На чужой территории - Герантиди Олег - Страница 13

• Предыдущая
• 13/56
• Следующая

Сначала разговор не клеился, мешали сидящий, словно проглотивший кол, Молотов и слишком рано набравшийся Калинин. Но Сталину почему-то было важно их присутствие на этом ужине. И позднее, уже в самолёте, несущем его на запад, де Голль понял, почему. Молотов – зам главы правительства, а Калинин – спикер местного парламента. Все, о чем они договорились, как бы освящалось ими. Сталин вёл переговоры, даже за столом, не только и не столько как глава компартии, а как глава российского государства. Его первый заместитель и «всесоюзный староста» подтверждали своим присутствием его полномочия.

Спать де Голль остался у Сталина, благо на даче места хватало. И когда он уже засыпал на диване, он слышал, как во двор дачи заехал автомобиль, а по голосу узнал в позднем посетителе Василевского, заместителя начальника Генштаба. Сталин и после плотного ужина с вином остался в состоянии принять одного из высших руководителей воюющей армии.

Вернер Штольц, услышав от Эрики, что ей предложили заняться выпечкой печенья, сел в «Додж», автомобиль, купленный им для поездок по делам хозяйства, и уехал в город. Только к вечеру он смог вернуться и сразу же приступил к приготовлению ужина для «мисс».

Когда «мисс» спросила его, где он пропадал весь день, Штольц, как и положено уважающему себя дворецкому, чуть помедлил с ответом, а потом принёс и подал на серебряном подносе конверт с бумагами. Надпись на первой странице, сделанная золотыми буквами на чёрном фоне, гласила: «Корпорация „Доминатор“, а чуть пониже, тоже золотом – имя владелицы: госпожа Эрика Фон.

– Что ж, фирму мы зарегистрировали, остаётся теперь её «раскрутить», – голос Штольца изливал елей.

– А дальше что? – Эрика повертела в руках регистрационные документы.

– Дальше? Ну как минимум надо печь печенье и предлагать его в бакалейные лавки.

– Для чего вообще все это?

– Эрика, нам нужно поговорить. Предлагаю подняться в кабинет, я сейчас туда принесу кофе, коньяк и… боюсь, разговор затянется.

Эрика поднялась в кабинет, села в кресло у окна и стала ждать Штольца. Тот чем-то гремел на кухне, а ей вспомнилось то чувство отчаяния, когда она одна-одинёшенька шла по грохочущему и грязному Нью-Йорку на встречу к «дяде Семе». Кажется, как давно это было, а на самом деле прошло только две недели. Она чуть взгрустнула, представив расстояние, разделяющее её и Родину, и в этот же по-мазохистски сладостный миг в кабинет вошёл Штольц, несущий целую гору всякого съестного и выпивки. Он поставил поднос на кофейный столик, а на столе разложил документы, принесённые им из мэрии.

– Для начала, – предложил он, – давай снова познакомимся.

– Привет, меня зовут Эрика. – Эрику начал забавлять важный тон дворецкого.

– Госпожа Фон, я серьёзен. Меня действительно зовут Вернер Штольц, только о моей судьбе не знает всего даже господин Родригес. Я не только был гофмаршалом в одном прусском поместье. Я ещё был и достаточно крутым боевиком «Красного Фронта». Когда наши в тридцатых проиграли нацистам борьбу за власть, я был вынужден бежать из Германии и уже семь лет мыкаюсь по Америке. Повидал на своём веку – не пересказать словами. Не знаю, каким чудом Родригес нашёл меня, но я буду благодарен ему до гробовой доски. – Вернер с трудом глотал комок в горле и сдерживал слезы.

– Успокойся, Вернер. Никто теперь тебя не обидит, тем более нет причин беспокоиться о твоей работе или благополучии. – Эрика достаточно близко к сердцу приняла то, о чем ей говорил этот маленький длинноносый человечек, с неизменной серьёзностью произносящий всегда: «Чай подан, мисс».

– Я ведь вижу, что ты не разведчица, тем более не резидентка. Понятно, что тебя забросили, как это русские говорят – «на авось». Только ведь ты ещё и не обосновалась здесь как положено. Вот ты радовалась, что была принята местным сообществом. Хочешь, предскажу твою будущую судьбу?

– Давай, очень интересно.

– Да пожалуйста. Сначала ты привыкнешь к окружающему тебя комфорту. Привыкнешь ко всей этой роскоши, и уже не до дел твоих тебе будет. Почему? Да потому что много нового и интересного в жизни сокрыто. Пока тебя будет финансировать Хорхе, тебе и делать ничего не придётся. Потом Родригес, ввиду твоей явной бесполезности, перестанет давать тебе деньги. И покатишься ты по наклонной. Сначала богемные мальчики и седые богатые плейбои, затем планка будет падать все ниже и ниже, пока ты не обнаружишь себя в дешёвом баре, без кола, без двора, и даже без косметики. Ты захочешь переиграть всю свою жизнь, но это пока никому не удавалось.

– Ты жесток, старик.

– Я видел жизнь. И я бы хотел многое сделать по-другому, с сегодняшним опытом я бы совсем иначе построил свою жизнь, только опыт этот пришёл ко мне слишком поздно. У меня нет детей, и именно поэтому, если можно, я хочу помочь тебе избежать ошибок, которые сам совершил в жизни. Знаешь, какая самая большая ошибка? Недооценивать себя. Неважно, что думают и говорят о тебе окружающие, важно, что ты всегда сам готов совершить невозможное. То есть подвиг. Предлагаю тебе совершить подвиг. Господин Родригес, по нему видно, много бывал в Европе. И потому судит об Америке, как о Европе. Но Америка – не Россия и не Европа. Здесь другие ценности и другие приоритеты. На богему здесь смотрят, как на людей второго сорта. Впрочем, на простых людей смотрят, как на третий сорт. Кто здесь вне подозрений, прямо как жена Цезаря? Правильно, бизнесмены. Белая кость – голубая кровь Америки. Вот и нам надо войти именно в этот круг. Без успехов там грош нам цена и как резидентам, и как подпольщикам. А вот здесь и кроется самая большая опасность. Погоня за миллионами – это занятие затягивает похлеще, чем опиум. И очень скоро тебе трудно будет говорить с тем же Хорхе, а тем более ты не сможешь понять, о чем тебе толкует какая-нибудь мать-одиночка, которой нечем накормить детей.

– Ты в чем меня подозреваешь? В том, что я не смогу устоять перед богатством?

– А ты уже не смогла устоять…

– Говори!

– За это время мы с тобой потратили столько денег, сколько хватило бы, чтобы прокормить пять рабочих семей полгода.

– Ну так переезд, устройство и все такое.

– А деликатесы, а наряды по сотне долларов за штуку, а всякие безделушки. И вот ведь что самое неприятное для меня. Мы эти деньги не заработали, и неизвестно, откуда они у Родригеса. Может, он их у голодных русских детей отнял, чтобы нас здесь устроить, а мы шикуем.

– Не мы, а я. Я все поняла, Вернер. Говори дело.

– А дело простое, надо засучить рукава и приниматься за работу. С моими знаниями и с твоей молодостью, а также с нашим тевтонским умом и нашей немецкой настойчивостью нам по силам сотворить чудо. Чудо будет называться: корпорация «Доминатор».

Генерал де Голль летел над Германией в самолёте, четырехмоторном красавце, любезно предоставленном Сталиным французскому Народно-освободительному комитету. Легко Сталину дарить такие подарки. Самолёт-то – трофей, из-под Геринга забранный, но все равно, черт подери, удобно и приятно. Де Голль все время возвращался в памяти к последнему разговору с советским вождём. Пытался анализировать, но его все время преследовало ощущение, что Сталин, который его во всем мягко убеждал, нет, убеждал не то слово, он вроде бы подводил его к выводам, которые де Голль делал сам, но как он это проделывал, де Голль не мог понять.

Как трехчасовое общение могло сделать из него искреннего приверженца новой архитектуры Европы, он ума не мог приложить. Ведь не столько немцы, а в этом раньше был убеждён генерал, сколько янки и англичане – истинные враги и Европы, и всего континента. Именно они, Морганы и Барухи, взрастили Гитлера и, как волкодава, спустили с цепи на беззащитную Европу. А другие – Херсты и Чемберлены – вложили в его руки не только оружие, самое страшное – они убедили немцев в том, что путь, предложенный Гитлером, и есть настоящий, стоящий путь для энергичного и развивающегося народа. Сталину удалось укротить этого волкодава, но в этом ли дело? А если Сталин прав, если поражение Германии вовсе не означает конец этой войне. Ведь де Голль прекрасно помнил, что на пятнадцатое мая 1940 года французским Генштабом было запланировано начало войны против Советского Союза. И в Генштабе все считали не только вероятным, но и обязательным условием поражения СССР вступление Германии в войну против России. Только Гитлер не стал ждать, и десятого числа начал наступление на запад. Все было решено уже через две недели. Война, правда, шла ещё полтора месяца, но это уже были конвульсии французской армии.

• Предыдущая
• 13/56
• Следующая