Люди Волка - Гир Кэтлин О`Нил - Страница 40

• Предыдущая
• 40/107
• Следующая

Цапля еще раз шикнула на Обрубленную Ветвь и задумчиво пожала плечами:

— Когда люди живут большим лагерем, ни у кого нет времени как следует задуматься. Нужны шкуры — надо дубить их, нужно мясо — надо охотиться, нужен мох на топливо — надо собирать его. У людей рождаются дети, и они то болеют, то дерутся, то вечно чем-то интересуются. А у Сновидца голова должна быть свободна. Он не должен думать о мелких сварах, не должен заботиться о пустяках. — Она почесала нос. — Здесь… пока Народ не вернулся, ты можешь погрузиться в себя, слушать, чувствовать. Весь мир течет вокруг тебя. Земля дышит, звери спешат своим путем. Времена года, дни, часы — и все это проходит. И все неразделимо. Там, куда падает мамонтовый помет, вырастает трава. Ветер разносит зерна. Мамонт ест траву и оставляет помет. Это знают все люди, но никто не понимает, что все это значит. Кто будет думать о Едином, когда трое детей просят есть, а в углу чума кто-то рассказывает смешные байки?

— Значит, все, что мне нужно, — это одиночество? — недоверчиво спросил он. Как-то слишком легко это получалось!

Цапля в ответ рассмеялась:

— Все, что тебе нужно, — это стать свободным.

— А как это сделать? Она надменно хмыкнула:

— Сначала научись ходить.

— Ходить? — пораженно спросил он.

— Разумеется, а потом придет время учиться Танцевать.

— Танцевать?

— Ага. А потом ты научишься прекращать Танец так, чтобы суметь с хорошей точки поглядеть на Танцующего.

Он покачал головой:

— О чем ты толкуешь? Я ни слова не пойму!

— О Единой Жизни. Все есть единый Танец, и ты должен почуять это прежде, чем поймешь умом.

— И ты считаешь, что я не умею ходить? Она снова хмыкнула:

— Волчий Сновидец, ты даже ползать пока что не Умеешь!

Он задумался, теребя мех, оторачивающий его парку, и собирая его в пучок.

— Ты меня научишь?

— А ты готов учиться?

Во рту у него стало как-то непривычно сухо. Готов ли он?

— Да.

— Идем! — Она встала, хрустнув больными суставами, подошла к пологу, закрывавшему вход в пещеру и распахнула его.

Когда он выходил из пещеры, ему показалось, что пустые глазницы волчьего черепа сердито на него смотрят. Он упрямо сжал кулаки. Ничего, он научится, всему научится!

Цапля повела его на вершину гребня. Они стояли прямо над горячими ключами. Вода струйками била из-под земли, шипя и пузырясь. Вокруг стояла ночь. Она расстелила плащ на камне:

— Садись. Не уходи отсюда, пока я не приду за тобой. Все, что ты должен обрести, — в тебе самом. Попытайся услышать тишину, звучащую сквозь шум.

Он недоверчиво покосился:

— Какая здесь тишина? Здесь все звенит и грохочет. Он увидел, как в тусклом свете Звездного Народа блеснули ее редкие зубы. Она положила руки на колени и взглянула сквозь ряды пологих холмов на дальние хребты:

— Ты думаешь, там есть ход? Он поглядел вслед за ней на ледяные пики. Легкая горечь проснулась в его сердце.

— Да.

— Сначала найди ход в своем сердце — тогда ты найдешь его в Леднике.

Он на мгновение зажмурился. Все же он не до конца ей верил.

— Однако это непонятно. Единая Жизнь, Танец, Проход… Что ты всем этим хочешь сказать?

— Это все одно и то же. Все есть ничто, — с каким-то неожиданным весельем произнесла она. Он удивленно поднял бровь:

— Да ты рехнулась.

Цапля похлопала его по плечу:

— Конечно. И тебе то же предстоит. Садись. Слушай. Выкинь из головы все слова. Никаких мыслей. Никаких образов. Ты должен очистить свой разум, сделать его пустым — тогда можно будет наполнить его вновь. Как сейчас? Хорошо?

Он кивнул:

— Да. Будто голос, что звучал во мне, умолк.

— Я так и думала, что ты это скажешь. — Она повернулась и пошла прочь. В темноте были слышны только ее шаги. Обернувшись, она прибавила:

— И помни:

У тебя есть только один враг — ты сам.

Волчий Сновидец с сомнением теребил подбородок, глядя на серебрящуюся в лунном свете струю.

— Ладно, — вздохнул он. — Попробуем.

Он закрыл глаза, и все слова в его сознании умолкли, вытесненные шумом горячих ключей. Это оказалось легко… Всего-то навсего полдюжины сердечных ударов.

А потом слова вернулись к нему. События прежней жизни вспыхивали в его сознании. Обрывки каких-то разговоров липли к нему. Звуки льющейся воды исчезали в их борьбе. Ничего не помогало. Только ночной холодок и неудобный камень, на котором он сидел, — вот и все союзники в этой безмолвной ночной схватке, схватке с самим собой.

Лицо Пляшущей Лисы вставало перед ним. Он чувствовал смущение, горечь и мучительное желание увидеть ее вновь. Он пытался отогнать этот образ, но душа его разрывалась от боли.

Он слышал голос Чайки, нежный, утешающий. Грезы все продолжались, все новые скрытые, таимые от самого себя мысли и воспоминания пробуждались в нем.

Он вспоминал слова Цапли: «Твой единственный враг — ты сам», вновь и вновь пытаясь совладать с собой. Спина его болела. Он начал чувствовать голод.

Так прошли долгие часы.

Он с удивлением увидел, что уже рассветает. На небе появились красные и голубые просветы. Он в отчаянии пытался заставить себя не думать о предстоящем дне. Но воображение уносило его все дальше. Мягкий ветерок доносил знакомые голоса.

Между тем тело его онемело, а под ложечкой все сильнее сосало от голода.

Он чувствовал себя все хуже.

Он сам не заметил, как его стало кренить на сторону. Разбудили его мошки.

— Хорошенький же из тебя Сновидец! — пожурил он себя. Он готов был стонать от изнеможения. В ярости он прихлопнул назойливое насекомое и раздавил его трепыхающиеся останки.

Рассвело. Где же Цапля? Неужели забыла о нем? Может, пойти поискать ее?

— Нет, я не должен уходить отсюда.

Солнце жгло его, жажда становилась нестерпимой. Насекомые все гуще слетались на запах его пота. Они стояли вокруг него шевелящимся облаком. Черные мухи и москиты сосали его кровь. Комары заползали к нему в нос, впивались в шею и спину. Он в отчаянии повернулся, пытаясь закрыть голову капюшоном. Сладкое забвение…

Его разбудил резкий удар под ребра. Уже стемнело. Багровая полоска стояла над горизонтом на западе.

— Заснул? — спросила Цапля, глядя на его раздувшееся от комариных укусов лицо. — Ты видел Сон?

— Да… Это опять был…

— Но ты хотя бы обрел тишину?

— Здесь нет тишины! — отчаянно закричал он.

— Великий Мамонт, ты еще хуже, чем я думала. — Она повернулась и пошла прочь.

Он нетвердым шагом пошел следом за ней, удрученный, униженный, чувствуя себя последним ничтожеством.

Пляшущая Лиса и Кого-ток сидели вдвоем у подножия высокого базальтового гребня. Склоны его были почти сплошь покрыты черными каменными глыбами; в редких просветах между ними проглядывали зеленые лоскутки травы. В затянутом облаками небе кружил орел, временами опускаясь пониже и бросая любопытный взгляд на двух беседующих женщин.

— Не очень-то хорошо вышло. — Пляшущая Лиса разглядывала наконечник стрелы, который она мастерила. Наконечник был весь в мелких чешуйках, блестящих на солнце. Кусок базальта, отколотый от скалы, плохо поддавался обработке — не то что цветные сланцы и крупнозернистый кварц, которыми пользовался Издающий Клич.

— Сойдет Сгодится и так. Это неплохой наконечник, Лиса. Только заостри получше края, чтобы он хорошо входил в тело зверя. Теперь надо закрепить его на рукояти. Я помню, что говаривал мой непутевый муженек: «Если сделать связку слишком толстой, копье зависнет и не войдет в зверя как надо». Копья покойничек делать умел — тут уж надо отдать ему справедливость. Но при том, девочка моя, не забудь: сделаешь крепление слабым — и наконечник, ударившись о кожу, свернется на сторону.

Пляшущая Лиса, нахмурившись, поднесла ко рту порезанную руку и стала сосать задетое место. Обычный для такой работы порез: она загнала острую чешуйку в промежуток между большим и указательным пальцем. У ног ее лежали отходы, в том числе немало почти готовых наконечников, которые она испортила, слишком сильно резанув. Она снова подняла наконечник и усмехнулась.

• Предыдущая
• 40/107
• Следующая