Злые чары. Книга заклятий - Бальмонт Константин Дмитриевич - Страница 7

Я мать, и я люблю детей.

Едва зажжется Месяц, серповидно,

Я плачу у окна.

Мне больно, страшно, мне мучительно-обидно.

За что такая доля мне дана?

Зловещий пруд, погост, кресты,

Мне это все отсюда видно,

И я одна.

Лишь Месяц светит с высоты.

Он жнет своим серпом? Что жнет? Я брежу.

                              Полно. Стыдно.

Будь твердой. Плачь, но твердой нужно быть.

От Неба до Земли, сияя,

Идет и тянется нервущаяся нить.

Ты мать, умей, забыв себя, любить.

Да, да, я мать, и я дурная,

Что не умела сохранить

Своих детей.

Их всех сманила в пруд Колдунья злая,

Которой нравится сводить с ума людей.

Тихонько ночью приходила,

Когда так крепко я спала,

Мой сон крепя, детей будила.

Какая в ней скрывалась сила,

Не знаю я. Весь мир был мгла.

Своей свечой она светила,

И в пруд ее свеча вела.

Чем, чем злодейка ворожила,

Не знаю я.

О, с теми, кто под сердцем был, расстаться,

О, жизнь бессчастная моя!

Лишь в мыслях иногда мы можем увидаться,

Во сне.

Но это все — не все. Она страшней, чем это.

И казнь безжалостней явила Ведьма мне.

Вон там, в сияньи месячного света,

В той люльке, где качала я детей,

Когда малютками они моими были,

И каждый был игрушкою моей,

Пред тем, как спрятался в могиле

И возрастил плакун-траву,

Лежит подменыш злой, уродливый, нескладный,

Которого я нежитью зову,

Свирепый, колченогий, жадный,

Глазастый, с страшною распухшей головой,

Ненасытимо-плотоядный,

Подменыш злой.

Чуть взглянет он в окно—и лист березы вянет.

Шуршит недобрый вихрь желтеющей травой,—

Вдруг схватит дудку он, играть безумно станет,

И молния в овины грянет,

И пляшет все кругом, как в пляске хоровой,

Несутся камни и поленья,

Подменыш в дудку им дудит,

А люди падают, в их сердце онеменье,

Молчат, бледнеют — страшный вид.

А он глядит, глядит стеклянными глазами,

И ничего не говорит.

Я не пойму, старик ли он,

Ребенок ли. Он тешится над нами.

Молчит и ест. Вдруг тихий стон.

И жутко так раздастся голос хилый:

«Я стар, как древний лес!»

Повеет в воздухе могилой.

И точно встанет кто. Мелькнул, прошел, исчез.

Однажды я на страшное решилась:—

Убить его Жить стало невтерпеж

За что такая мне немилость?

Убрать из жизни эту гнилость

И вот я наточила нож.

А! Как сегодня ночь была, такая

На небе Месяц встал серпом

Он спал Я подошла Он спал Но Ведьма

                                   злая

Следила в тайности, стояла за углом.

Я не видала Я над ним стояла:

Я только видела его.

В моей душе горело жало,

Я только видела его.

И жажду тешила немую:—

Вот эту голову, распухшую и злую,

Отрезать, отрубить, чтобы исчез паук,

Притих во мраке гробовом.

«Исчезнешь ты!» И я ударила ножом.

И вдруг —

Не тело предо мной, мякина,

Солома, и в соломе кровь,

Да, в каждом стебле кровь и тина

И вот я на пруду Трясина.

И в доме я опять И вновь

Белеет Месяц серповидно.

И я у моего окна.

В углу подменыша мне видно.

Там за окном погост. Погост. И я одна.

Нет слез. Я больше плакать не умею,

С тех пор как посвящен я в колдуны.

О, Вещая Жена! Я ведал с нею

Ведовское. На зов ее струны

Скликались звери Говор человечий

Был меж волков лесных. А меж людей

Такие, в хрипах, слышались мне речи,

Что нет уж больше слез в душе моей.

Кто там под пыткой? Кто кричит так звонко?

Молчу. Себя заклял я колдовски.

Мучь всех' Меня' Мучь моего ребенка!

Мольбы не будет Кровь забьет в виски.

Забьется в голове как тяжкий молот.

Но слез моих тебе, палач, не знать.

Пусть будет самый свод Небес расколот.

Ты проклят Тверды мы. И эту рать

Не победить палачеством убогим.

Мы все растем Стальнеет пытка в нас.

Минуты время движут кругом строгим.

Ты проклят! Проклят! Жди! Еще лишь час!

Уж ты, Солнце, Солнце красно,

Ты с полуночи взойди,

Чтоб очам не ждать напрасно,

Кто там, что там впереди.

Чтоб покойникам в могиле

Не во тьме глухой сидеть.

Чтобы с глаз они сложили

Закрывающую медь.

Уж ты, Месяц, Месяц ясный,

Глянь, и с вечера взойди,

Чтоб забыть о муке страстной,

Что осталась позади.

Чтобы мертвым, властью слова,

Властью света твоего,

Не крушить, из-за былого,

Ретивого своего.

Уж ты, Ветер, Ветер буйный,

Ты с полуночи возвей,

Многовейный, многоструйный,

Будь отрадою моей.

Возвести моим родимым,

Что и в нас бесстрашный свет.

Все мы бросим, пустим дымом,

Но пойдем за ними вслед.

Заря-Заряница,

Красная Девица,

Красная Девица, полуночница.

Красные губы,

Белые зубы,

Светлые кудри, светлоочница.

Все ли вы. Зори,

В красном уборе,

С кровавыми лентами, рдяными?

Вечно ли крови,

Встари и внови,

Розами быть над туманами?

Заря-Заряница,

Красная Девица,

Будь ты моею защитою,

От вражией силы,

Довременной могилы,

И от жизни, тоскою повитою.

По какому наитью,

Рудожелтою нитью,

Ты, иглой золотою, проворною

Вышиваешь со славой,

Пеленою кровавой,

Свой узор над трясиною черною?

Чудо-девица,

Заря-Заряница,

Заря-Заряница прекрасная!

Хочется ласки,

Мягкости в краске,

Будет уж, искрилась красная.

Нить, оборвись,

Кровь, запекись,

Будет нам, уж будет этой алости.

Или ты, Заря,

Каждый день горя,

Так и не узнаешь нежной жалости?

Месяц, Месяц, зачем ты мне дан?

Ты неясно мне светишь в ночах.

Ты застывший потухший вулкан.

Месяц, Месяц, зачем сквозь туман

Ты застылый внушаешь мне страх?

Ветер, Ветер, зачем средь ветвей,

Очерченных осенней порой,

Ты шуршишь все странней и странней?

Ветер, что ж в этой песне твоей,

Или только играешь ты мной?

Месяц, Ветер, я верным вам был,

Дайте сил мне мой мир возродить.

Если ж нет возрождающих сил,

Месяц, Месяц, светило могил,

Дай последнюю власть:— Отомстить.