Дорогой мой человек - Герман Юрий Павлович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/143
- Следующая
– Давай шанцевый инструмент! – распорядился Бабийчук. – Куда лопатки подевали?..
Покончив с похоронами, Бабийчук подошел к раненым, спросил угрюмо:
– Ну как? Оживете, или тоже закопаем?
– Иди, проходи, похоронная процессия, – сказал Кислицын. – Управимся без тебя…
Цветков дремал на своих носилках поблизости, в дремоте вздрагивал, иногда настойчиво спрашивал, который час, словно от этого зависело что-то важное, главное, насущное…
По-прежнему, как тогда в Белополье, в ночь несчастья, падал снег крупными мокрыми хлопьями, ныл в стволах ветер, было холодно, и казалось, что никогда больше не покажется солнце, не согреет лес, не просохнут измученные, голодные, простывшие люди.
– Кого у нас побило? – вдруг отрывисто осведомился Цветков.
– Дядю Мишу похоронили, – ответил Устименко.
– Романюка?
– Его. Еще вот трое раненых.
– Убили, значит, дядю Мишу. Ну, а ранен кто – поименно?
Володя назвал. Цветков подумал, попросил попить, потом велел военврачу Устименке принять командование отрядом «Смерть фашизму». Случившиеся поблизости Ванька Телегин и начхоз Павел Кондратьевич удивленно переглянулись. Цветков перехватил их взгляд, выругался длинно и грубо и сказал, что «днями» сам встанет и наведет порядочек, а пока что «собеседование», «анархию» и «семейную обстановку» в отряде надо кончать.
– Давеча весь день совещались и переругивались, – устало произнес он, вот и доболтались, задери вас волки! Я уже маленько соображаю, Устименко будет замещать меня временно…
И приказал безотлагательно двигаться дальше.
– Ясно! – кивнул Володя.
– Отдохнуть людям пора! – со вздохом, закрывая ввалившиеся глаза, добавил Цветков. – И раненых теперь много…
Но отдохнуть по-настоящему удалось только на четвертые сутки после этого боя: вернувшийся из разведки Телегин радостно сообщил, что за холмами южнее «открылся» наконец долгожданный дом отдыха «Высокое». Немцев там не видели, персонал весь в сборе, харчей – «завались», «одеялки, простынки, подушки, все культурненько, хоть в шашки играй – такая обстановка».
– А почему немцев не видели? – неприязненно осведомился со своих носилок Цветков.
Чтобы его не жалели и не видели его слабость, он со всеми разговаривал подчеркнуто сухо и даже враждебно.
– А потому, товарищ командир, – подойдя ближе к носилкам и вытягиваясь по стойке «смирно», ответил Ванька Телегин, – потому, наверное, что с осенними дождями совсем ихний проселок развезло, никакая техника проскочить не может, а фриц без техники – что козел без рогов… И завал еще сделался на проселке, мне нянечки тамошние докладывали. Километра на два оползло с холмов.
– Начальство там – кто?
– За начальство не скажу – сам лично не видел. Директор – фамилия товарищ Вересов. С племянницей, конечно, познакомился. Вера Николаевна очень интересная, сама она врач. Застрявши из-за войны…
Сделали еще доразведку – послали пообвыкшего к войне Холодилина. При нем, чтобы «не увлекался», был начхоз – человек осторожный в обхождении с людьми, что называется, тертый калач. Доцент и начхоз побеседовали с персоналом «Высокого», собрали всех, кто остался, велели приготовиться к «приемке крупной боевой части», топить баню, готовить харчи, «чтобы было по-нашему, по-советскому, как в нашей стране положено». Нянечки и сестры сразу засуетились, пошли получать халаты, стелить постели… Обо всем этом Холодилин доложил на опушке, на морозном ветерке.
– Чтобы не продали нас немцам! – жестко произнес Цветков.
– Не продадут, – пообещал доцент. – Наши же люди…
Володя щурился на озаренную лучами холодного солнца холмистую даль, на текущую тоненькой свинцовой ниточкой Янчу – ту самую, в которой он когда-то купался на практике у Богословского, и думал о том, что всюду здесь фашисты, и что еще долго будет эта война, и что тетка тоже где-то в этих краях, может быть, так же как он, глядит на попранную вражескими сапогами землю и думает те же думы, что и он…
– И подпись, – услышал Володя голос Холодилина, – подпись ихнего фашистского главного начальника: майор цу Штакельберг унд Вальдек…
– Подумайте! – вдруг со смешком вмешался в разговор Володя.
Цветков хмуро на него взглянул, Телегин удивился:
– Знакомый?
– Я слышал эту фамилию очень давно, – не торопясь, вспоминая тогдашние подробности, сказал Устименко. – Один наш профессор институтский смешно принимал ребенка в давние годы у мадам цу Штакельберг унд Вальдек. И теперь вдруг эта же фамилия здесь – начальником. Странно!
– Странно еще и то, что дом отдыха «Высокое» – личная собственность эмигранта Войцеховского, – сказал Холодилин. – И Войцеховский скоро приедет – наводить порядок, так передали директору дома отдыха. И передали, что с него взыщут – именно с директора – за все непорядки. Если мне память не изменяет – в Черноярске «аэроплан» знаменитый – больница тоже когда-то Войцеховскому принадлежал?
– Точно, – сказал Володя, – я там на практике был, у Николая Евгеньевича Богословского…
– Ладно, с вашими воспоминаниями! – раздраженно сказал Цветков. – Что вспоминать, решать надо, как теперь делать…
Его вновь скрутило, глаза смотрели растерянно, наверное надвигался кризис. Те несколько часов, в которые он пытался командовать, не прошли для него даром.
– Давайте, Устименко, смотрите сами…
Слабыми руками он потянул себе на лицо старый ватник и затих.
– Значит, будет так, – внезапно почувствовав на себе взгляды бойцов отряда, сказал Володя. – Значит, таким путем…
И, подгибая пальцы, он размеренно и коротко распорядился, как надо действовать «во-первых», «во-вторых», «в-третьих» и так далее, чтобы обеспечить в «Высоком» отдых отряда и лечение раненых. Говорил он неторопливо, порою задумываясь и поглядывая на вновь задремавшего Цветкова, а бойцам, которые слушали его, казалось, что говорит он не сам от себя, а от имени командира, и что поэтому все сейчас опять наладится и пойдет нормально, «своим ходом», как любил выражаться Ванька Телегин.
– Становись! – скомандовал почему-то Володя.
И попросил:
– В доме отдыха наши, советские люди. Будьте, товарищи, вежливы, эти лесные наши ухватки забудем…
– А в отношении любви к нашим советским нянечкам? – спросил одессит Колечка Пинчук. – Разрешается, товарищ Устименко? В отношении пламенной любви?
К морозным сумеркам отряд входил в недавно покрашенные ворота дома отдыха «Высокое». Хрипя, надрываясь, разбрасывая на примороженный желтый песок белую пену, рвались с цепей два здоровенных сторожевых кобеля кавказские овчарки. Нянечки, плача счастливыми слезами, причитая и сморкаясь в полы халатов, стояли в палисаднике у высокого столба, на котором сверкал в закатных солнечных лучах большой стеклянный шар. Сухонькая, тонкогубая, плоскостопая сестра-хозяйка глядела недоверчиво, в глазах ее почудилось Володе выражение примерно такое: «А это мы еще посмотрим!» Директор вообще не показался. «Мое дело сторона», – заявил он днем Холодилину. Зато на террасу выслал он свою племянницу – Володя успел лишь заметить, что она высокая, стройная, гибкая, что на плечах у нее пуховая шаль, а темные волосы разделены прямым пробором.
– У вас раненые, – низким, грудным голосом сказала она Володе, когда мимо нее через террасу пронесли носилки, – я врач, позвольте мне помочь вам…
Он не ответил, посторонился, так она была чиста по сравнению с ними, так несхожа была здешняя жизнь с тем, что досталось им, лесовикам, так враждебно пахло от нее сладкими духами.
Цветкова уложили на пружинный матрац в тихой, белой, большой, очень тепло натопленной комнате. Раненых Володя расположил рядом, чтобы все были «под рукой». Но ведь теперь он состоял в отряде не только врачом, его назначили командиром! И, наскоро вымывшись в бане, переодевшись в положенную здесь для отдыхающих дурацкую полосатую пижаму из фланели и накинув на плечи халат (его собственную одежду нянечки забрали «на обработку»), Володя обошел посты, проверил, действительно ли перерезана телефонная линия с райцентром, побеседовал с Минькой Цедунькой, на которого очень полагался, и только тогда вновь поднялся на террасу и пошел коридором дома отдыха, для того чтобы приступить к своим обязанностям врача.
- Предыдущая
- 18/143
- Следующая
