Подполковник медицинской службы - Герман Юрий Павлович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/48
• Следующая

Похожий на огромную отощавшую птицу, шаркая ногами в спадающих калошах и на что-то сердясь, он сунул сухую руку Боброву, потом Калугину, потом старшине Пялицыну и снял шапку, не замечая, как весело все на него поглядывают и сколько он доставляет людям удовольствия своими вечно штатскими поступками, крикливыми, каркающими замечаниями и добродушно-виноватой улыбкой на изборожденном морщинами, дурно выбритом лице.

– Можете себе представить, – сказал он Калугину, – вчера опять отправил в Ленинград письмо своему квартирному уполномоченному. На прошлое ответа нет и по сей день. Вы ведь тоже ленинградец, я помню, мы встречались.

– Я – москвич, – ответил Калугин, – живу в Москве на Маросейке.

– Постарели, – сказал Левин, – с тех пор очень постарели.

– С каких это "тех пор"?

– А с тех, – осторожно, с робкой улыбкой произнес Левин. Он уже догадывался, что опять путает.

– С каких? – допытывался безжалостный Калугин.

– Ну ладно, проваливайте от меня, – воскликнул Левин, – у меня не тот возраст, чтобы шутить шутки.

И доктор слегка толкнул Калугина в плечо всем своим узким телом с такою силой, что долго сам раскачивался, потеряв равновесие.

– А меня вы помните, товарищ военврач? – спросил летчик Бобров.

– Еще бы не помнить! Ваша фамилия Мельников. Нет человека, которого бы не знал доктор Левин, если, конечно, этот человек принадлежит к славному племени крылатых. Вы – Мельников!

– Ошибаетесь, товарищ военврач!

– Я ошибаюсь? Я?

– К сожалению, товарищ военврач.

– Вы мне все надоели, – сказал Левин. – Добрые десять лет со мною шутят этим способом. Нельзя ли придумать что-либо поостроумнее. У кого есть папиросы?

– Папиросы есть у меня, – сказал Калугин, – но тут курить, доктор, не разрешается. Это во-первых. А во-вторых, вы уже в строю. Придется маленько потерпеть.

– Теперь я вспомнил вашу фамилию, – воскликнул Левин. – Вы – Калугин. Военинженер Калугин. Посмейте возразить! А он Мельников. И пусть не болтает глупости.

С видом победителя он вышел из строя и прошелся вдоль машин, предназначенных к ремонту. Один истребитель с искореженным винтом привлек его внимание. Он покачал головой, потом потрогал рваные раны на фюзеляже машины. Старое лицо его сделалось скорбным.

– Посмотрите, как они дерутся нынче, – сказал он, – броня превращается в рваную тряпку. А покойный Зайцев мне рассказывал, что в империалистическую имел место случай, когда один штабс-капитан расстрелял все патроны, очень рассердился и бросил свой пистолет в другого летчика, в австрийца, просто в голову. Разные бывают войны.

– Встаньте на место, доктор, – позвал Калугин.

Вошел начальник штаба – очень бледный полковник Зубов, и сразу же все подравнялись и перестали разговаривать. Старший политрук Седов вдруг сконфузился под пристальными взглядами сотни людей и стал что-то негромко докладывать начальнику штаба. Сегодня был его день – день старшего политрука Седова. Ради предстоящего торжества он выбрился так старательно, что весь изрезался, и теперь его лицо было разукрашено маленькими бумажками, наклеенными на местах порезов. И вообще все, с его точки зрения, не удавалось и было подготовлено наспех, без специального совещания, без соответствующих предварительных размышлений. В самом деле, вдруг позвонили, и тотчас же производи награждение. И где? В мастерских! А ведь все можно было устроить в Доме Флота, при свете прожекторов, и там вручение орденов снимали бы кинооператоры на пленку для всего Советского Союза.

– Ничего, ничего! – довольно громко ответил начштаба. – Главное – спокойствие.

И ушел за командующим, который все еще курил возле мастерских, прислушиваясь к рокоту моторов и к коротким ударам пушечной пальбы в воздухе.

– Опять Седов напутает? – улыбнувшись, спросил командующий. – Он, знаете ли, всегда так волнуется, смотреть на него страшно. Комиссар хотел его снять с этого дела, да я заступился. С ума человек сойдет.

– Работа, конечно, красивая, – тоже улыбнувшись, ответил начштаба, – и надо ему отдать справедливость – всю душу вкладывает. Нет, нельзя его трогать. Давеча попросил разрешения одну медаль "За отвагу" лично отвезти Смородинову в город. Тот в госпитале там лежит. И, представляете, врачей вызвал в палату, сестер, санитаров.

Он пропустил командующего вперед, поправил фуражку, обдернул шинель и великолепным, очень красивым шагом вошел в мастерскую. Где-то на фланге звучный и громкий голос скомандовал «смирно», и все стихло.

Седов прочитал по бумаге первую фамилию. Крупнотелый летчик, с трудом отбивая строевой шаг мягкими унтами, пересек расстояние, отделяющее его от командующего, и встал навытяжку. Выражение лица Седова из старательного сделалось отчаянным, он дважды, шепча при этом губами, сверил номер и протянул коробочку командующему.

– Поздравляю, капитан, – сказал командующий, светло, и прямо вглядываясь в глаза летчика, – хорошо бьете фашиста, поздравляю. И из техники выжимаете все, что она может дать. Правильно делаете.

Лицо летчика напряглось, он громко ответил положенную фразу, повернулся и пошел на свое место. Седов назвал другую фамилию, опять сверил номер и протянул еще коробочку командующему.

На сопках, слева от мастерских, ударили зенитки, и всем сразу стало видно, что командующий, вручая ордена, в это же время прислушивается к тому, что происходит там, в небе.

Восьмым был военврач Левин.

Волоча за собою спадающую калошу и не замечая этого, он взял из рук командующего коробочку с орденом, сказал «спасибо» и пошел было обратно, как вдруг командующий остановил его, и он вновь возвратился к покрытому кумачом столу, добродушно и немного виновато улыбаясь.

– Товарищ военврач, – сказал командующий негромким голосом, – думаю, что выражу общее мнение, если от имени всех нас особо поздравлю нашего дорогого товарища Левина, которого мы – вернее, многие из нас – помнят по тем далеким временам, когда… когда они были учлетами и когда военврач Левин лечил нас не только лекарствами, но и… советами… когда военврач Левин… помогал нам в трудные дни… верить себе и верить в себя…

Командующий помолчал немного и прислушался к тому смутному и сочувственному гулу, который прошумел среди построившихся людей, потом пожал сухую и крупную руку доктора, взглянул ему в глаза и добавил:

– Одним словом, товарищ военврач, горячо вас поздравляю с наградой и желаю вам здоровья и сил для той работы, которая ожидает вас до великого дня победы.

– Благодарю вас, – опять сказал Левин, – спасибо! Вернувшись в строй, он надел очки и аккуратно прочитал свое временное удостоверение.

Следующим получил орден Калугин, потом опять пошли истребители, за ними батальон аэродромного обслуживания. Зенитки замолчали. На лице Седова от напряжения выступили крупные капли пота.

– Старший лейтенант Сафарычев, – вызвал Седов.

– В воздухе! – ответил чей-то густой голос.

Седов отложил орден Сафарычева и прочитал еще две фамилии.

– Абрамов убит, – отозвался тот же густой голос. Седов отложил в сторону орден Абрамова.

Когда все кончилось, Левин медленно вышел из мастерских. Опять посветлело, снег перестал падать. Слева от капониров грохотали прогреваемые моторы дальних бомбардировщиков. Техник, которого, кажется, звали Гришей, поднял руку и что-то прокричал Левину, – наверное, поздравил. "Если мне не изменяет память, – подумал Левин, – то у него был перелом ключицы".

Подскакивая на ухабах застывшей дороги, его обогнала грузовая машина, в которой, держась друг за друга, пряча лицо от холодного ветра, стояли летчики. И они тоже что-то закричали Левину и замахали ему руками, а потом один из них забарабанил в крышу кабины, и грузовик остановился. "Еще немного, и у меня сделает ся сердцебиение, – подумал Левин, – ко мне все-таки великолепно относятся в нашем ВВС".

Дюжие руки втащили его в кузов с такой быстротой, что он даже не заметил, как это произошло. Он просто очутился в кузове среди трех десятков молодежи, и только одно лицо показалось ему знакомым. "Осколочное ранение в тазовую область, – вспомнил он, – да, да, как же. Его дела были плохи – этого юноши, а вот теперь ничего".

• Предыдущая
• 3/48
• Следующая