на нее Чарли.
– Не лезь, куда не надо, – пробурчал Джимми, поднес руку к воротнику рубашки и ослабил узел галстука.
- Предыдущая
- 5/72
- Следующая
