Ярмарка невест - Герн Кэндис - Страница 38
- Предыдущая
- 38/68
- Следующая
– Что за игру вы со мной затеяли, мадам? – спросил Джеймс. – Зачем вы прятали свою девственность под фальшивым замужеством?
Верити отвела глаза и тихим, дрожащим голосом ответила:
– Вы ошибаетесь. Мое замужество было настоящим, и я не была... д-девственницей.
Неодолимая злость охватила Джеймса. Он дернул ее юбки с такой яростью, что Верити отпрянула, как будто боялась, что он ее ударит.
Джеймс показал ей испачканный кровью подол.
– А как вы объясните вот это?
Верити вырвалась и поправила юбки.
– Это не то, что вы думаете, – сказала она. – Это просто мои... мои дни. Я была... замужем. Это было у меня не в первый раз.
Джеймс не понимал, почему Верити лгала. Она, бесспорно, была девственницей. Проклятие, почему она играет с ним в эту игру?
Он встал и только тут заметил, что его кресло перевернуто. Он поднял его, поставил спинкой к огню и сел. Он смотрел, как Верити поднимается и оправляет юбки. Пятно сзади выделялось как маяк. Узел на затылке ослаб и мягко качался. Длинная прядь волос выбилась из него и неопрятно спадала Верити на левое плечо. Платье у ворота было порвано. Верити выглядела как женщина, которую изнасиловали.
Джеймс больше не в силах был смотреть на то, что он натворил.
– Пожалуйста, уходи, – буркнул он.
Верити медленно, ни слова не говоря, пошла к двери. Судя по тому, как она шла – неуклюже, осторожно, – ей было еще больно.
– Подожди, – сказал Джеймс, и Верити остановилась.
Он не мог позволить ей уйти обиженной, сбитой с толку, униженной. Он заставил себя произнести слова, которые должен был сказать.
– Я сожалею о том, что случилось. – Его голос звучал невыразительно и грубо, но это было все, что он был способен выдавить из себя в тот момент, не развалившись на части. – Обещаю, что впредь такое не повторится. Клянусь, что больше не прикоснусь к тебе.
Верити расправила плечи, гордо, как часто это делала, подняла голову и выплыла из комнаты с достоинством герцогини. Он молился Богу, чтобы по дороге ее никто не увидел. Несмотря на гордую осанку, она выглядела ужасно. Проклятие!
Джеймс поставил локти на колени и уронил голову на дрожащие руки. Он подумал, что никогда в жизни не был более несчастным, но это было неправдой. Большую часть жизни он провел, страдая по собственной вине. Просто это была новая глава в его бесславной истории: трусость, убийство, а теперь вот еще изнасилование.
Было ли это изнасилованием? Верити не сопротивлялась. Она даже ни разу не попросила его остановиться. Насколько он мог вспомнить, она была так же возбуждена, как и он, хотела этого не меньше, чем он.
Но она была девственницей.
Черт побери, что же ему теперь делать? А если она забеременеет? От этой мысли Джеймс вздрогнул. Предложить ей выйти за него замуж? Но она не свободна. Несмотря на те двести фунтов, она все еще была официально замужем.
Была ли она вообще когда-нибудь замужем? Если была, то почему до сих пор оставалась девственницей? У Джеймса голова пошла кругом от мыслей о тайных сговорах и обманах, о ловушках, об интригах, плетущихся для того, чтобы втянуть его... во что? Если здесь был какой-то хитроумный план, то в нем не было никакого смысла. Расселл удрал с двумя сотнями фунтов почти два месяца назад. Кроме того, никто не мог знать заранее, что Джеймс окажется в тот день в Ганнислоу или что он сделает то треклятое предложение. Если его заманивали в ловушку, то почему ждали до сегодняшнего дня?
Конечно, Верити надо было дождаться его первых действий. Он однажды уже почти сделал это, и в тот раз она была так же готова и согласна, как сегодня вечером.
Джеймс поднял голову и громко выругался.
– Нет, нет, нет!
Он бил кулаком по подлокотнику кресла с такой силой, что на руке вскочила шишка. Нет, он в это не верил. Он сочинял небылицы, чтобы снять вину с себя. Он не знал, почему она лгала, но не верил, что Верити была лживой по своей природе. Она была самым открытым человеком из всех, кого он знал. Все в ней было искренним, начиная со страха, испытанного ею на аукционе и в последующие дни, и кончая утешением, которое она ему предложила сегодня.
Джеймс встал и начал ходить по комнате. Почему она лжет? Почему пытается притворяться, что он не лишил ее девственности, ворвавшись в нее, как разъяренный бык? Почему она делает вид, что он не причинил ей боль? Джеймс подошел к столу, где на блюдце стояла полная чайная чашка. Чай, который принесла Верити. Она, вероятно, как раз принесла питье, когда увидела его. В каком виде? Съежившимся от страха перед огнем?
Джеймс взял отвратительное варево, и неожиданно его пронзило понимание. Верити всегда старалась облегчить страдания независимо оттого, что это было: зубная боль у кого-то из жителей деревни или бессонница у него самого. Ему не нравилось думать о том, что она могла увидеть сегодня вечером, когда он тут сражался со своими демонами. Однако она предложила ему себя как средство облегчить его мучения. Она отдала себя легко, не задумываясь. Она была слишком обеспокоена его болью, чтобы позволить ему узнать о своей собственной. Она защищала его, делая вид, что он не причинил ей никакого вреда.
Джеймс повернулся и швырнул чашку с блюдцем на каминную решетку, где они раскололись на мелкие кусочки. Как он был себе омерзителен за то, что натворил! Что теперь можно сделать, чтобы исправить зло, причиненное этой милой женщине, которая пыталась лишь помочь ему в момент слабости? А он еще со злостью накинулся на нее, как будто это она сделала что-то дурное.
Верити преподнесла ему в дар свою девственность, и он наконец понял щедрость этого поступка. Ему почти разбило сердце – если допустить, что оно у него еще есть, – осознание того, что Верити для него сделала, и он всегда будет чтить ее за этот бескорыстный дар.
Он будет относиться к этому как к подарку. Он никогда, никогда больше не попросит Верити об этом. Он сделал достаточно для того, чтобы подорвать ее чувство собственного достоинства. Он не будет разрушать его дальше.
Что же ему с ней делать, если она живет с ним под одной крышей, ест за одним столом, ездите ним вместе верхом и каждый вечер приносит отвратительный на вкус отвар? Пожениться они не могут...
Эта мысль сразила Джеймса, как удар молнии. Он перестал шагать. Жениться на Верити? Господь свидетель, он женился бы, если бы мог. Она уже освоилась в его доме, в его деревне и заняла какой-то уголок в его сердце. Он был бы рад связать с ней свою жизнь.
Раньше он не думал впускать в свою жизнь другую женщину. Его отношения с Ровеной были трудные и переменчивые с ранней юности. Но он ее любил со всепоглощающей страстью первой любви, а в конце убил. Джеймс никогда не собирался снова впустить любовь в свое сердце.
Он не был готов позволить себе полюбить Верити, во всяком случае, он не был готов допустить, что его чувство к ней превратится в любовь. Но если бы Верити была свободна и согласилась бы, он немедленно женился бы на ней.
Джеймс некоторое время прокручивал эту мысль в голове, обдумывая возможность развода и аннулирования брака. Только какой в этом смысл? Он мог ей предложить безрадостную жизнь, пронизанную трусостью и чувством вины. Верити в конце концов будет презирать его, как и Ровена.
Джеймс налил себе бренди, взял с собой графин и снова сел в свое кресло. Он надеялся, что его неосторожность не приведет Верити к беременности. Эта мысль ужаснула его больше, чем все остальное. Как можно доверить ему жизнь ребенка, если у него все еще случаются помрачения сознания, во время которых он не контролирует себя и не имеет понятия, что делает в течение нескольких часов?
Джеймс отбросил мысли об отцовстве, как делал это всегда, потому что дети только вызывали у него образ Тристана, с его большими доверчивыми голубыми глазами и копной светлых вьющихся волос. Джеймс почти не знал, но безмерно любил своего сына. Вернувшись из Испании, вместо того чтобы впустить ребенка в свою жизнь, он стал держать Тристана на расстоянии. Временные помутнения сознания становились тогда все глубже и чаше, и Джеймс боялся, что может случиться беда. И был прав.
- Предыдущая
- 38/68
- Следующая
