Лучший из миров (сборник НФ 1964 г.) - Вылчев Иван - Страница 25

— Давай набросаем эскизный проект. — Борис достал стопку бумаги и разделил ее пополам — себе и мне.

— Чего там набрасывать? — спокойно и самоуверенно ответил я. — У меня уже все продумано и готово.

— Ну…

— Все очень просто. В одном из отсеков ракеты помещают пустотелый шар, выполненный из твоего космического сплава, который не парит в вакууме. Когда ракета выходит в космос, отсек автоматически открывается. Затем открывается пустотелый шар, внутренняя поверхность которого покрыта твоим сплавом. Космос высасывает из него все содержимое, и через некоторое время шар закрывается. Что будет в таком шаре? "

— Вакуум.

— Молодец, Боренька. В таком шаре будет космический вакуум. Вопросы есть? Дополнения есть?

— По существу дела — нет. В деталях — есть. — Борис слез со стола и начал ходить по пустой комнате.

— И все это осуществляется там, в космосе, автоматически! — сказали мы оба вместе.

Борис радостно потер руки и сел писать проектное задание.

Наконец наступил этот день. Сразу же после приземления космической ракеты "Диспрозий" ее разгрузили. Нашу "ловушку" поместили в заранее приготовленное гнездо. Не знаю, что пережил Борис за то время, пока "ловушку" доставили в лабораторию, я же просто сгорал от нетерпения. Но все имеющее начало имеет и конец.

"Ловушку" установили в заранее приготовленное гнездо. Присоединили к клеммам провода, тщательно всё проверили. Борька заявил, что включить рубильник должен я. Мне же казалось, что это право целиком принадлежит ему.

Наш спор вызвал легкое оживление и смех. Ктото в конце концов включил рубильник.

Пока нагревались лампы, я подумал, что праздничное настроение бывает только в преддверии праздника. Когда праздник приходит, все кажется таким обычным. Вот и теперь… Сейчас приборы зафиксируют космический вакуум. Еще раз подтвердится теория Дирака, что вакуум — это не пустота, а море, наполненное зародышами виртуальных частиц. Мы снимем спектр колебаний пустоты и убедимся, что он подтверждает теорию. Что может быть еще?

В этот момент засветился зеленый экран осциллографа. Сначала светящаяся точка вычерчивала уже знакомые нам кривые излучения вакуума. Эти кривые мгновенно фиксировались на фотопленку, которая, пройдя сквозь проявитель, уже показалась в окошке. Я нажал кнопку и обрезал первый кусок пленки. Да, кривая имела тот же характер. Просто она была более точной: ведь впервые с нами "говорил" такой высокий вакуум. Как все-таки жаль, что даже очень важная и трудная работа по завершении становятся самой привычной и обыденной. Я знал, что завтра у всех нас появятся новые идеи, новые планы и мы опять будем гореть в чистом огне неутомимой жажды познания. Но сегодня… Сегодня мне было жаль, что мы победили вакуум… так быстро.

А назавтра, когда установка вошла в стационарный режим, случилось это. Сначала фотопленка запечатлела какой-то искривленный треугольник, потом ромб, пятиугольник, шестиугольник.

Многоугольники, все более приближаясь к кругу, сплетались в причудливую нескончаемую цепь. Это была странная и меняющаяся вязь, которая все усложнялась и точно куда-то звала, тянула за собой. Узор становился все более причудливым и изощренным.

Сквозь вязь многогранников пробивалась стоячая, вечно бегущая волна синусоид и тангенсоид, которые неизменно закручивались и переходили в спирали. Все сложней становились формы спиралей, все неуловимей и тоньше их контуры. Наконец все закончилось двойной спиралью — кохлеоидой, каждая половина которой словно повторяла себя самое в невидимом зеркале. Обе спирали кохлеоиды все больше закручивались, усложняли свои витки, пока, наконец, из кохлеоиды не родилось нечто, чему еще нет названия, чье движение нельзя описать ни одной известной нам математической формулой. Осциллограф по-прежнему светился, но яркая точка выписывала лишь нулевые колебания вакуума. Все исчезло. Мы не решались заговорить. Не помню, сколько прошло времени, как вдруг опять появились искаженные, построенные не из прямых, а из кривых линий многогранники, которые тянулись в усложняющейся цепи. Все опять закончилось кохлеоидой и ее вырождением во что-то, не имеющее названия.

Так продолжалось пять дней.

Все мы ходили в те дни, придавленные рождающейся где-то в глубине души догадкой. Кто-то сказал, что мы скользили над пропастью, в которой клубилось и кипело холодным огнем непостижимое.

Мы много раз собирались вместе и спорили о причине странных сигналов, полученных из нашей "ловушки". Каждый, почти одновременно, понял, что эти сигналы — зов разума. Это казалось диким, невероятным, но другого объяснения не было.

— Прежде всего геометрические фигуры! И какие! — говорил тогда бледный от волнения Борис. — Это же не эвклидова геометрия. Это фигуры Лобачевского, фигуры, искаженные в истинном пространстве. Я точно измерил параметры синусоид и тангенсоид, они соответствуют треугольнику с суммой углов в двести семьдесят градусов. Это треугольник на поверхности сферы.

Бориса прервал чей-то заикающийся, как у второклассника, голос:

— Ведь это диалектика, товарищи. Настоящая диалектика! Сначала треугольник, потом ромб, пятиугольник, стоугольник, круг. Что это, как не общий для всего мироздания закон постепенного перехода от количества к качеству? Все усложняется, все увеличивает свои признаки, но новое качество наступает не сразу. Чтобы из многоугольника родился круг, нужен скачок, а не простое увеличение числа сторон. Скачок наступает, и новое качество отрицает старое. Так рождается круг.

А я говорил о самом, по моему мнению, главном — о развитии материального мира и об источнике этого развития.

— Все развивается по спирали. Но здесь кохлеоида — двойная спираль. А ведь если вдуматься, это более точная схема. Вернее, более общая! Смотрите! Каждая половина — это отражение в зеркале соседней. Это наш мир и мир физического зазеркалья. Это единство и борьба противоположностей. Вот где основа развития вселенной. Единство и борьба мира и антимира. Только высокоорганизованный интеллект мог передать такую информацию. Все может быть разным в разных мирах, но одно остается общим — это наиболее общие законы диалектики.

Мы прекрасно понимали друг друга. Но каждого, вероятно (я сужу по себе), грыз червь сомнения. Прежде всего было непонятно, где находятся существа, посылающие нам, или кому-то еще, свои сигналы. В пустотелой "ловушке", которая, "зачерпнув" межзвездный вакуум, стояла в нашем приборе? Нет, об этом не могло быть и речи. Но тогда где?..

Может быть, правы те физики, которые считают, что наш мир и мир отрицательных энергий в каждой точке невидимо и неощутимо пронизывают друг друга?.

Может быть, именно нам посчастливилось первым нащупать, физически нащупать существование мира, который лежит где-то по ту сторону пустоты?..

Так прошел этот год, принесший волнующую тайну, раскрыть которую нам пока не удалось. Может быть, поэтому мне немного грустно, что так быстро течет время.

Сигналы разумного мира, зачерпнутые вакуумной камерой Бориса, взволновали лучшие умы человечества. Встреча с непостижимым казалась близкой и осязаемой. Ракеты поднимались в космос, неся в своих блестящих телах разнообразные "ловушки" от пустоты. Ученые изощрялись, придумывая самые причудливые формы этих приборов, которые порой достигали огромных размеров.

Но по возвращении на землю каждый раз повторялось одно и то же. Фотопленка с математической правильностью воспроизводила гармоничный танец все усложнявшихся геометрических фигур, известный всем из первого опыта с камерой Бориса. Ничего больше. Все тот же ритмичный вихрь линий и точек, кончавшийся как бы взрывом необъяснимой формы.

Фотографии странных сигналов появились в газетах и журналах у нас и за границей. Причудливый узор кохлеоиды, знакомый раньше только математикам, знает теперь любой школьник. Вот даже запонки и те украшает эта двойная спираль.

Я выхожу на балкон и смотрю в черный купол неба, тронутый бледным фосфорическим светом Млечного Пути. Я смотрю и думаю: как отгадать загадку двойной спирали? Мы проникли в тайну вакуума, мы познали его. Теперь мы должны изменить его, воздействуя… Чем? Пока неизвестно. Но я верю, что мы додумаемся.