Друсс-Легенда - Геммел Дэвид - Страница 7
- Предыдущая
- 7/75
- Следующая
— Погоди! — воскликнул Друсс. Воин задержался на пороге. — Ты верно сказал. Я не хотел бы, чтобы Ровена осталась одна в горах. Я говорил в гневе...
Шадак кивнул:
— Силу человеку дает то, что вызывает в нем гнев. Помни об этом, парень.
Шадаку не спалось. Он удобно устроился в кожаном кресле, вытянул длинные ноги к огню и положил голову на подушку, но образы и воспоминания продолжали клубиться в его уме.
Он снова видел перед собой сатулийское кладбище и Йонасина, обнаженного по пояс, с широкой изогнутой саблей и маленьким железным щитом на левой руке.
«Что, дренай, страшно?» — спросил он. Шадак, не отвечая, медленно отстегнул перевязь и снял теплую шерстяную рубаху. Солнце грело спину, свежий горный воздух наполнял легкие. «Нынче ты умрешь,» — шепнул ему внутренний голос.
И поединок начался. Первую кровь пустил Йонасин, задев грудь Шадака. Больше тысячи сатулов, собравшихся вокруг кладбища, разразились криками. Шадак отскочил назад.
«Уж не намерен ли ты покуситься на мое ухо?» — небрежно бросил он. Йонасин сердито зарычал и снова ринулся в атаку. Шадак отразил удар и двинул сатула кулаком в лицо. Кулак отскочил от скулы, но Йонасин пошатнулся, и Шадак ткнул его мечом в живот. Йонасин успел отклониться вправо, и клинок распорол только кожу на боку. Настал черед Йонасина отскочить назад. Из пореза хлестала кровь, и сатул потрогал рану, изумленно глядя вниз.
«Да, — сказал Шадак, — у тебя тоже есть кровь в жилах, Иди сюда, я пущу тебе еще малость».
Йонасин с воплем ринулся вперед, но Шадак ступил в сторону и рубанул его по шее. Когда смертельно раненный сатул повалился наземь, Шадак ощутил громадное облегчение и радость осуществившегося. Он жив!
Но его карьере пришел конец. Переговоры завершились ничем, и после возвращения в Дренан Шадака отправили в отставку.
После этого он нашел свое истинное призвание, став Шадаком-Охотником, Шадаком-Следопытом. Разбойники, убийцы, изменники — он шел за ними, как волк.
За все годы после боя с Йонасином он не знал больше подобного страха. До сегодняшнего дня, когда молодой воин с топором вышел на солнце.
«Он молод и не обучен, я убил бы его», — твердил себе Шадак.
Но льдистые голубые глаза и сверкающий топор не оставляли его в покое.
Друсс сидел под звездами. Он устал, но спать не мог. На улице показалась лисица — она подбиралась к мертвому телу. Друсс швырнул в нее камнем, и она отбежала, но недалеко.
Завтра сюда слетится воронье, и звери сбегутся пожрать мертвую плоть. Всего несколько часов назад здесь суетились живые люди со своими надеждами и мечтами. Друсс встал и пошел по главной улице мимо дома пекаря, который лежал на пороге рядом со своей женой. Кузня была открыта, и огонь в ней еще не совсем погас. Внутри лежали три тела. Тетрин-кузнец успел уложить своим молотом двух врагов, а сам рухнул у наковальни с перерезанным горлом
Друсс отвернулся.
И зачем же все это делается? Ради рабов и золота. Чужие жизни для работорговцев не значат ничего.
— Вы поплатитесь за это, — сказал Друсс, глядя на мертвого кузнеца. — И вы, и ваши сыновья — я всем вам отомщу.
Он подумал о Ровене — в горле у него пересохло, и сердце забилось чаще. Сдержав слезы, он оглядел деревню.
В лунном свете она казалась странно живой, нетронутой. Почему бандиты не подожгли ее? В рассказах о таких набегах захватчики всегда поджигали дома. Потом он вспомнил о дренайском эскадроне, дозором объезжавшем округу Столб дыма мог привлечь солдат, окажись они поблизости.
Друсс понял, что нужно делать. Он протащил труп Тетрина по улице к залу собраний, пинком открыл дверь и уложил кузнеца посередине. Потом вернулся на улицу и начал стаскивать в зал всех мертвых. Он был уже усталым, когда начинал, и под конец вымотался совсем. Сорок четыре тела разместил он в длинном зале, позаботившись уложить мужей рядом с женами и детьми. Он не знал, зачем так делает, но это казалось ему правильным.
Последним он внес в дом тело Бресса и уложил его рядом с Патикой. Став на колени перед мачехой, он склонил голову.
— Спасибо тебе за твою многолетнюю заботу и за любовь, которую ты дарила отцу. Ты заслуживала лучшей доли, Патика.
Собрав всех мертвых, он начал носить дрова из зимнего хранилища, раскладывая их вдоль стен и между трупами. Напоследок он принес из амбара большой бочонок лампадного масла, полил дрова и плеснул на стены.
Когда на востоке забрезжил рассвет, он поджег свой погребальный костер и раздул пламя. Утренний ветерок, впорхнув в дверь, дохнул на огонь, и огонь с голодным ревом охватил первую стену
Друсс вышел на улицу. Поначалу дыма было мало, но вот пламя разгорелось и в утреннее небо взвился черный столб. Легкий ветер превратил его в грозовую тучу.
— Здорово же ты потрудился, — сказал тихо подошедший Шадак.
Друсс кивнул.
— Хоронить их не было времени. Может быть, солдаты заметят дым.
— Возможно — но тебе надо отдохнуть. Нынче вечером силы тебе понадобятся. — Шадак пошел прочь, и Друсс залюбовался его плавной, уверенной походкой.
Она восхищала юношу, как восхищала и ласка, с которой Шадак принял Таилию. Словно отец или брат. Друсс знал, что девушка нуждается в утешении, но сам не способен был утешить ее. Он не обладал легкостью общения, как Пилан или Йорат, и в обществе женщин и девушек всегда держался неловко.
Только не с Ровеной. Он помнил день, когда Ровена с отцом приехали в деревню, — это было прошлой весной. С ними вместе приехали несколько других семей, и Ровена, стоя у повозки, помогала разгружать мебель. Друссу девушка показалась хрупкой, как тростинка, и он подошел к ней.
«Давай помогу», — буркнул он, пятнадцатилетний, грубее, чем намеревался. И она обернулась к нему с открытой дружеской улыбкой. Друсс принял у ее отца стул и отнес в недостроенный дом. Когда всю мебель разгрузили и расставили, Друсс хотел уйти, но Ровена вынесла ему воды.
«Какой ты милый, что помог нам. Ты очень сильный».
Он пробормотал в ответ что-то неразборчивое. Она назвала ему свое имя, а он так и ушел, не назвавшись. В тот же вечер, увидев его у южного ручья, она подошла к нему и села рядом — так близко, что он оторопел.
«Красиво тут, правда?» — сказала она.
Да, вид был красивый. Горы высились, как седоголовые великаны, солнце золотым диском горело на небе цвета расплавленной меди, на холмах цвели цветы. Но Друсс не видел этой красоты, пока девушка ее не заметила. Его объял покой, словно его беспокойный дух укутали теплым одеялом.
«Меня зовут Друсс». — «Я знаю. Я спросила у твоей матери, где тебя найти». — «Зачем?» — «Ты первый, с кем я здесь подружилась». — «Как так подружилась? Ты ведь меня не знаешь». — «Почему же, знаю. Ты Друсс, сын Бресса». — «Этого недостаточно. Меня... не любят здесь». Он сам не знал, почему так легко в этом признается. «Не любят? Почему?» Она задала свой вопрос совершенно невинно, и он повернулся к ней. Ее лицо было так близко, что он вспыхнул и отодвинулся. «Наверное, потому, что я грубый. И говорю мало А иногда на меня находит злость. Не понимаю я их шуток и прибауток. Люблю быть один». — «Хочешь, я уйду?» — «Нет! Я сам не знаю, что говорю». И он побагровел еще пуще.
«Тогда будем друзьями?» — спросила она, протянув ему руку. «У меня никогда еще не было друга», — признался он. «Пожми мне руку, и начнем прямо сейчас. — Ее теплые пальчики коснулись его мозолистой ладони. — Ну как, друзья?» — улыбнулась она. «Друзья». Она хотела убрать руку, но он задержал ее в своей, потом отпустил и сказал: «Спасибо». «За что?» — засмеялась она. «Сам не знаю. Просто ты подарила мне то, что никто еще не дарил. И для меня это очень серьезно. Я буду твоим другом, Ровена, пока звезды не угаснут». — «Поосторожней с такими обещаниями, Друсс. Ты не знаешь, куда они могут тебя завести».
Кровля затрещала, охваченная огнем.
— Иди-ка выбери себе лошадь, воин, — крикнул Шадак. — Пора в дорогу.
Взяв топор, Друсс обернулся к югу. Где-то там была Ровена.
- Предыдущая
- 7/75
- Следующая
