Волчье Логово - Геммел Дэвид - Страница 16
- Предыдущая
- 16/65
- Следующая
— Я знаю, — медленно кивнул шаман. — Но ты боишься не зря. Цу Чао и правда сильнее. Он повелевает множеством душ. У императора тысяча рабов, и нет недостатка в сердцах, возлагаемых на алтарь Бога Тьмы. А что есть у меня? — Шаман издал сухой смешок, кивнув на трех дохлых кур. — Этим демонов не приманишь, Анши Чен.
— Мы могли бы напасть на Зеленых Обезьян и отнять у них детей.
— Нет! Я не стану приносить в жертву надирскую детвору.
— Но Обезьяны — враги нам.
— Сегодня враги, но когда-нибудь все надиры объединятся — так написано в книгах. Это самое Цу Чао сказал императору — вот почему мне явился дракон.
— Значит, ты не можешь помочь нам?
— Не будь дураком, Анши Чен. Я и теперь помогаю тебе. Скоро готиры придут сюда, и мы должны быть к этому готовы. Надо устроить зимовье у самых Лунных гор, чтобы в случае нужды отойти туда.
— В горы? Но там обитают демоны…
— Либо уходить в горы, либо погибать. Всем — твоим женам, и детям, и детям твоих детей.
— Но почему бы нам не отступить на юг? Мы могли бы уйти на сотни лиг от Гульготира. Могли бы соединиться с другими племенами, чтобы готиры не нашли нас.
— Цу Чао найдет. Мужайся, вождь. От кого-то из нас родится тот, кого столь долго ждали надиры. Понимаешь ли ты? Собиратель грядет! Он покончит с владычеством готиров и подарит нам весь мир.
— Доживу ли я до этих дней?
— Нет. Впрочем, и я не доживу.
— Будь по-твоему, — сдался вождь. — Мы откочуем к горам.
— И еще. Пошли за Белашем.
— Я не знаю, где он.
— Он к югу от новой дрснайской крепости, в горах, именуемых Скельнскими. Пошли за ним Шиа.
— Белаш не любит меня, шаман, ты знаешь.
— Я знаю многое, Анши. Я знаю, что в грядущие дни нам придется полагаться на твое трезвое суждение и твое военное мастерство. Ты известен как Хитрый Лис, и это имя пользуется уважением. Но я знаю и другое: нам не обойтись без Белаша, Белого Тигра Ночи. И он приведет с собой другого воина — Тень Дракона.
Экодас замешкался у двери настоятеля, собираясь с мыслями. Он любил жизнь в монастыре, тихую и полную добра, с ее часами занятий и размышлений. Ему нравились даже атлетические упражнения: бег, стрельба из лука и борьба на мечах. Он был един с Тридцатью во всем, кроме одного.
Он постучал и толкнул дверь. Золотой свет трех стеклянных ламп заливал комнату, и Дардалион сидел За столом, склонившись над картой. Настоятель поднял глаза. В приглушенном свете он казался моложе, и серебряные нити в его волосах отливали золотом.
— Входи, входи, мой мальчик. И садись. — Экодас с поклоном прошел к стулу. — Поделимся мыслями или будем говорить вслух?
— Лучше вслух, отец мой.
— Хорошо. Вишна и Магник говорят, что ты по-прежнему пребываешь в тревоге.
— Тревоги во мне нет, отец. Я знаю, на чем стою.
— Не считаешь ли ты это гордыней?
— Нет. Я верю в то же, во что верил ты до встречи с убийцей Нездешним. Или ты думаешь, что заблуждался тогда?
— Нет, я так не думаю. Просто я не верю больше в то, что есть лишь один путь к Истоку. Эгель тоже был верующим и провидцем. Трижды в день он молился, прося Исток указать ему путь. Но при этом он был солдатом, и это благодаря ему — ну и Карпаку, конечно, — враг был изгнан с дренайской земли. Теперь он умер. По-твоему, Исток не принял его душу в рай?
— Я не знаю ответа на этот вопрос, зато знаю то, чему меня учили мудрые, в том числе и ты: величайший дар Истока есть любовь. Любовь ко всему живому, ко всему, что Он сотворил. Теперь ты говоришь, что я должен взять меч и отнять чью-то жизнь. Не может это быть правильным.
Дардалион поставил локти на стол, стиснув руки, словно в молитве.
— Согласен ты с тем, что Исток сотворил льва?
— Разумеется.
— И оленя тоже?
— Да. И лев убивает оленя. Я знаю. Я не понимаю этого, но принимаю.
— Мне хочется полетать, — сказал Дардалион. — Следуй за мной.
Настоятель закрыл глаза. Экодас устроился на стуле поудобнее, положив руки на мягкие подлокотники, и сделал глубокий вдох. Дардалиону освобождение духа давалось без видимых усилий, Экодас же почти каждый раз испытывал трудности, как будто его душа прикреплялась к плоти множеством крючков. Ему приходилось повторять уроки последних десяти лет, твердить мантры, очищать свой разум.
"Голубка в храме, открытая дверь, золотой круг на голубом поле, расправляются крылья в золоченой клетке, цепи остаются на полу храма”.
Узы плоти ослабли — он будто плавал в теплых водах материнского чрева. Там ему было спокойно и безопасно. Потом вернулось ощущение жесткого дерева за спиной, твердого пола под сандалиями. Нет-нет, упрекнул себя Экодас. Ты теряешь то, что уже обрел! Он снова сосредоточился, но взлететь так и не смог. Голос Дардалиона прошептал в его голове:
— Дай мне руку, Экодас.
Зажегся теплый золотой свет, и Экодас соединился с настоятелем. Его дух, вырвавшись из тела, прошел сквозь каменные стены храма и воспарил в ночное небо над дренайской землей.
— Почему для меня это так трудно? — спросил он.
Дардалион, помолодевший, с разгладившимся лицом, коснулся его плеча.
— Сомнения и страхи, мой мальчик. И хотения плоти. Маленькие вины, незначительные, но докучливые.
— Куда мы летим, отец?
— Следуй за мной и увидишь.
Они устремились на восток, над мерцающим, отражающим звезды Вентрийским морем. Там бушевала буря и боролась со стихией крошечная трирема — громадные волны перекатывались через ее палубу. Вот смыло за борт матроса, и он исчез в волнах, а душа его крохотной искрой взмыла вверх и пропала.
Показалась земля — на восток тянулись горы и равнины Венгрии, а города сияли на побережье, словно драгоценности на черном плаще. Дардалион устремился вниз. Они остановились футах в ста над землей, и Экодас увидел в гавани десятки кораблей, услышал, как стучат в городе молотки оружейников. — Вентрийский военный флот, — сказал Дардалион. — Через неделю он отплывет на Пурдол, Эрекбан и Лентрум и высадит войска, которые вторгнутся в Дренай. Война и разрушение.
Они пролетели над высокими горами и снизились над мраморным городом, где широкие улицы в правильном порядке пересекались узкими. На высоком холме стоял дворец, окруженный высокой стеной, где шагали часовые в белых, украшенных серебром и золотом доспехах. Дардалион, пройдя сквозь стены, шелк и бархат, привел Экодаса в спальню, где почивал человек с черной бородой. Над спящим парил его дух, бесформенный, расплывчатый и не сознающий себя.
— Мы могли бы остановить войну теперь же, — сказал Дардалион, в руке которого явился серебряный меч. — Я мог бы убить душу этого человека, и тысячи дренайских солдат, крестьян, женщин и детей были бы спасены.
— Нет! — вскричал Экодас, бросаясь между Дардалионом и бесформенным духом вентрийского короля.
— Думаешь, я способен на это? — грустно спросил Дардалион.
— Я… Прости меня, отец. Я увидел меч и подумал…
— Я не убийца, Экодас. И воля Истока неведома мне. Ее не знает никто, и никто никогда не узнает, хотя многие уверяют в обратном. Дай руку, сын мой. — Стены дворца исчезли, и две души с ошеломляющей быстротой вновь понеслись над морем, теперь уже на северо-восток. Все мелькало перед глазами Экодаса — если бы не твердая рука Дардалиона, он потерялся бы в кружении ярких огней. Но вот полет сделался медленнее, и Экодас заморгал, пытаясь опомниться.
Внизу простирался другой мраморный город. Огромный амфитеатр на западе и обширный стадион для бега колесниц указывали, что это Гульготир, столица Готирской империи.
— Зачем мы здесь, отец? — спросил Экодас.
— Чтобы увидеть двух человек. Мы прошли сквозь врата времени — то, что сейчас предстанет перед тобой, происходило пять дней назад.
Дардалион, по-прежнему держа за руку молодого священника, слетел к высокому дворцу и проник в небольшую комнату за тронным залом.
Готирский император сидел на шелковом диване. Он был молод, не старше двадцати лет, с большими глазами навыкате и срезанным подбородком, частично скрытым жидкой растительностью. Перед ним на низком табурете сидел другой, в длинных темных одеждах из блестящего шелка, вышитого серебром. Темные волосы были гладко прилизаны, ненатурально длинные бакенбарды, заплетенные в косы, спускались до самых плеч. Раскосые глаза смотрели из-под бровей, рот был плотно сжат.
- Предыдущая
- 16/65
- Следующая
