Последний герой - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/70
• Следующая

Девушка покорно кивнула, и странная парочка медленно поплелась к зарослям. Фиалка догнала их и сунула Гаране в руки несколько бананов.

– Подкрепитесь, – молвила она, с тревогой глядя на все еще бледное лицо Гарани, покрытое испариной. – Иначе вам будет плохо.

– Куда уж хуже… – буркнул Гараня, пытаясь унять дрожь в конечностях, и бросил взгляд на Крошу.

Девушку в этот момент начал одолевать сухой кашель. Но она упрямо шла вперед, словно в глубине джунглей ее ждало спасение. Гараня не без труда догнал ее и дал очищенный от кожуры банан.

– Жуй, – сказал он. – Нам еще шагать и шагать. Если, конечно, не повезет…

Они вошли в тень и исчезли из поля зрения Фиалки, которая провожала их до самых зарослей. В больших синих глазах девушки плескалась тревога и жалость.

Самусь пребывал в блаженном состоянии. Он радовался всему – и чистому голубому небу, которое едва проглядывало сквозь шатер из листьев, и птичьему щебету, и крикам обезьян, недовольных вторжением человека в свои владения, и даже переплетению кустарников и лиан, преграждающих путь.

Бомж стоически переносил такие мелочи, хотя рука с мачете, которая не останавливалась ни на миг, расчищая дорогу, уже начала уставать, а искусанные насекомыми открытые участки тела зудели и чесались. Самусь чувствовал себя превосходно.

Ему казалось, что он уже жил на этом острове. Тогда (когда? на этот вопрос Самусь ответить пока не мог) он был молод, силен и знал здесь каждое дерево и каждую тропинку, протоптанную в джунглях животными.

Самусь загадал: вот сейчас я пройду еще полсотни метров и наткнусь на широкую звериную тропу. Последние шаги он делал закрыв глаза и размахивая мачете наобум. А когда, наконец, почувствовал, что джунгли больше не сопротивляются, его радости не было предела.

Это его остров! Как же ему повезло, что «новых Робинзонов» привезли именно сюда… Нет, никакой босс не вытащит его отсюда. Никогда!

Ему не нужны были никакие блага, потому что этот остров – самое большое благо в его непутевой жизни. Здесь он свой, здесь его дом. И никто теперь не сможет убедить его в обратном.

Слова босса, утверждавшего, что он купил этот остров, что он является, его собственностью, были для Самуся пустым звуком. Бомж был уверен, что тот и не думает здесь селиться. Зачем большому начальнику такая глушь? Что он здесь будет делать?

Босс привык к комфорту, изысканной еде, дорогим машинам и красивым женщинам, а остров совсем не обустроен. Нет-нет, это место принадлежит Самусю… уж неизвестно по какому праву. Но это не суть важно.

– Это мой остров, – ликующе прошептал Самусь. – МОЙ!

Звериная тропа причудливо петляла между толстенными стволами деревьев и куда-то вела. Но Самусь почему-то был уверен, что в конце ее находится какой-то водоем – ручей или озеро.

Только сейчас он почувствовал, что его одолевает жажда, а потому Самусь торопился как можно скорее напиться воды и немного отдохнуть. И не по той причине, что устал, а просто чтобы насладиться уединенным уголком СВОЕГО острова, который – он в этом совершенно не сомневался – был первозданно красив и уютен.

Самусь уже был неподалеку от водоема (ему даже показалось, что он чует запах пресной воды), когда позади раздался какой-то шум – будто по звериной тропе шел, как минимум, взвод солдат.

Бомж колебался недолго. Встреча с местными обитателями пока не входила в его планы, и Самусь, прорубив себе проход в сплошной стене зелени, благоразумно сошел с тропы и забрался на дерево, что оказалось занятием отнюдь не из легких.

Тяжело дыша, он устроился в развилке примерно в трех метрах над землей и сокрушенно подумал, что уже далеко не молод и чрезмерные усилия могут плохо отразиться на его здоровье.

Странно – Самусь впервые за долгие годы обеспокоился своим здоровьем. Он даже не вспоминал о нем, когда едва не замерз после того, как поздней осенью его избили менты уж неизвестно за какую провинность и выбросили на пустырь. Тогда он прот лежал без памяти полночи – и ничего: даже насморк не приключился.

Правда, потом долго болели ребра и сломанная челюсть, но в его собачьей бездомной жизни обращать на такие мелочи внимание – себе дороже.

А однажды, съев выброшенный в мусорный бак кусок торта, он отравился и три или четыре дня валялся как дохлый скунс, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Рвота так опустошила его желудок, что живот к спине прилип. Хорошо, что его нашел приятель – такой же бродяга, как и он сам.

Он когда-то был санитаром в какой-то затрапезной больничке, а может, морге – не суть важно. Главное заключалось в том, что приятель выразил горячее сочувствие коллеге, благо был еще трезв и мог узнавать, кто перед ним, и принял живейшее участие в излечении Самуся от напасти.

За неимением под рукой лучшего средства горе-врачеватель, забулдыга и алкоголик, скормил Самусю целую коробку от воинского противогаза, которая была на треть заполнена активированным углем. После этой процедуры больной стал похож на кочегара, отстоявшего подряд две вахты, а бывший санитар, сэкономивший деньги Самуся, выданные ему на лекарство, напился до чертиков.

Несмотря на то что противогаз был списан и выброшен за ненадобностью на помойку, где его и подобрал «народный целитель», уголь все-таки оказал нужное действие. Уже к концу недели оголодалый Самусь бодро вышагивал по местам своей «охоты», добывая себе съестное. Но больше к тортам и пирожным, как бы аппетитно они ни выглядели, бомж даже не прикасался…

Топот и треск сухих веток приближался, и вскоре Самусь увидел стадо диких свиней – эдак голов двадцать, если считать и полосатых малышей.

Дорогу прокладывал здоровенный вожак с угольно-черной щетиной. Он пер как бульдозер, но его маленькие глазки были насторожены, а пятачок постоянно шевелился, пытаясь выискать среди изобилия запахов тревожный, предостерегающий об опасности.

Замыкали походный порядок стада две самки: старая, которая к тому же еще и хромала, и молодая, полная сил особь серого окраса с пикантным желтовато-белым кольцом вокруг рыла. Юная свинья от переизбытка чувств тихонько похрюкивала и пыталась ускорить ход, но ее мамаша (или бабушка) сурово осаживала молодку, делая вид, что хочет ее укусить.

«Сколько мяса! – обрадовался Самусь. – Эх, заживу!» – думал он, глотая голодную слюну от предвкушения будущего изобилия.

Он совершенно не сомневался, что сможет каким-то образом поймать или убить хотя бы поросенка. А если учесть, что на острове есть еще и куры, и попугаи, да и рыба в бухте водится, то сытая безбедная жизнь обеспечена ему на долгие времена.

Интересно, но Самусь примерял островную жизнь только на себя. Он считал «новых робинзонов» явлением на острове временным и малоприятным, к которому нужно, прогнувшись по старой привычке, приспособиться, чтобы потом напрочь забыть.

Самусь, немного подождав, пока стадо не удалится на безопасное расстояние (он был наслышан о злобном нраве кабанов, а потому не хотел понапрасну рисковать), слез с насеста и, стараясь не шуметь, продолжил свой путь.

Жажда, пока он сидел на дереве, усилилась, а потому бомж плюнул на осторожность. Он понимал, что свиньи идут на водопой, но ведь ему как раз туда и надо было. Тем более, что отшельники пока еще не нашли источник с питьевой водой, без которой выжить на острове (и вообще где бы то ни было) очень трудно, если не сказать – невозможно.

Он уже слышал, как плещется вода, – похоже, животные купались, – когда вдруг пронзительно и дико завизжала свинья, затем поднялся страшный переполох, и стадо рвануло прочь от водоема, производя такой шум, будто испуганные парнокопытные бежали не по тропе, а ломились сквозь заросли.

Самусь нырнул в кусты, как в омут – головой вперед. Замешкайся он на секунду – и от него остался бы лишь окровавленный блин. Стадо промчалось по узкой тропе словно ураган.

– Хух! – только и сказал ошарашенный бомж.

Кое-как выбравшись на тропу, он снова – с упрямством, достойным уважения, – пошел в сторону водоема. Самусь сообразил, что, скорее всего, свиней напугал какой-то зверь, но боязни в его сердце не было, только любопытство. К тому же он имел оружие, мачете или длинный нож, почти что меч.

• Предыдущая
• 14/70
• Следующая