Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 28

– Так же, как ты… – пожал плечами Теодор. – Но, к счастью, от меня этого не требуется. Судя по твоему хитрому прищуру, ты ведь еще что-то задумал, так?

– Да, есть кое-какие мысли… Ну как, – Энтони, наконец, обратил взгляд на терпеливо ожидающего капрала, – подумал?

– Хоть сотню, ваша светлость, хоть сколько… – тот смотрел на командующего с отчаянной надеждой, по щекам текли слезы.

– Ладно! – поморщился Энтони. – Сотню, так сотню! Ступай к столбу.

Бейсингем не обманул: бил он сильно, по-настоящему, до кровавых рубцов. Но капрал ни разу даже не вскрикнул, только вздрагивал. Отсчитав пятьдесят ударов, Энтони остановился.

– Не передумал? Продолжать? Тот лишь кивнул.

– Рука устала… – поморщился Энтони. – Ладно, хватит, будет с тебя… и с меня тоже. Оденься и подойди ко мне, если сможешь.

Через несколько минут бледный и враз осунувшийся унтер, слегка пошатываясь, подошел и стал перед Бейсингемом.

– Как зовут? – спросил Энтони, внимательно его рассматривая.

– Капрал Фредерик Артона, ваша светлость.

– Ольвиец?

– Только по имени. Дед был из Ольвии, служил в королевской страже, отец родился в Трогартейне, и мать оттуда же.

– Скажи уж правду, теперь можно… Ты на самом деле так пьян был?

– Богом клянусь! – капрал аж задохнулся. – Ничего не помню! Нечистый под руку толкнул…

– Ну, раз так… Служи честно, капрал. Я о тебе слышал много хорошего, поэтому и согласился своей рукой от позора прикрыть. Будешь служить хорошо, все спишется…

Энтони замолчал, подняв глаза к небу и загадочно улыбаясь, словно бы его внезапно осенила некая идея. Капрал безмолвно ожидал. Чуть помолчав, командующий заговорил снова.

– Знаешь, пришла мне в голову одна мысль. Мне нужен младший ординарец. Дело это непростое: свободы мало, обязанностей много, чести тоже особой нет, но ты мне, кажется, кое-чем обязан. Так?

– До гроба, ваша светлость! – сказал Артона, как гвоздь вбил.

– И все же неволить тебя, пожалуй, не стану, – раздумчиво продолжал Бейсингем. – Как сам захочешь. Три дня тебе даю, отлежаться и подумать. Согласишься – через три дня придешь ко мне. Откажешься – ничего худого тебе не будет, сам знаешь…

– Ваша светлость! – шагнул вперед капрал.

– Через три дня, Артона! Я же сказал… Ступай!

Когда командующие вернулись в таверну и заказали пиво, Гален поднял смеющиеся глаза на Бейсингема.

– Ты хочешь спросить меня, в чем смысл сего представления? – иронично спросил Энтони.

– Смысл представления ясен, – в тон ему ответил Теодор. – Тебе нужен не просто ординарец, а доверенный ординарец. Преданный. Офицер для этого не годится. А хорошего капрала просто так из войска не выдернешь. Служить-то он будет, но не с тем усердием, какое нужно…

– Вот именно. Я давно к нему приглядываюсь, а тут еще и Хозяин с командиром полка подыграли, а боженька, видно, спал… Ладно, ладно, не морщись, не буду больше, ты ведь у нас солнце на шее носишь… Вышло все, как по заказу, так, словно бы это я приказал кошелек подложить…

Гален потрясенно уставился на Бейсингема.

– Я же сказал: «словно бы»… По-видимому, это пересеклись твои любимые дороги судьбы. Надеюсь, что капрал через три дня появится, иначе я испытаю острое разочарование в своей проницательности и своем обаянии. Представляешь, как мы будем смотреться вместе: ты со своей парочкой пограничников, да я с этим усачом. В конце концов, я его дорого купил… терпеть не могу собственноручно кого-то пороть! За одним исключением – совратителей и насильников…

Вечером того же дня вернулись разведчики. Они нашли противника: меньше, чем в двух днях пути, в Абазе, втором по величине городе Трира, стояли несколько ольвийских полков, общим числом около пяти тысяч человек. Остальная армия, как показал захваченный разведчиками лейтенант, находилась еще в пяти днях пути, возле Ильнара, столицы края. Те, что стояли в Абазе, собирались отходить, чтобы воссоединиться с основными силами и дать возле Ильнара решающее сражение.

Глупо было бы не попытаться разбить противника по частям, но догнать свежих, отдохнувших и имеющих не меньше дня форы ольвийцев нечего было и думать. Тогда, взяв два конных полка со сменными лошадьми и посадив на коней еще полк пехотинцев, Гален рванул марш-броском и через день, на рассвете, вышел к Абазу. Он устроил несколько засад на лесной дороге, милях в пяти от города, а сам с кавалерией, когда противник наполовину втянулся в лес, ударил сзади по ничего не подозревающим ольвийцам – еще теплым, сонным, мало что соображающим в такую рань да после вчерашних проводов. Несмотря на почти двукратное превосходство противника, разгром был полным и беспощадным.

Конники ушли в погоню за сумевшей прорваться частью ольвийского войска, пехотинцы вылавливали по лесу беглецов, а на долю подошедшего после полудня со своими кавалеристами Бейсингема выпала возня с пленными, которых к тому времени пригнали на двор ратуши более восьмисот человек. Их связали попарно и небольшими группами с хорошим конвоем отправили на находившийся в тридцати милях серебряный рудник, где были каменные сараи с крепкими запорами и надежная стража. Кавалеристы ругались, ворчали, завидовали отставшей пехоте, но все равно им пришлось заняться этим муторным делом. Зато те, кто оставался в Абазе, были совершенно счастливы: пока вернутся конвойные, да пока подойдут пехота и далеко отставшие обозы, им предстояло проболтаться в этом богатом сытом городке не менее двух дней.

Жители Абаза переходить из рук в руки были привычны и что им делать, знали превосходно. Вечером к обоим командующим, уже традиционно остановившимся в одном трактире, заявилась депутация именитых граждан во главе с самим бургомистром. Они приветствовали своих освободителей от ольвийского ига, точно так же, как несколькими годами ранее приветствовали освободителей от гнета балийцев, и, узнав, что те намерены задержаться в городе, выразили желание дать в их честь праздник. Освободители, само собой, согласились, но чтобы праздник начинался не слишком рано – все хотели выспаться.

Спали на совесть. Уже перевалило за полдень, когда Бейсингем зашел к Галену и застал того полуодетым. Теодор сидел в кресле, один из денщиков причесывал его, второй гладил парадную шелковую рубашку Расчесывание генеральской шевелюры было делом долгим и явно не доставляло ее обладателю ни малейшего удовольствия. Наконец, денщик закончил, скрепил волосы пряжкой. Гален, вздохнув, поднялся с кресла и критически осмотрел себя в большом зеркале.

– Так и иди, – посоветовал Энтони. – При виде такого количества шрамов не устоит ни одна женщина.

Действительно, у постоянно воевавшего генерала рубцов было не меньше, чем орденов. Особо выделялись шрам от сабельного удара на лопатке, длинная, едва зажившая полоса от выстрела Шимони и продолговатый рубец спереди на плече. Гален был от природы крепким, с широкой костью и внушительными мышцами, и старый шрам на выпуклости плеча выглядел очень эффектно. Энтони задумался, пытаясь представить себе характер раны.

– Везучий ты. Еще одно касательное. Пуля?

– Нет, – поморщился генерал. – Клеймо.

– Что? – не понял Энтони.

– Память о загадочных обычаях востока, – нехотя ответил Гален и, знаком подозвав денщика с рубашкой, занялся одеванием.

– Я так понимаю, что ты решил поквитаться со мной, – засмеялся Энтони. – Скажи сразу, долго придется уговаривать?

– Ничего интересного в этом нет, – фыркнул Гален, ныряя в узкий шелковый кокон.

– Нет так нет… – согласился Бейсингем и, подойдя ближе, принялся наблюдать за туалетом. Дождавшись, когда голова цыгана показалась из ворота рубашки, а руки еще не попали в рукава, он задумчиво проговорил: – До чего же легко расстегиваются эти пряжки для волос! Одно движение – и причесываться придется снова.

– Мерзавец! – прохрипел Гален, барахтаясь внутри шелковой ловушки.

– И рубашку порвешь, – бесстрастно отметил Энтони, подняв руку к пряжке. – Расскажешь?