Грешница - Герритсен Тесс - Страница 18
- Предыдущая
- 18/67
- Следующая
– А я и не мешала никому. Даже если бы я захотела, там все равно никого нет.
– Итак, ты нашла кукол на чердаке, – сказала Риццоли, возвращая разговор в нужное русло.
– Да, целую коробку.
Риццоли вопросительно взглянула на Мэри Клемент, которая поспешила все объяснить:
– Несколько лет тому назад у нас был благотворительный проект. Мы шили одежду для кукол и отправляли их сиротам в Мексику.
– Значит, ты нашла кукол. – Риццоли вновь обратилась к Ноли. – И играла с ними там, наверху?
– Но ведь они никому не нужны.
– А откуда ты узнала, как пробраться на чердак?
– Я видела, как туда заходил мужчина.
Мужчина? Риццоли переглянулась с Маурой. И наклонилась ближе к Нони.
– Что за мужчина?
– У него на поясе что-то болталось.
– Болталось?
– Молоток и еще что-то. – Девочка указала рукой на аббатису. – Она тоже видела его. И говорила с ним.
Мать Мэри Клемент рассмеялась.
– О! Я знаю, о ком она говорит. У нас недавно был капитальный ремонт. На чердаке действительно работали люди, устанавливали новую изоляцию.
– Когда это было? – спросила Риццоли.
– В октябре.
– У вас есть имена всех этих людей?
– Я могу проверить в гроссбухе. Мы ведем учет всех выплат подрядчикам.
Что ж, признание девочки не было таким уж удивительным открытием. Она проследила, как рабочие заходят в незнакомое для нее место. Место таинственное, куда можно было попасть только через потайную дверь. Соблазн пробраться туда был бы велик для любого ребенка и уж тем более для такой непоседы.
– А тебе не страшно было там, в темноте? – спросила Риццоли.
– У меня ведь есть фонарик.
"Какой глупый вопрос!" – сквозило в голосе Нони.
– И ты не боялась? Ведь ты была там совсем одна?
– А чего бояться?
"Действительно, чего?" – подумала Маура. Эта малышка была бесстрашной, ее не пугали ни темнота, ни полиция. Она сидела, в упор уставившись на собеседницу, как будто именно она, а вовсе не Риццоли, задавала вопросы. Но при всем самообладании она все-таки оставалась ребенком, причем не слишком благополучным. На ее кудряшках лежал слой чердачной пыли. Розовый свитер был изрядно поношенным и давно просился на помойку. К тому же он был явно с чужого плеча – рукава были высоко закатаны и засалены. Только обувь выглядела новой – модные кеды на липучках. Ее ноги не касались пола, и она все время монотонно раскачивала ими. Этакий метроном с избыточной энергией.
– Поверьте, я и не знала, что она бывает там, наверху, – вмешалась Грейс. – Я же не могу все время за ней следить. Мне нужно и стол накрыть, и посуду помыть. Мы не уходим отсюда раньше девяти вечера, да и в постель я ее раньше десяти не могу загнать. – Женщина посмотрела на Нони. – Это тоже проблема, знаете ли. Она очень устает, бывает страшно капризной, поэтому мы все время ссоримся. В прошлом году я из-за нее заработала язву. Она так меня изводила, что желудок начал сам себя пожирать. Меня скручивало от боли, а ей хоть бы что. Она до сих пор без боя не идет ни в постель, ни в ванную. Ей на всех наплевать. Вот такой ребенок, полная эгоистка. Весь мир должен вращаться вокруг нее.
Пока Грейс выплескивала свое раздражение, Маура наблюдала за реакцией Нони. Девочка замерла на стуле и даже перестала болтать ногами, а стиснутые зубы еще резче подчеркивали квадратный подбородок. Но в ее темных глазах блестели слезы. Уже через мгновение они исчезли, стертые грязным рукавом. Она не глухая и не немая, подумала Маура. Она слышит злость в голосе матери. День за днем сотнями разных способов Грейс выплескивает на дочь свое отвращение. И девочка все понимает. Неудивительно, что Нони такой трудный ребенок; неудивительно, что она заставляет Грейс злиться. Это единственная эмоция, которую она может вызвать у своей матери, и единственное доказательство того, что их связывают хотя бы какие-то чувства. Ей всего семь лет, а она уже знает, что бесполезно надеяться на материнскую любовь. Она знает больше, чем думают взрослые, и то, что она видит и слышит, безусловно, вызывает боль.
Риццоли слишком долго сидела на корточках. Она поднялась и размяла затекшие мышцы. Было уже восемь часов, они пропустили ужин, и сил у Риццоли явно поубавилось. Она стояла, глядя на девочку – точную свою копию, с такими же непокорными волосами, таким же решительным лицом.
– Скажи, Нони, ты часто забираешься на чердак? – вымученно спросила Риццоли.
Пыльная шапка волос утвердительно дернулась.
– И что ты там делаешь?
– Ничего.
– Ты только что говорила, что играешь в куклы.
– Это я вам уже сказала.
– А что еще ты делаешь?
Девочка пожала плечами.
– Да ладно, там же скучища, – поднажала Риццоли, – не думаю, что ты так просто болталась бы по чердаку, если бы там не было ничего интересного.
Нони опустила взгляд и уставилась на колени.
– Ты когда-нибудь наблюдала за сестрами? Ну, просто смотрела, чем они занимаются?
– Я все время их вижу.
– А когда они в своих кельях?
– Мне не разрешают туда подниматься.
– Но ты когда-нибудь наблюдала за ними тайком, когда они тебя не видели?
Нони по-прежнему сидела опустив голову. Потом буркнула, уткнувшись в свитер:
– Это называется подсматривать.
– И ты знаешь, что так делать нельзя, – сказала Грейс. – Это вторжение в частную жизнь. Я тебе говорила.
Нони скрестила на груди руки и продекламировала, передразнивая мать:
– "Вторжение в частную жизнь".
Это прозвучало издевкой. Грейс покраснела и двинулась на дочь, словно намереваясь ударить ее.
Риццоли жестом остановила женщину.
– Миссис Отис, вы не будете возражать, если я попрошу вас и мать Мэри Клемент выйти на минутку?
– Вы говорили, что мне можно остаться, – возразила Грейс.
– Думаю, Нони нуждается в маленьком полицейском внушении. Лучше, если вас при этом не будет.
– Ах, да. – Грейс кивнула, и в ее глазах вспыхнул недобрый огонек. – Конечно.
Риццоли угадала: Отис была заинтересована вовсе не в том, чтобы защитить дочь; ей хотелось, чтобы Нони приструнили. Призвали к порядку. Она метнула в сторону дочери взгляд, в котором читалось: "Допрыгалась", и вышла из комнаты в сопровождении аббатисы.
Какое-то время все молчали. Нони сидела, опустив голову и сложив руки на коленях. Полное послушание. Идиллическая картина.
Риццоли придвинула стул и села напротив девочки. Она молчала, словно чего-то ожидая. Выдерживая паузу.
Наконец Нони украдкой взглянула на Риццоли.
– Чего вы ждете? – спросила она.
– Жду, пока ты расскажешь мне, что видела в комнате Камиллы. Потому что знаю: ты подглядывала за ней. Я и сама любила подглядывать, когда была маленькой. Шпионила за взрослыми. Смотрела, какими странными вещами они занимаются.
– Это ведь "вторжение в частную жизнь".
– Да, но все равно забавно, не так ли?
Нони подняла голову и вперила взгляд в Риццоли.
– Вы хотите меня обмануть.
– Я не собираюсь тебя обманывать, ясно? Мне нужно, чтобы ты мне помогла. Думаю, ты очень умная девочка. И уверена, ты видишь многое из того, чего взрослые не замечают. Что ты на это скажешь?
Нони пожала плечами.
– Может быть.
– Так расскажи мне, чем занимаются монахини.
– Какие-нибудь странности?
– Да.
Нони наклонилась к Риццоли и тихо произнесла:
– Сестра Эбигайл носит памперсы. Она писает в штаны, потому что очень старенькая.
– Сколько ей лет, как ты думаешь?
– Ну, лет пятьдесят.
– Да уж. Действительно, старая.
– Сестра Корнелия ковыряет в носу.
– Фу, какая гадость.
– И швыряет козявки на пол, когда думает, что этого никто не видит.
– Еще хуже.
– А сама требует, чтобы я мыла руки, говорит, что я маленькая грязнуля. Но она руки не моет, а ведь они у нее в козявках.
– Ты мне так аппетит испортишь, ребенок.
– Я ее как-то спросила, что же она сама козявки не смывает, а она взбесилась. Сказала, что я слишком много болтаю. Сестра Урсула тоже так сказала, когда я спросила ее, почему у той тети нет пальцев, и шикнула на меня, чтобы я замолчала. Мама все время заставляет меня извиняться. Она говорит, что ей за меня стыдно. Что я вечно лазаю там, где мне не место.
- Предыдущая
- 18/67
- Следующая
