Ученик - Герритсен Тесс - Страница 20

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая

— Не могу, — жалобно говорю я.

— О Господи, — вздыхает она.

В ее голосе нет сочувствия, лишь раздражение. Есть люди, которые презирают слабых, и она одна из них. Наделенная абсолютной властью над беззащитными, она легко может превратиться в подобие монстров, которые мучили евреев в концлагерях. Под маской белого халата с именной биркой Р.Н. скрывается жестокость.

Медсестра бросает взгляд на охранника.

— Держите вы, — командует она.

Охранник колеблется, потом все-таки прижимает ватный тампон к моей коже. Его нежелание касаться меня вызвано не боязнью нападения с моей стороны, нет, у меня репутация спокойного и дисциплинированного узника, я прямо-таки идеал, и никто из охраны меня не боится. Нет, его нервирует вид моей крови. Прикасаясь к пропитанному кровью тампону, он мысленно представляет себе всякие микробиологические ужасы. Он испытывает явное облегчение, когда медсестра достает бинт и перевязывает мне руку, закрепляя на месте ватный тампон. Он сразу же бросается к умывальнику и моет руки с мылом. Мне так и хочется рассмеяться ему в лицо. Но вместо этого я неподвижно лежу на койке, подтянув колени, с закрытыми глазами, изображая крайнюю степень слабости.

Медсестра выходит из палаты с пробирками, наполненными моей кровью, а охранник, тщательно вымывший руки, садится на стул.

Ждать.

Мне кажется, будто проходят часы в этой холодной и стерильной палате. Но медсестры и след простыл; она как будто забыла про нас. Надзиратель ерзает на стуле, нервничает, почему ее так долго нет.

Но я уже знаю, почему.

Машина уже закончила анализ моей крови, и медсестра держит в руках результат. Цифры пугают ее. Все подозрения насчет симуляции улетучились; у нее в руках доказательства того, что в моем организме бушует опасная инфекция и что мои жалобы на боль в животе не притворство. Хотя до этого она и ощупывала мой живот, чувствовала, как напряжены мои мышцы, слышала мои стоны, у нее все равно оставались сомнения. Она слишком давно работает в тюремной больнице, и опыт научил ее не доверять жалобам заключенных. В ее глазах все мы злостные обманщики, которые только и ждут, когда им вколют наркотики.

Но лабораторный анализ — это уже объективно. Кровь загоняют в аппарат, который и выдает цифры. Она не может оставить без внимания пугающе высокий уровень лейкоцитов в моей крови. И сейчас она наверняка на телефоне, консультируется с офицером медслужбы: «У меня здесь заключенный с жалобами на сильные боли в животе. Правда, живот мягкий в правом нижнем квадрате. Что меня беспокоит, так это его лейкоциты...»

Открывается дверь, и я слышу скрип ее тапочек по линолеуму. Когда она обращается ко мне, в ее голосе уже нет прежней издевки. Сейчас она говорит со мной уважительно. Видимо, понимает, что имеет дело с серьезно больным человеком и, если со мной что-то случится, она будет виновата. Я вдруг превращаюсь в бомбу, которая угрожает взорвать ее карьеру.

— Мы перевезем вас в госпиталь, — говорит она и переводит взгляд на охранника. — Его нужно отправить немедленно.

— В Шаттак? — спрашивает он, имея в виду бостонский тюремный госпиталь Лемюэля Шаттака.

— Нет, это слишком далеко. Он не выдержит. Я договорилась о перевозке в госпиталь Фитчбург. — В ее голосе звучит тревога, и теперь стражник смотрит на меня с сочувствием.

— Что с ним? — спрашивает он.

— Возможен перфоративный аппендицит. Все документы я подготовила и уже вызвала «скорую» из госпиталя.

— О! черт! Тогда мне придется ехать с ним. Надолго это?

— Наверное, его сразу отправят на операцию.

Охранник смотрит на часы. Он думает, что скоро конец смены, и волнуется, сменят ли его вовремя в госпитале. Обо мне он не думает, его волнуют только обстоятельства собственной жизни. А я для него лишь помеха.

Медсестра складывает бумаги в конверт и вручает его охраннику.

— Это для приемного отделения госпиталя. Обязательно передайте врачу.

— Так перевозить его будем на «скорой»?

— Да.

— Небезопасно.

Она смотрит на меня. Я прикован наручником к койке. Лежу смирно, подогнув колени, — классическая поза больного с приступом перитонита.

— Я бы не стала волноваться за безопасность. В таком состоянии он безобиден.

— Некрофилия, или любовь к мертвым, — вещал доктор Лоуренс Цукер, — всегда была самым мрачным секретом человечества. Слово пришло из греческого, но доказательства существования этого явления были еще во времена фараонов. Красивую или знатную женщину начинали бальзамировать лишь на третьи сутки после смерти. Таким образом исключалась возможность ее сексуального осквернения мужчинами, ответственными за этот обряд. А факты надругательства над мертвыми во множестве зафиксированы в летописях. Даже царь Ирод занимался сексом со своей женой в течение семи лет после ее смерти.

Риццоли оглядела комнату для совещаний и испытала ощущение дежавю: усталые детективы, разбросанные по столу фотографии жертв, снимки с мест происшествия. Тихий голос психолога Лоуренса Цукера, посвящающий их в кошмарные тайны личности маньяка. И тот же холод, пробирающий до костей, и так же немеют пальцы. Среди присутствовавших было много знакомых лиц: детективы Джерри Слипер и Даррен Кроу, ее партнер Барри Фрост. Та же команда, что работала вместе с ней по делу Хирурга год назад.

Еще одно лето, еще один монстр.

Но на этот раз команда была неполной. Не хватало детектива Томаса Мура, и она очень переживала его отсутствие, скучала по его спокойной уверенности, решительности. Хотя между ними и произошла серьезная стычка в период работы по делу Хирурга, им все-таки удалось восстановить прежнюю дружбу, и теперь их команде его очень не хватало.

Вместо Мура, причем буквально на том же стуле, сидел человек, который не вызывал в ней доверия, — Габриэль Дин. Все присутствовавшие на совещании сразу заметили, что Дин не вписывается в их проверенную полицейскую команду. Он выделялся и хорошо сшитым костюмом, и военной выправкой. Никто с ним не разговаривал, он был молчаливым наблюдателем, человеком из Бюро, роль которого в расследовании оставалась для всех загадкой.

Между тем доктор Цукер продолжал:

— Секс с трупом — это феномен, о котором мало кто из нас задумывается. Но в литературе, истории и даже криминалистике он описывается довольно часто. Девять процентов жертв серийных убийц подвергаются посмертному сексуальному насилию. Джеффри Дамер, Генри Ли Лукас, Тед Банди — все они признали это. — Его взгляд упал на снимки, сделанные во время вскрытия трупа Гейл Йигер. — Так что наличие свежего эякулята в этом трупе неудивительно.

Его рассуждения прервал Даррен Кроу:

— Но всегда считалось, что этим занимаются исключительно психи. Во всяком случае мне говорил об этом психолог из ФБР.

— Да, раньше это считалось прерогативой убийц с серьезными психическими расстройствами, — согласился Цукер. — Действительно, многие некрофилы относятся к категории психопатов с ярко выраженным слабоумием. Они совершенно не в состоянии контролировать свои поступки, а потому оставляют после себя множество улик: волосы, сперму, отпечатки пальцев. Их легко поймать, поскольку они понятия не имеют о том, что такое криминалистика, да это их и не волнует.

— Ну, а что с этим парнем?

— Этот убийца не психопат. Это существо совсем иного рода. — Цукер открыл папку с фотографиями из дома Йигеров и разложил их на столе. Потом поднял взгляд на Риццоли. — Детектив, вы ведь были на месте происшествия?

Она кивнула головой:

— Убийца кажется человеком методичным. Он был полностью экипирован. Действовал аккуратно и эффективно. И практически не оставил следов.

— Но ведь там была сперма, — вмешался Кроу.

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая