Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003) - Линк Келли - Страница 77

У Эдди как-то возникла мысль, что дурные черты человеческого характера можно исправлять разными видами рельефа: океан более всего подошел бы для фигляров, горы — для властолюбцев и так далее. Не помню, кого должна была исцелять пустыня, но в джунгли следовало отправлять эгоцентристов. Нас было семеро, и мы вошли в джунгли с ружьями в руках и любовью в сердце. Я говорю так сейчас потому, что не осталось никого, кто мог бы мне возразить.

Нашу поездку организовал Арчер. В то время он работал в Музее естественной истории Луисвилля, где ему платили за создание коллекции шкур и костей. Все прочие были любителями-энтузиастами и отправились в путешествие за свой счет, из любви к приключениям. Арчер пригласил Эдди (пауки), Рассела Макнамара (шимпанзе), Трентона Кокса (бабочки), который то ли не смог, то ли не захотел поехать, Уилмета Сиберта (крупная дичь), а также Мериона Каупера (тропическая медицина) и его жену, но Мерион ко времени отъезда только-только расстался с прежней супругой и завел новую, так что именно он и привез с собой Биверли Крисе.

Я отправилась с Эдди, чтобы помогать ему с сетями, силками и банками для пауков. Я никогда не принадлежала к числу тех, кто визжит при виде жука, а если бы и принадлежала, то за двадцать восемь лет совместной жизни с Эдди сто раз бы от этого излечилась. Чем больше ножек было у какого-нибудь существа, тем больше оно нравилось Эдди. Ну, может, и не совсем чем больше. Но до восьми — это уж точно.

Арчеру ужасно хотелось, чтобы в составе экспедиции были женщины, потому он и пригласил меня, только Эдди мне об этом не сказал. И правильно сделал. А то я бы подумала, что нужна только для того, чтобы готовить еду (хотя для этого, разумеется, имелись местные жители) и ухаживать за больными, чем мы, я и Биверли, в конечном счете и занимались, если дело касалось какой-нибудь пустяковой хвори и Мерион считал ниже своего достоинства ею заниматься. Возможно, я бы и не поехала, если б знала, что получила особое приглашение. В общем-то я научилась печь более или менее съедобный хлеб на углях костра, используя в качестве дрожжей местное пиво.

Не буду рассказывать, как мы плыли, хотя и наше плавание не обошлось без неприятных моментов. Оказалось, что у Уилмета чрезвычайно чувствительный желудок; проблемы с ним начались еще в океане и возобновились, когда мы высадились на сушу. Рассел же оказался не дурак выпить, к тому же был человеком невезучим и мнительным, почему-то считавшим, что обожает игру в карты. Хотя было бы куда лучше, если бы он держался от карт подальше. Биверли была современной девушкой образца 1928 года и могла одновременно жевать жвачку, курить, стирать со своих губ помаду и наносить ее на твои. Арчер находил, что она и Мерион слишком уж беспокойная пара, и старался как-то их урезонить, говоря, что они причиняют мне неудобства, хотя на самом деле мне не было до них никакого дела. Я уже начинала бояться, что отныне так будет постоянно, и всякий раз, когда кому-нибудь захочется отдохнуть, станут говорить, что я нуждаюсь в отдыхе. Я так и сказала Эдди, что мне это совершенно ни к чему. Так что когда мы окончательно подготовились к поездке и отправились в путь, то считали, что знаем друг друга достаточно хорошо, и не слишком радовались тому, что узнали. И все же я думала, что все трения сойдут на нет, когда у нас появится настоящее дело. Но и в течение тех долгих дней, когда мы добирались до гор — все эти бесконечные поезда, автомобили, ослы, мулы и, наконец, пеший переход, — все шло достаточно гладко.

Добравшись до миссии Луленга, мы уже достаточно насмотрелись Африки — равнинной и горной, жаркой и холодной, черной и белой. Поскольку я и раньше о ней кое-что знала, то сейчас испытываю большое искушение сказать, что чувствовала именно то, что должна была чувствовать, и знала то, что следовало знать. На самом же деле все было иначе. К местным жителям я относилась совсем не так, как могла бы. Наши помощники меня совершенно не интересовали и не произвели на меня никакого впечатления. У многих из них были подпилены зубы, и лет десять назад они еще были каннибалами, во всяком случае, так нам сообщили. Все они были грязные, мы тоже, но я и Биверли хотя бы пытались с этим бороться и при каждом подходящем случае купались, при этом за нами непременно кто-нибудь подсматривал. Что это было — желание полюбоваться нашим телом или определить, каково оно на вкус, мне думать не хотелось.

Отцы-миссионеры рассказывали, что не так давно по деревням водили на веревках рабов, и жители обводили те части их тел, которые хотели бы купить, когда этих рабов будут разделывать; после этого мне уже не хотелось знать ничего. Теперь во всех людях, которых мы встречали, я отказывалась замечать хоть какую-то красоту или доброту, хотя Эдди видел в них и то, и другое.

В Луленге мы провели три ночи и получили постель, хорошую пищу и возможность вымыть голову и постирать одежду. Мы с Биверли делили общую комнату, поскольку места не хватало и ей не смогли выделить отдельное помещение. В то время она поссорилась с Мерионом, сейчас уже не помню из-за чего. Да и вообще они были весьма шумной парой, постоянно кричали друг на друга, дулись, а потом затевали новую ссору. Не ахти какое развлечение для зрителей, зато его участники, очевидно, получали немалое удовольствие. Поэтому Эдди поселили вместе с Расселом, что совершенно выбило меня из колеи, поскольку я предпочитала просыпаться в одной постели с мужем.

Вечером, когда мы сели обедать, к нам присоединился управляющий-бельгиец, угостивший нас превосходным вином. Я не помню, как его звали, зато хорошо помню, как он выглядел — лысый здоровяк лет шестидесяти с белой бородой. Помню, как однажды он шутя сказал, что его волосы эмигрировали с головы на подбородок, где более сильное питание.

Эдди пребывал в прекрасном настроении и говорил больше обычного. Африканские пауки так восхитительно агрессивны. Многие из них имеют зубы и ведут ночной образ жизни. Мы уже, к слову, отправили домой десятки «черных вдов», с рисунком на брюшке в виде песочных часов, и несколько замечательных золотистых пауков-отшельников, с длинными тонкими ногами и темными шевронами на брюхе. В тот вечер Эдди особенно восторгался одним маленьким прыгающим паучком, который не сплетал собственную паутину, а потихоньку забирался в чужую. На нем не было красивого узора; когда Эдди его впервые заметил, то сначала принял за комочек грязи, запутавшийся в шелковых нитях. Но потом он увидел, как паучок распрямил лапы, подкрался к владельцу паутины и прикончил его, проявив при этом чудеса хитрости.

«Если тысяча пауков начнет одновременно плести паутину, они спеленают льва, — сказал бельгиец. Очевидно, это была местная поговорка. — Однако они ведь не собираются в стаи, правда? Черные такого не замечали. Впрочем, наука — это наблюдение, а в Африке не принято наблюдать».

Именно в те дни в Луленге началась охота на горилл, и я думаю, не надо обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что наша компания забыла о пауках. Бельгиец сказал, что всего шесть недель назад на одну из деревень напала стая горилл-самцов. Они разграбили запасы провизии и утащили с собой женщину. На следующий день нашли ее браслеты, но сама она так и не вернулась и, как опасался бельгиец, вряд ли когда-нибудь вернется. Гориллы продолжили преследовать это селение с таким упорством, что жителям пришлось его оставить.

«Похищение женщины я категорически отрицаю и считаю это суеверием и желанием сгустить краски», — сказал Арчер. Он всегда говорил так официально, вы бы ни за что не догадались, что он из Кентукки. Да и вид у него был не очень — очки с толстенными стеклами, из-за которых его глаза казались выпученными, неухоженные волосы, рубашка с грязными манжетами. Налив всем принесенного бельгийцем вина, он, как я помню, самую щедрую порцию выделил себе. Ну разве не смешно, как отчетливо запоминаются пустяки?

«Но вот остальная часть вашего рассказа меня заинтересовала. Если вам удастся добыть гориллу, я бы, пожалуй, купил бы ее шкуру, если, конечно, она не будет попорчена».