Дети Дюны - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 14

• Предыдущая
• 14/111
• Следующая

— Я должна тебе кое-что рассказать, — сказала Джессика, — хотя даже я знаю, что этот мой рассказ напомнит тебе о многих случаях из нашего общего прошлого и что это подвергнет тебя опасности.

Она замолчала, чтобы посмотреть, как Ганима воспринимает это.

Они сидели одни, вдвоем, расположившись на низких диванных подушках в палате съетча Табр. Понадобилось значительное умение для проведения этой встречи, и Джессика была совсем не уверена, что не она одна прикладывала усилия для подобной встречи. Казалось, Ганима предвидела и продумывала каждый шаг. Было почти два часа пополудни, и волнения, связанные с узнаваниями, были уже позади. Джессика заставила себя сконцентрировать внимание на этой комнате со стенами из скал, с ее темными занавесями и желтыми подушками. Чтобы преодолеть накопившееся напряжение, она мысленно перенеслась, в первый раз за многие годы, во времена, напоминавшие ей о Литании. Против Страха из ритуала Бене Джессерит.

«Я должна бояться. Страх убивает разум. Страх — это маленькая смерть, которая несет полное забвение. Я буду смотреть в лицо моему страху. Я позволю ему овладеть мною и пронзить меня насквозь. И когда он уйдет, я внутренним зрением прослежу его путь. Там, куда уйдет страх, не будет ничего. Только я останусь».

Она проделала это молча и глубоко, спокойно вздохнула.

— Иногда это помогает, — сказала Ганима. — Я имею в виду Литанию.

Джессика закрыла глаза, чтобы скрыть потрясение от этой способности проникновения в чужие мысли. Прошло много времени с тех пор, как кто-нибудь был способен прочитать ее сокровенные мысли. Осознание этого всегда приводило в замешательство, особенно, когда эта способность подкреплялась интеллектом, который скрывался под маской детства.

Посмотрев в лицо своему страху, Джессика открыла глаза и уже знала источник беспорядка: «Я боюсь моих внуков». Ни один из этих детей не показал позор Мерзости, который Алия выставляла напоказ, хотя Лито выдавал каждый признак какого-то ужасающего уживания. Вот по какой причине он очень искусно отстранен от этой встречи.

В порыве гнева Джессика отбросила в сторону свои привычные застарелые эмоциональные маски, зная, что здесь от них не будет никакой пользы, они всего лишь препятствие в общении. С тех пор, когда у нее была любовь с Герцогом, она не убирала препятствия, и она обнаружила, что это ей принесло одновременно облегчение и боль. Остались факты, которые ни проклятья, ни молитвы, ни Литания не могли бы убрать из этой жизни. От этих фактов нельзя было убежать. Их нельзя было проигнорировать. Элементы видений Пола были восстановлены и были подхвачены его детьми. Они были магнитом в пустоте: жестокость и все самые серьезные злоупотребления властью притягивались к ним.

Ганима, наблюдавшая за сменой эмоций на лице своей бабушки, была очень удивлена, что Джессика потеряла над собой контроль.

Абсолютно синхронно, как бы улавливая движения друг друга, обе повернулись, глаза их встретились, и они уставились друг на друга, проникая глубоко друг в друга. Они обменялись между собой мыслями, не произнося слов. Джессика: «Я хочу, чтобы ты видела мой страх».

Ганима: «Теперь я знаю, что ты любишь меня».

Это был быстро проходящий момент их внутреннего доверия.

Джессика сказала:

— Когда твой отец был еще мальчиком, я доставила на Келадан Преподобную Мать, чтобы протестировать его.

Ганима кивнула. Память об этом была слишком яркой: «Мы, последователи Бене Джессерит, были очень осторожны, чтобы увериться в том, что дети, которых мы воспитывали, были людьми, а не животными. Никто никогда не мог определить это по внешнему виду».

— Это тот метод, с помощью которого вас обучали, — сказала Ганима, и память устремилась в ее разум: это старая Бене Джессерит, Ганус Хэлен Моахим. Она прибыла в замок Келадана со своим ядовитым Гом Джаббаром. И ящичком жгучей боли. Рука Пола (собственная рука Ганимы в разделенной памяти) была в агонии от этого ящичка, в то время как старуха спокойно говорила о мгновенной смерти, если он вытащит руку из ящика с болью. И не было сомнений в том, что смерть подкрадывалась к горлу ребенка, а старческий голос монотонно бубнил свое разумное объяснение:

— Ты слышал о животных, которые перегрызают себе ногу, чтобы выбраться из капкана. Это свойственно животным. Человек же останется в капкане, будет терпеть боль, ощущая смерть, потому что он может убить того, кто ставил капкан, и подвергнуть его наказанию.

Ганима затрясла головой при воспоминании о боли. Жжение! Жжение! Полу казалось, что от его кожи, из подверженной боли руки идет черный дым внутри ящика, мясо скручивается и отваливается, и остаются только одни обгоревшие кости. Но это был обман — рука была невредима. Хотя на лбу Ганимы выступил пот при этом воспоминании.

— Разумеется, ты помнишь это так, как я не могу, — сказала Джессика. На мгновение воспоминания отступили, и Ганима увидела свою бабушку в другом свете: что могла бы сделать эта женщина при выполнении всех необходимых условностей, навязанных орденом Бене Джессерит. От этого у нее возникали новые вопросы относительно возвращения Джессики на Арракис.

— Было бы глупо проводить этот тест с тобой или с твоим братом, сказала Джессика. — Ты уже знаешь, как все это происходило. Я должна признать, что вы люди, что вы не будете злоупотреблять наследованной вами властью.

— Но ты не делай такого заключения, — сказала Ганима.

Джессика закрыла глаза, осознав, что препятствия снова возвращаются на свои места. Она еще раз решила их убрать, спросив:

— Ты веришь, что я люблю тебя?

— Да! — Ганима подняла руку, когда Джессика пыталась договорить. — Но эта любовь не остановит тебя от уничтожения нас. О, я знаю причину. Лучше пусть полуживотное-получеловек умрет, чем переделает себя.

И это правда, когда это полуживотное носит имя Атридесов. — Но вы — люди! — выпалила Джессика. — Я доверяю моей интуиции.

Ганима поняла, что это правда, она сказала:

— Но ты не уверена в Лито!

— Нет.

— Мерзость?

Джессика могла только кивнуть. Ганима сказала:

— Нет, пока. Мы оба знаем, какую опасность это представляет. Мы можем видеть, что произошло с Алией от этого.

Джессика прикрыла глаза руками, подумала: «Даже любовь не может защитить нас от нежелаемых фактов». И она знала, что еще любит свою дочь, молча крича от безвыходности: «Алия! О, Алия. Я виновата со своей стороны в твоей гибели».

Ганима молча проглотила горе.

Джессика впустила руки, подумала: «Я не могу бесконечно оплакивать свою бедную дочь, но есть сейчас и другие вещи, с которыми необходимо разобраться в первую очередь». Она сказала:

— Итак, вы поняли, что случилось с Алией.

— Лито и я наблюдали, как все происходило. Но мы были не в состоянии предотвратить это, хотя мы обсуждали много возможных способов. — Ты уверена, что твой брат свободен от этого проклятия?

— Да, уверена.

Спокойную самоуверенность этого утверждения нельзя было отрицать. Джессика поверила этому. Затем:

— Как вам этого удалось избежать?

Ганима объяснила ей теорию, с помощью которой они с Лито определили, как можно избежать транса от употребления спайса, в то время как Алия всегда входила в транс. Она продолжала угадывать его видения и планы, которые они обсуждали — и даже Джакуруту.

Джессика кивнула. Алия — из рода Атридесов, однако и это создает большие проблемы.

Ганима умолкла, так как вдруг поняла, что Джессика все еще горюет по своему Герцогу, как будто он умер только вчера, и память хранит в душе его имя и память о нем вопреки всем угрозам. Воспоминания о жизни Герцога пронеслись в сознании Ганимы, чтобы дать этому свою оценку, чтобы понять это.

— А теперь, — сказала Джессика, ее голос оживился, — что ты скажешь об этом Проповеднике? Я выслушала несколько тревожных сообщений вчера после этого ужасного Очищения.

Ганима пожала плечами:

— Может быть, он…

— Пол?

— Да но мы еще не видели его, чтобы хорошенько изучить. — Джавид смеется над этими слухами, — сказала Джессика.

• Предыдущая
• 14/111
• Следующая