Охота За Мыслью - Леви Владимир Львович - Страница 19

Крысы и хомяки, которым вводили стимулятор синтеза нуклеиновых кислот, делали фантастические по крысино-хомячьим масштабам успехи в обучении. Совершеннейшую сенсацию произвели опыты, в которых нуклеиновые экстракты мозга обученных животных вводились необученным, и те бросались в ответ на звонок разыскивать пищу, убегали из дотоле привлекательных уголков — словом, делали все так, будто стали двойниками убитых... Не подтвердилось.

Наконец, американский психиатр Камерон сообщил о результатах применения РНК в клинике: введение дрожжевой РНК улучшало память у больных со старческими и склеротическими нарушениями психики. Увы, и этот обнадеживающий и с несомненной добросовестностью полученный результат подвергся большим сомнениям. Камерон даже не настаивал, что РНК, вводившаяся больным, достигает в неизменном виде клеток мозга, он понимал, что скорее всего она разрушается где-то по дороге, в мозг в лучшем случае поступают только ее химические обломки. Что ж, быть может, эти обломки и помогали нейронам некоторых больных синтезировать собственную РНК и тем самым улучшать память. Но не равноценно ли это просто усиленному питанию? Ведь кирпичи для строительства мозговой РНК мы постоянно получаем с пищей, и, кстати, орехи, особенно богатые пуриновыми основаниями — «кирпичами» нуклеиновых молекул, — давным-давно известны как неплохой тонизатор умственной деятельности. Однако, чтобы память работала хорошо, нужен еще и фосфор, и углеводы, и витамины группы В, и свежий воздух...

Я специально интересовался мнением наших клиницистов, изучающих действие препаратов РНК на больных с тяжелыми прогрессирующими расстройствами памяти. Некоторая поддержка, некоторое замедление процесса в отдельных случаях как будто бы есть. Но еще ни одного чуда...

А из опытов на животных и данных клиники давно известно, что временно улучшать запоминание и вспоминание могут десятки разных веществ. Прежде всего стимуляторы нервной системы, усиливающие внимание и бодрственный тонус (о теневой стороне их действия мы уже говорили). Воздействуют ли стимуляторы непосредственно на нуклеиновый аппарат нейронов — не ясно.

Нуклеиновая гипотеза оправдана уже потому, что в повадках природы использовать одно и то же на разные лады. Если природа выбрала нуклеиновый механизм для самой всеобъемлющей памяти организма — наследственной, то почему бы не использовать его и для мозговой? Если гипотеза подтвердится, то будет, возможно, создан обменный нуклеиновый фонд мозга наподобие современного фонда переливания крови. Людям, утратившим память, малоспособным или просто необученным будут вводиться нуклеиновые кислоты, несущие необходимую информацию. Очень заманчиво.

Можно согласиться уже сейчас, что нуклеиновые кислоты для памяти необходимы. Но какого рода эта необходимость? Нуклеиновые кислоты необходимы для всего. Необходимы, но недостаточны. Писателю нужен хлеб, чтобы писать, и пишет он порой ради хлеба, но это не значит, что он пишет свои произведения хлебом.

«Если душа проста, то к чему такая тонкая структура мозга?» —■ еще в XVIII веке резонно спрашивал Лихтенберг.

Теоретически мозг человека мог бы вмещать всю свою память и без нуклеинового механизма, пользуясь только необъятными возможностями связей между нейронами. Нуклеиновые кислоты, и белки, и электрические импульсы — все это есть и у мышц. И кстати, уже Корсаков проницательно сравнил память с мышечным тонусом. В самом деле, ведь и мышцы обладают долей памяти. Они вспухают, «накачиваются» сразу после работы, ноют еще несколько дней и сохраняют форму и силу спустя месяцы и годы после прекращения тренировок. Готовность к работе — простейшая память.

Один известный исследователь поведения сказал, быть может, несколько тяжеловесно, что человек в такой же мере не является животным, к которому прибавлена речь, в какой слон не является коровой, к которой прибавлен хобот. Соответственно память человека — это не память мыши, к которой прибавлена Большая Советская Энциклопедия.

Когда больной здоровается со мной, хотя мы виделись за пять минут до того, когда бухгалтер смотрит на карандаш, но не может его назвать («ну это... чтобы писать...»), а бывший фронтовик не в состоянии сказать, в каком году окончилась война, — во всех трех случаях я говорю, что нарушена память. Но во всех трех случаях — разная. У первого больного сохранена память о том, что с врачом следует здороваться, у второго — что карандаш это «чтобы писать», у третьего — что такое война. И если я вижу больного с расстройством походки, я могу сказать, что у него нарушена память движений, но так говорить не принято.

В самом деле, каждый вроде бы безо всякой науки знает, что такое память. Однако общее определение дать трудно. Наверное, самое правильное — определить память через другое общее понятие — информацию. Мы говорим: система, способная получать, хранить и выдавать информацию, обладает памятью. Значит, память — это что-то вроде потенциальной информации. Но такое определение широко охватывает и живое и неживое: и работу машин, и биохимические механизмы, и психику, и язык, и культуру... Простор для разных употреблений чрезвычайно широк. В этом и трудность. Если даже физики и математики порой не могут договориться, в каких значениях употреблять те или иные слова, то что же делать психологам, у которых почти все главные понятия (сознание, эмоции, чувства) спаяны с расплывчатой своевольностью обыденного языка?

Так и выходит, что разные исследователи, занимающиеся проблемой памяти, изучают, по существу, весьма далекие друг от друга явления; и наоборот, те, кто номинально занимается другим, фактически изучают память. Павлов занимался условными рефлексами и почти не говорил о памяти, однако он изучал именно ее. Нечеткость терминологии, увы, причина многих недоразумений и в науке и в жизни, и иногда страшно подумать, сколько неопределенных общих понятий до сих пор незаметно вносят путаницу в наши головы.

Не приходилось ли вам замечать, что слово или кем-то сказанная фраза продолжают некоторое время звучать в ушах после того, как вы их услышали? Даже не в ушах, а как будто в мозгу.

При желании это звучание можно даже усилить. Звучит обычно не целая фраза, а ее последние обрывки, не целое слово, а слог... Иногда трудно сказать, что звучит, просто сохраняется какое-то ощущение. Уходит и возвращается...

Наверное, это и есть свежайшие следы краткосрочкой памяти, и можно предположить, что «послезвучание» — доходящая до сознания и усиливаемая вниманием мозговая «звукозапись».

Видимо, частично она происходит уже на уровне органов чувств. Если посмотреть на солнце и закрыть глаза или даже не закрывать их, то перед глазами долго будет стоять яркое пятно: мозговое эхо солнца. У некоторых он исчезает настолько быстро, что вообще не улавливается, у других, особенно у художников, может сохраняться долго.

Физиолог скажет: эффект последействия. Продолжают разряжаться возбужденные нейроны сетчатки; возможно, последействие идет и на уровне передаточных нейронов (несколько инстанций, пока импульс дойдет до мозга), а может быть, причастны и зрительные поля коры. Судьба этих следов в мозгу — стереться как можно скорее, чтобы не мешать поступлению новых. Если только с ними не свяжется что-то особо важное.

Такие эхо-последействия, если чуть присмотреться к себе, можно обнаружить буквально на каждом шагу. Эхо-запахи... А боль от удара — разве она не мучительное эхо — самой себя?

Но мы переполнены не только такими краткими элементарными эхо, нас заполняет множество куда более сложных: эхо-действия, эхо-мысли.. В мозгу проигрываются сцены и пьесы, иной раз это чуть ли не вся жизнь на бешеной скорости.

Непроизвольное подражание. Свойственное разным животным, особенно обезьянам, оно проявляется сплошь и рядом и у детей, и у взрослых людей: незаметное повторение жестов, волны кашля в тихом зале библиотеки... Тоже эхо.

Ребенок, едва начинающий говорить, постоянно повторяет, как попугай, все услышанное, копирует жесты, манеры, интонации, а в игре подражает всему на свете. С возрастом это попугайство и обезьянничанье постепенно маскируются, но не иэ них ли складывается весь багаж воспитания? В некоторых случаях психопатологии элементарные эхо всплывают на поверхность: некоторые душевнобольные непроизвольно повторяют слова и копируют движения. Иногда такого рода подражание молниеносно распространяется среди населения по типу психических эпидемий.