Зловещее проклятие - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
– И все-таки, куда подевался “Магистр”? – наконец нарушил молчание майор.
– Спроси что-нибудь полегче…
– Ольховская?… Но зачем, зачем!?
Дубравин обхватил голову руками.
– В башке все перепуталось, тупею на глазах. Бриллиант на глазах превращается в страз. Мистика… И какое отношение к этой истории имела Новосад?
– Слушай, Женя, а что ты думаешь по поводу рассказа Крутских?
– Не могу сосредоточиться… Нужно подумать.
– А что думать? Ехать туда нужно. Покопаться в архивах.
– Идея неплохая. Если, конечно, там что-нибудь сохранилось.
– Можно рискнуть. Шанс мизерный, но…
– Ладно, считай, что почти решено. Посоветуемся еще с Драчом. Но поедешь ты. И не больше, чем на двое суток.
– Не возражаю…
Отступление 3. КУПЕЦ ВИЛЮЙСКИЙ
Купец Вилюйский был трезв и хмур.
Положив здоровенные кулаки на стол, он сидел, уставившись своими лупатыми глазищами на полный штоф, и о чем-то сосредоточенно думал.
В горницу сквозь подтаявшее оконце сеялся неяркий серый свет.
На сундуке, укрытом полосатым домотканым ковриком, разлегся огромный рыжий кот, мурлыча и потягиваясь.
Перед внушительных размеров иконой Георгия Победоносца в серебряном окладе чадила лампадка.
Под полом шебаршились мыши, пробуя на зуб дубовые доски.
В дверь осторожно постучали.
Вилюйский медленно поднял лохматую голову, потер виски и хриплым басом спросил:
– Чавой там?
– Батюшка, к тебе ить…
В образовавшуюся щель просунула голову худая старушонка в черной косынке с пергаментно-желтым сморщенным личиком – какая-то дальняя родственница жены купца, приживалка.
Таких старых ворон в доме Вилюйского кормилось добрый десяток – до очередного запоя хозяина.
Тогда он скалкой вышибал всех вон, на улицу, и спускал злющих кобелей, которые с неохотой, похоже, больше для виду, чтобы потешить хозяина, легко покусывали эту черноюбочную рать за худые мослы, гнали приживалок до мостков через речку.
Переждав где-то буйство своего благодетеля, старушки снова сползались в дом, тихо и незаметно рассасывались по многочисленным каморкам и клетушкам двухэтажного купеческого особняка с пристройками и амбарами.
По трезвому Вилюйский старался их не замечать – он не был скуп и жаден до неприличия, как некоторые его сотоварищи по купеческой гильдии. Да и пользу старушки приносили кое-какую – работали, сколько хватало сил…
– Кто?
– Вьюнош…
– А-а… Зови его сюда. И на стол чаво сообрази. Да живей поворачивайся, золотая рота! Мать твою… – Добавил непечатное вслед.
В горницу, шумно притопывая скрипучими хромачами (стряхивал мокрый снег; хотя март был на исходе, на улице пуржило), вошел Капитон, кучер княгини Сасс-Тисовской.
– Здоровья и благоденствия вам!
Уверенным движением, без излишнего подобострастия, он склонил свою темно-русую голову перед Вилюйским.
– Какое там, в Христа… Бога… и его пазуху… благоденствие…
Купец облегчил душу в заковыристой брани.
– Беспорядки, смута, анархия, Расею-матушку треплют все, кому не лень. Голытьба, а туды ж… Власть Советам… Временное правительство… А до какого, спрашивается, времени?! Ась? До какого времени купечество будут зобижать?! – Он грохнул кулаком по столу.
Штоф подпрыгнул, завалился, но содержимое почти не пролилось, лишь хлюпнуло слегка – Капитон сноровисто подхватил, поставил посуду на место.
– Ладно. Садись… вьюнош… – осклабился купец.
И наполнил вместительные рюмки зеленого стекла.
– Пей, а то старой ведьмы с закуской не дождешься.
– Благодарствуйте…
Капитон положил шапку на скамейку, расстегнул полушубок, манерно, двумя пальцами, поднял рюмку, выпил врастяжку.
Глядя на него, Вилюйский крякнул насмешливо, захватил рюмку в кулак, хлюпнул в горло одним махом, причмокнул, стукнул толстым донышком о стол.
Неслышно появилась старушонка, быстро накрыла на стол и так же быстро исчезла, растворилась серым пятнышком в дверном проеме.
Выпили еще, закусили плотно.
– Принес? – спросил Вилюйский, вытирая жирные губы краем скатерти.
– А то как же…
Капитон сверкнул белыми, как фарфор, зубами.
– Давай.
Вилюйский протянул свою волосатую лапищу.
– Товар в лучшем виде…
Капитон вытащил из кармана полушубка небольшой сверток; но отдавать не спешил.
– Все, как договаривались…
Вилюйский понял.
Купец побагровел от внезапно нахлынувшего гнева, сжал кулаки, нахмурился.
Капитон спокойно и выжидающе смотрел своими светлыми, льдистыми глазами на купца, взвешивая в руке сверток.
– Однако, смел не по чину, стервец… – наконец пробормотал Вилюйский.
И покривил губы в жесткой ухмылке.
– С кем шутки играешь!? Покажь…
Капитон развернул тряпицу, показал издали брусок темного мыла, на котором были ясно видны отпечатки ключей.
– Добро…
Вилюйский достал из портмоне несколько крупных ассигнаций, небрежно швырнул их на стол перед Капитоном.
Молодой человек отрицательно покрутил головой.
– Мало?! – вызверился купец.
– Этими бумажками теперь можно комнаты оклеивать вместо обоев. Или раздавать подаяние нищим, на паперти.
– Так ведь… это “катеньки”!
Вилюйский со зла дернул себя за бороду.
– Чаво тебе ишшо?!
– Золотом, – коротко и решительно ответил Капитон.
– А енто не хошь?!
Вилюйский показал кукиш.
– Ишь ты, мудрагель. Зо-ло-том… – перекривил он Капитона. – Вот те добавка…
Вилюйский положил на стол перед Капитоном еще несколько кредитных билетов с изображением императрицы Екатерины II.
– И катись колбаской…
– Нет, – возразил Капитон, поднимаясь.
– Ты… ты что?! – надвинулся на него глыбой купец. – Да ты… ты знаешь, чаво я с тобой сделаю!?
– Ну-ну, господин Вилюйский… – с силой отстранил его руку Капитон. – Товар мой – я хозяин. Если моя цена вас не устраивает, разрешите откланяться.
Вилюйский смерил его с ног до головы бешеным взглядом; но тут же поостыл. Больно уж крепок телом и смел был юный кучер княгини Сасс-Тисовской.
Да и не в интересах купца было заводить сейчас свару – дело-то тайное…
– Хрен с тобой… – наконец недовольно буркнул Вилюйский. – Будь по-твоему. Токи смотри не брякни где… Башку отверну.
– Само собой…
Вилюйский вышел из горницы и вскоре вернулся с кошельком; в нем звенели золотые монеты.
Капитон тщательно пересчитал их, спрятал кошелек за пазуху и отдал Вилюйскому брусок с оттисками ключей.
– Всего вам…
Он вежливо склонил голову, напялил шапку и не спеша пошел к выходу.
Вилюйский посмотрел ему вслед с невольным восхищением: он уважал в людях цепкость житейскую и холодный, трезвый расчет.
“Взять бы его приказчиком, – подумал купец. – Ничего нет скажешь, хорош гусь… За деньги мать родную в могилу живой положит. А мне такой и нужон. Чтоб народец в руках держать… р-разболтались, голодранцы! Да Бог его знает, как оно теперь все обернется. Впору дела сворачивать. Временное правительство… Туды его в заслонку!”.
Вилюйскому не давал покоя перстень с “Магистром”, принадлежащий Сасс-Тисовской.
Чтобы получить его, купец испробовал все: и лесть, и увещевания, и коленопреклоненные просьбы, и наемных людишек подсылал, которым кровь людскую пустить, что комара прихлопнуть…
И безрезультатно – драгоценный камень по-прежнему был для него недосягаем.
Тогда купец сошелся с кучером княгини Капитоном Мызгаевым. Тот и добыл ему оттиски ключей от черного хода, спальни княгини и шкафа-сейфа.
Оставалось лишь изготовить отмычки и проверить содержимое шкафа…
Но возвратимся к Капитону, покинувшему дом Вилюйского с приятной тяжестью за пазухой, где покоился кошелек с золотыми червонцами.
Он шел по улицам, углубившись в свои мысли, не выбирая дороги, шлепал по мокрому снежному месиву, местами едва не набирая за голенища.
Капитон был в смятении: княгиня уже собрала свои пожитки и ожидала только окончательного выздоровления сына, чтобы уехать в Швейцарию. А как же он? Что будет теперь с ним? На какие средства жить? Где искать работу?
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
