Друсс-Легенда - Геммел Дэвид - Страница 39

• Предыдущая
• 39/75
• Следующая

— Откуда ты все это взял?

— Я провел весьма познавательный день с принцессой Ашей — сестрой Горбена.

— Что? — вспылил Друсс. — Ты в своем уме? Или то, что случилось в Машрапуре, ничему тебя не научило? Дня не прошло, а ты уже снюхался с бабой!

— Не снюхался, а предался любви, — отрезал Зибен. — И это касается только меня.

— Верно. Когда тебе вспорют живот или посадят тебя на кол, я тебе об этом напомню.

— Ах, Друсс! — Зибен снова плюхнулся на кровать. — Есть вещи, ради которых стоит умереть. Притом она такая красавица — человека может постигнуть и худшая участь, чем женитьба на ней.

Друсс отвернулся к окну, и Зибен тут же спохватился.

— Прости, дружище, я не подумал. — Он подошел к Друссу и положил руку ему на плечо. — Жаль, что у жреца ничего не вышло.

— Это был ее голос. — Друсс сглотнул и с трудом поборол свои чувства. — Она сказала, что ждет меня.

Я потому и пошел на стену — думал, может, меня убьют, и мы снова будем вместе. Но достойного противника мне не нашлось... да и не найдется, а сделать это самому мне духу не хватает.

— И хорошо, Друсс. Ровена этого не одобрила бы. Ей хочется, чтобы ты был счастлив, чтобы ты снова женился.

— Никогда!

— Да ведь тебе еще и двадцати нет, а женщин на свете много.

— Таких, как она, больше нет. Но она ушла, и я не стану говорить о ней. Я ношу ее здесь, — Друсс коснулся груди, — и никогда не забуду. Поговорим опять о том, как воюют на Востоке.

Зибен взял с полки у окна глиняную чашу, сдул с нее пыль, наполнил водой и выпил единым духом.

— Боги, экая мерзость! Ну ладно. Что еще ты хочешь знать?

— Я понял — больше четырех атак в сутки предпринимать нельзя. Но почему они штурмуют только одну стену? При своей численности они могли бы окружить город и ударить сразу со всех сторон.

— Они это сделают, Друсс, но не в первый же месяц. Сейчас идет испытательный срок. Сначала нужно приучить к бою новобранцев, потом они подтянут осадные машины — это уж на втором месяце. Потом скорее всего баллисты примутся кидать каменные глыбы через стену. Если и это к концу месяца не принесет успеха, они пошлют вперед саперов и начнут подкапываться под стену.

— А каковы правила для осажденных?

— Не понимаю, о чем ты.

— Ну, допустим, мы вздумаем напасть на них. Можно это делать больше четырех раз в сутки? Или, скажем, ночью? Каковы правила?

— Дело тут не в правилах, Друсс, а в здравом смысле. У врага людей чуть ли не в двадцать раз больше, чем у Горбена. Если Горбен атакует, его сотрут в порошок.

Друсс кивнул, поразмыслил и наконец сказал:

— Попрошу у Оликвара его книгу. Ты мне ее почитаешь — может, я что и пойму.

— Может, ляжем наконец спать? Друсс, не снимая ни сапог, ни колета, лег на вторую кровать, уложив рядом Снагу.

— Зачем он тебе, пока ты спишь?

— Мне так спокойнее, — сказал Друсс, закрывая глаза.

— Где ты, собственно, его взял?

— Он принадлежал моему деду.

— Наверное, твой дед был герой? — с надеждой спросил Зибен.

— Нет, полоумный убийца.

— Прекрасно, — сказал Зибен, ложась. — Утешительно знать, что в черный день ты всегда можешь вернуться к семейному промыслу.

Горбен следил в зеркале, как слуга Мушран бреет ему подбородок.

— Чего ты так смотришь, старик?

— Устал ты, мой мальчик. Глаза красные, и под ними круги.

— Дождусь ли я того дня, когда ты назовешь меня «государь» или «мой император»? Я только этой надеждой и жив, Мушран.

— Это пусть другие величают тебя государем-императором. Пусть бухаются на колени и стучат лбом об пол. А я, глядя на тебя, вижу мальчика, который был прежде мужчины, и младенца, который был прежде мальчика. Я готовил тебе еду и вытирал тебе задницу. Стар я стал, чтобы стукаться моей бедной головой об пол всякий раз, как ты входишь в комнату. И не старайся переменить разговор — тебе надо побольше отдыхать.

— Быть может, от твоего внимания не ушло, что мы уже месяц находимся в осаде? Люди должны видеть меня в бою, иначе они лишатся мужества. Кроме того, надо заниматься провизией, расчетом порций — да мало ли чем еще. Растяни сутки еще на несколько часов, и я отдохну.

— Тебе не лишние часы нужны, а толковые помощники, — пробурчал старик, вытирая бритву. — Небучад хороший парень, да медленно соображает. А уж Ясуа... — Мушран поднял глаза к потолку. — Убивать он горазд, но мозги у него помещаются...

— Ну, довольно, — беззлобно оборвал его Горбен. — Если бы мои офицеры знали, как ты о них отзываешься, они подкараулили бы тебя в переулке и отколотили до смерти. А о Бодасене что скажешь?

— Он среди них лучший, но этим, если по правде, не так уж много сказано.

Горбен не имел возможности ответить — бритва спустилась к его горлу и начала медленное восхождение вдоль челюсти к углу рта.

— Ну вот! — гордо объявил Мушран. — Теперь ты по крайней мере похож на императора.

Горбен подошел к окну. Шла четвертая за день атака. Он знал, что она будет отбита, но видел при этом, как подтягивают к стене огромные осадные башни для завтрашнего дня. Он представлял себе, как сотни воинов устанавливают их на место, как падают на стену массивные боевые мостки и наашаниты с громким кличем несутся по ним. Наашаниты? Как бы не так, с горьким смехом сказал он себе. Две трети «вражеских» солдат — вентрийцы, люди Шабага, одного из сатрапов-изменников. Стыдно сказать — вентрийцы убивают вентрийцев, и ради чего? Сколько можно Шабагу еще богатеть? В скольких дворцах можно жить одновременно? Отец Горбена был слабый человек и плохо разбирался в людях, но при всем при том заботился о своем народе. В каждом городе имелся университет, построенный за казенный счет. Были училища, где способнейшие школяры обучались медицине под опекой лучших вентрийских травознатцев. Были школы, больницы и сеть дорог, не имеющая себе равных на континенте. Но величайшим достижением покойного монарха были конные гонцы, способные доставить послание из одного конца империи в другой менее чем за дюжину недель. Если одну из сатрапий постигало стихийное бедствие — чума, голод или потоп, — помощь прибывала почти незамедлительно.

Теперь города империи захвачены либо осаждены, число погибших достигло устрашающей величины, университеты закрыты, и война уничтожает все, чего добился отец. Горбен, великим усилием подавив гнев, стал размышлять о задачах, стоящих перед ним в Капалисе.

Завтра настанет решающий день осады. Если защитники выстоят, противник падет духом. Если же нет... «Тогда нам крышка», — с угрюмой улыбкой подумал Горбен. Шабаг протащит его в цепях перед наашанским императором.

— Никогда не поддавайся отчаянию, — сказал Мушран. — Пользы это тебе не принесет.

— Ты читаешь мысли получше всякого провидца.

— Не мысли, а лица. Сделай другую мину, и я впущу Бодасена.

— Когда он прибыл?

— Час назад. Я велел ему подождать — тебе надо было побриться и отдохнуть.

— В прошлой жизни ты, вероятно, был примерной матерью.

Мушран засмеялся, вышел и вернулся вместе с Бодасеном.

— Генерал Бодасен, государь мой император, — с низким поклоном доложил он. Потом удалился, пятясь задом, и закрыл за собой дверь.

— Не знаю, как вы его терпите, государь! — воскликнул Бодасен. — Его наглости нет предела.

— Вы хотели меня видеть, генерал? Бодасен вытянулся в струнку.

— Да, мой повелитель. Ночью ко мне приходил Друсс — у него есть план относительно осадных башен.

— Говори.

Бодасен откашлялся.

— Он хочет атаковать их.

Император заметил стыдливый румянец на щеках своего генерала.

— Атаковать?

— Да, государь. Нынче вечером, под покровом тьмы. Напасть на вражеский стан и поджечь башни.

— По-твоему, это осуществимо?

— Нет, государь, хотя... кто знает. Я видел, как этот человек напал на пиратскую трирему и вынудил пятьдесят корсаров сложить оружие. Не знаю, удастся ли ему на сей раз, но...

• Предыдущая
• 39/75
• Следующая