Черная Луна - Геммел Дэвид - Страница 46
- Предыдущая
- 46/85
- Следующая
Придя в казармы, она долго изучала отчеты о взятии Прентуиса и Моргаллиса. Сарино взорвал свой собственный дворец, уничтожив при этом десятки даротов. Герцогу Марчу повезло меньше. В отчетах сообщалось, что в бою под Прентуисом было убито от силы полсотни даротов. Погибли несколько тысяч опытных солдат и десятки тысяч мирных жителей.
Слуга принес Карис обед — черный хлеб и мягкий сыр. Она торопливо поела, затем надела овчинный кафтан и направилась в конюшни. Оседлав Варейна, Карис выехала через северные ворота на открытое пространство под стенами города. Остановившись в сотне шагов от стен, она оглянулась, мысленно расставляя на этих стенах арбалетчиков. Потом пришпорила Варейна и рысью поскакала к стене, считая на ходу. Она проделала это трижды под удивленными взглядами солдат, стоявших на укреплениях. Затем Карис развернула коня и поскакала прочь от города, к холмам.
Вернулась она, когда уже стемнело. Поставив Варейна в стойло, Карис обтерла его пучком свежей соломы, наполнила торбу отборным зерном и укрыла коня плотной шерстяной попоной.
Придя в свои покои, она обнаружила, что ее дожидается Вент.
— Ну что, Карис, проветрилась? — спросил он, протянув женщине кубок горячего вина с пряностями. Карис одним глотком осушила кубок.
В очаге жарко пылал огонь. Карис перебралась поближе к теплу и сняла с себя сырую, выстуженную ледяным ветром одежду. Вент подошел к ней и принялся растирать плечи и шею.
— Какая ты холодная, — пробормотал он внезапно охрипшим голосом.
— Так согрей меня, — отозвалась Карис.
Потом они, истомленные и нагие, лежали на атласных простынях под теплыми одеялами. Карис дождалась, пока дыхание Вента станет ровным и сонным, тихонько выскользнула из-под одеяла и вернулась к очагу. Огонь почти угас, и она подбросила в очаг пару поленьев.
Для того чтобы арбалетчики нанесли врагу наибольший урон, следует замедлить продвижение даротов. Три арбалетных залпа изрядно их повыбьют, но для этого нужно почти минуту удерживать даротов в двадцати шагах от шеренги стрелков. Карис осушила два кубка вина, но спать ее по-прежнему не тянуло. Она подумывала о том, чтобы разбудить Вента — но отказалась от этой мысли. Ласки Вента всегда были медленными, нежными, в постели он был основателен и нетороплив. Сейчас Карис не нуждалась в изнурительной любовной игре. Махнув рукой, она натянула сухие штаны, белую шерстяную рубашку, сапоги из заячьих шкурок, кафтан с капюшоном — и вышла из дворца в стылую зимнюю ночь.
Улицы были пустынны, и с севера дул ледяной пронизывающий ветер. Карис натянула на черноволосую голову капюшон и свернула в проулок, который вел к казарменной таверне. Из окон таверны лился золотистый свет, и когда Карис вошла, в лицо ей приятно пахнуло теплом. В двух концах длинной залы жарко пылал огонь в больших очагах. Зала была битком набита солдатами. Карис огляделась — и увидела, что в углу залы сидит рыжебородый великан Форин. На коленях у него уютно устроилась молоденькая шлюха.
Карис протолкалась в угол и, сняв кафтан, повесила его на спинку стула напротив Форина.
— Надо поговорить, — сказала она.
— А это долго? — осведомился он. — У меня на этот вечер есть еще кое-какие планы. — И выразительно ухмыльнулся молоденькой шлюхе. Та притворно хихикнула и с откровенной враждебностью уставилась на Карис.
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что помнишь из историй твоего отца о даротах. Все!
— До утра подождать нельзя?
— Нельзя, — отрезала Карис. Шлюха, чувствуя, что от нее уплывает жирный куш, с негодующим видом подалась вперед — но прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, Карис выхватила кинжал и воткнула его в стол.
— Одно слово — и я тебе язык отрежу, — ледяным тоном проговорила она. Накрашенный ротик шлюхи приоткрылся, и негодование на ее лице сменилось откровенным страхом.
— А теперь, — продолжала Карис, — ступай подыщи себе другого клиента. Их тут полно, есть из кого выбрать.
Шлюха покорно соскользнула с колен Форина и исчезла в толпе. Форин осушил свою кружку.
— Ты лишила меня ночной потехи, — заметил он.
— А заодно помешала подхватить от этой девки сифилис.
Форин хотел что-то ответить, но тут глянул за спину Карис, и его зеленые глаза сузились. Мгновенно насторожась, Карис оттолкнула стул и резко развернулась. К ней направлялась та самая шлюха, и с нею — двое мужчин.
— Вот она! — визгливо крикнула девица. — Ножом мне грозила, представляете?
— Ты сделала ошибку, сучка, — процедил один из ее спутников — плечистый молодой парень с рябым лицом.
— Это ты делаешь ошибку, — холодно поправила Карис, краем глаза заметив, что другой громила сжимает в руке короткую железную дубинку.
— Да ну? — хмыкнул рябой — и бросился на нее, метя кулаком в лицо. Карис проворно отклонилась, и рябой, потеряв равновесие, шатнулся вперед. Карис ударила его головой в лицо, до крови разбив ему нос. Рябой рухнул на пол и затих. Второй громила схватил Карис за руку, дернул к себе — но она извернулась и локтем заехала ему в подбородок. Он зашатался и выронил дубинку. Карис отступила на шаг, затем высоко подпрыгнула и ногой в подкованном сапоге ударила его в лицо. Громила отлетел в толпу и с грохотом свалился на пол. Больше он не поднялся. Форин шагнул к Карис.
— Может, мы продолжим нашу беседу в местечке поспокойней? — предложил он.
— Почему бы и нет? — отозвалась Карис.
Форин взял со стола свечу и по хлипкой лестнице повел Карис на второй этаж таверны. Узкий коридорчик вывел их к трем дверям. Форин распахнул первую из них и отступил в сторону, пропуская Карис. Комната была тесная, темная и выстывшая. Стульев не было — только неказистая двуспальная кровать с тощим тюфяком. Форин зажег от свечи лампу, которая висела на крюке над кроватью, затем перешел к небольшому очагу со сложенной рядом растопкой и развел огонь.
— Скоро потеплеет, — заверил он.
Карис присела на корточки рядом с ним, глядя, как в зеленых глазах Форина отражаются пляшущие язычки пламени. Красавцем не назовешь, думала она, но есть в нем нечто привлекательное. Сила? Рост? В зыбком отсвете пламени Форин казался крупней и внушительней обычного. Может, дело в том, что от него веет дикой, первобытной мощью?
— О чем задумалась? — спросил Форин.
— О том, как ты выглядишь без одежды, — отозвалась Карис.
— Потерпи еще немного, — широко ухмыльнулся он. — Здесь покуда холодновато.
— Тогда расскажи мне все о даротах. Мне нужно знать их слабое место.
Форин сел, обхватил руками колени.
— Да я как-то ни одного не могу припомнить. Ты уже знаешь, что дароты не любят ни холода, ни разреженного воздуха. Не полезут они в воду, если этого можно избежать. Однако здесь, в Кордуине, все это нам не поможет. Город стоит на равнине, весна здесь теплая, и рва перед стенами нет.
— И все же я уверена, что это не все.
— Может, тебе просто хочется так думать?
— Вряд ли, мне скорее кажется, что я что-то упустила. Такое, что само бросается в глаза.
— Боюсь, что я ничем не могу тебе помочь.
— Расскажи мне просто о том, как живут дароты.
— Ты видела их город. Дома у них круглые, и в каждом селится помногу даротов. Не могут они сидеть так, как мы, — позвоночник у них толще и не такой гибкий. Размножаются они, не прикасаясь друг к другу — самка откладывает яйцо, самец его оплодотворяет. Внешней разницы между самками и самцами нет. Те и другие одинаково сильны и — как мы сами видели — одинаково уродливы. Детей как таковых у даротов нет — младенцы, выходя из коконов, за считанные дни превращаются во взрослых, сохраняя при этом память умершего родителя. Дароты плотоядны и нуждаются в огромном количестве соли. — Форин помолчал. — Ну как, пригодится тебе все это?
— Не знаю, — ответила Карис. В тесной комнатке становилось все жарче, и Форин снял с себя рубашку. Его могучий торс был в изобилии покрыт шрамами. Потом он встал — и Карис на время задвинула подальше все мысли о даротах.
В постели Форин оказался именно таким, как ей хотелось — грубым и сильным, по-звериному страстным, — и плоть Карис с готовностью откликнулась на его порыв. Форин обхватил ее руками, крепко прижал к себе; его сильное тело пахло дымом и потом. Вопреки опасениям Карис, это оказалось не так уж и неприятно. Покоряясь слитному неистовому ритму охваченных страстью тел, она позволила себе расслабиться и словно воспарила, отрешась от всего плотского. В этом странном состоянии грубые ласки приникшего к ней мужчины совсем не изнуряли ее — напротив, вливали в ее тело новые силы, зато все проклятые вопросы, которые мучили Карис весь день, теперь отступили в тень, стушевались, словно их и не было вовсе. Сейчас она была совершенно свободна. Мир словно перестал существовать, сузился до размеров тесной сумрачной комнатки в шумной и пьяной таверне. Не нужно было ничего решать, обдумывать, высчитывать; не нужно было даже заботиться о том, хорошо ли с ней этому мужчине — Карис он был совершенно безразличен. Нигде и никогда она не знала такой подлинной свободы.
- Предыдущая
- 46/85
- Следующая
