Ванинка - Дюма Александр - Страница 12

• Предыдущая
• 12/13
• Следующая

– Допустим, он и получит дозволение, но ведь ему скоро не хватать денег начнет, – усомнился Григорий.

– Такого никогда не будет, – заявил Иван, опрокидывая очередной стакан водки. – Пока будут деньги у барышни, будут и у Ивана.

– Не знал я, что она так щедра, – язвительно заметил Григорий.

– Память у тебя отшибло, приятель. Тебе ведь известно: она с друзьями не считается – мой кнут тому свидетель.

– Об этом не говорю, – сказал Григорий. – На плети она щедра, спору нет. А вот деньги – другое дело. Их я у нее никогда не видел.

– Хочешь на мои глянуть? – спросил, все больше пьянея, Иван. – На, смотри – вот копейки, вот полтинник, а это синенькие пятирублевки да четвертные розовенькие. А коли захочу, завтра будет и беленькая в пятьдесят целковых. За здоровье барышни!

И Иван протянул стакан, который Григорий наполнил до краев.

– Но разве деньги могут восполнить презрение? – спросил Григорий, все настойчивее провоцируя Ивана.

– Презрение! – отпарировал Иван. – Это кто же меня презирает? Уж не ты ли, потому что вольный? Толку с твоей свободы! Лучше быть холопом, да сытым, чем вольным с голоду подыхать.

– Я говорю о презрении к нам наших господ, – повторил Григорий.

– Презрение господ! Ты лучше спроси у Алексея и Данилы, презирает ли меня барышня.

– Он верно говорит, – подтвердили оба названных крепостных.

– Видно, Иван слово знает, коли с ним всегда так уважительно разговаривают.

– Это потому, что он брат Аннушки, а та – молочная сестра барышни, – возразил Григорий.

– Само собой, – согласились оба крепостных.

– По той или другой причине, но все именно так, – заявил Иван.

– А что с тобой станет, ежели твоя сестра помрет? – спросил Григорий.

– Ежели она помрет, мне будет ее очень жалко, потому как она девка хорошая. За здоровье моей сестры! Но и тогда ничего не изменится. Меня уважают за то, что я такой, какой есть, а еще потому, что боятся. Вот!

– Боятся господина Ивана! – усмехнулся Григорий. – Уж не хочешь ли ты сказать, что, ежели господину Ивану надоест получать приказания, он сам станет их отдавать, и все будут его слушаться?

– Может быть, – сказал Иван.

– Он сказал «может быть», – заливаясь смехом, повторил Григорий. – Все слыхали?

– Да, – подтвердили крепостные, которые уже еле ворочали языком.

– Тогда не говорю больше «может быть». Так будет.

– Хотел бы я на это посмотреть, – съязвил Григорий. – Я за это деньжат не пожалел бы.

– Выставь вон этих пьянчуг – они уже напились, как свиньи, и тогда все задаром увидишь.

– Задаром? – переспросил Григорий. – Шутишь! Может, ты думаешь, я их задаром пою?

– Тогда скажи, сколько они твоей поганой сивухи могут выпить до полуночи, когда ты закрываешься?

– Рублей на двадцать.

– Вот тебе тридцать. Гони их в шею. Я хочу с тобой с глазу на глаз остаться.

– Ребята, – сказал Григорий, вытаскивая часы, – скоро полночь. Вам известно распоряжение губернатора. Пошли-ка вы по домам.

Привыкшие к пассивному послушанию, как все русские, посетители безропотно удалились, и Григорий остался с глазу на глаз с Иваном и двумя крепостными генерала.

– Вот мы и в своей компании, – сказал он. – Что ты собираешься делать?

– Что вы скажете, если, несмотря на поздний час, на холод, несмотря на то, что мы простые холопы, барышня явится сюда, чтобы выпить за наше здоровье?

– Я скажу, что ты должен попросить ее принести по этому случаю добрую бутылку водки. В подвалах генерала наверняка есть отменная, почище моей.

– Конечно, есть, – заявил Иван с пьяной самоуверенностью, – и барышня принесет нам бутылку.

– Ты спятил! – вздохнул Григорий.

– Точно, спятил, – хором повторили оба крепостных.

– Значит, я спятил?.. Тогда побьемся об заклад.

– На что?

– Коли я проиграю, плачу ассигнациями двести рублей, а коли ты – пью у тебя бесплатно целый год, сколько влезет.

– По рукам.

– А товарищей не забыл? – спросили оба мужика.

– Не забыл, – сказал Иван. – В знак уважения к ним сократим срок до полугода. Идет?

И они скрепили пари, ударив друг друга по рукам.

Тогда уверенно, чтобы произвести впечатление на свидетелей этой странной сцены, Иван взял свой тулуп, который сушился на печи, и вышел.

Спустя полчаса он появился снова.

– Ну, что? – хором воскликнули Григорий и оба крепостных.

– Идет следом, – отозвался Иван.

Трое пьянчуг озадаченно переглянулись. Иван спокойно занял свое место, налил себе снова и поднял стакан.

– За барышню! – сказал он. – Разве не должны мы поблагодарить ее, что она согласилась прийти выпить с нами в такую холодную и снежную ночь.

– Аннушка, – послышался на улице чей-то голос, – постучи в эту дверь и узнай у Григория, тут ли наши люди.

Григорий и остальные потрясенно переглянулись. Они узнали голос Ванинки. Иван же, развалившись на лавке, поглядывал на них с насмешливым высокомерием.

Аннушка открыла дверь, и все увидели, как метет на улице.

– Да, барышня, – ответила она. – Тут мой брат и еще Алексей с Данилой.

Вошла Ванинка.

– Друзья мои, – сказала она со странной улыбкой, – мне доложили, что вы хотите выпить за мое здоровье. Я принесла вам кое-что. Вот бутылка старой французской водки из подвала моего отца. Придвиньте ваши стаканы.

Григорий и оба крепостных медленно и удивленно подчинились, Иван дерзко протянул свой стакан. Ванинка сама налила им до краев и, видя, что они в нерешительности, добавила:

– Выпейте же, друзья, за мое здоровье.

– Ура! – завопили пьянчуги, успокоенные мягким и дружеским тоном благородной гостьи, и одним махом осушили стаканы.

Ванинка тотчас налила им еще, а затем, оставив бутылку, заключила:

– Пейте, друзья мои, и не беспокойтесь обо мне. С позволения хозяина мы с Аннушкой обождем у печи, пока не стихнет метель.

Григорий приподнялся, чтобы подтолкнуть лавку к печи, но, может быть, потому, что уже был вдымину пьяным, либо потому, что в водку был подмешан какой-то дурман, вновь упал на скамью, тщетно пытаясь произнести извинения.

– Ладно уж, не тревожьтесь. Пейте, друзья, пейте.

Собутыльники не преминули воспользоваться разрешением и опорожнили стоявшие перед ними стаканы. Едва допив свой, Григорий свалился под стол.

– Хорошо. Опий начинает действовать, – вполголоса сказала Ванинка спутнице.

– Но что вы задумали? – спросила Аннушка.

– Увидишь.

Оба мужика не замедлили последовать за хозяином дома и свалились друг за другом. Один Иван еще боролся со сном, распевая удалую песню. Но вскоре язык отказался ему повиноваться, глаза непроизвольно закрылись, и, тщетно ловя ртом воздух и что-то бормоча, он улегся рядом с товарищами.

Тогда Ванинка поднялась и устремила на этих людей испепеляющий взор, словно не доверяя себе, окликнула по имени каждого, но никто не ответил. После чего, хлопнув в ладоши, она с радостным видом бросила:

– Теперь самое время, – пошла в глубь комнаты, взяла солому и разложила ее по углам. Затем, вытащив из печи головешку, подожгла комнату с четырех концов.

– Что вы делаете? – пытаясь остановить ее, в ужасе закричала Аннушка.

– Хочу похоронить нашу тайну под пеплом.

– А мой брат, мой бедный брат! – воскликнула девушка.

– Твой брат – негодяй, он предал нас, и мы погибнем, если он не исчезнет.

– Ох, брат мой, бедный брат!

– Если хочешь, можешь умереть вместе с ним, – сказала Ванинка, сопровождая свои слова выразительным взглядом, говорившим, что она ничего не имела бы против, решись Аннушка на это из сестринской любви.

– Берегитесь, барышня, горим!

– Выйдем, – сказала Ванинка, увлекая за собой заплаканную девушку, заперла дверь и забросила ключ подальше в снег.

– Богом молю, вернемся скорее домой! – вскричала Аннушка. – Не могу я смотреть на это страшное зрелище!

– Напротив, останемся, – возразила Ванинка, с почти мужской силой удерживая служанку. – Побудем здесь, пока не сгорит дом и мы не убедимся, что никто не спасся.

• Предыдущая
• 12/13
• Следующая