Белый Волк - Геммел Дэвид - Страница 7
- Предыдущая
- 7/87
- Следующая
— Шел бы ты домой, — посоветовал Рабалин, но Аррен мялся и не спешил уходить.
— Нельзя же бросить брата Лайбана одного.
— Пойду в замок, позову к нему монахов, — решил Рабалин.
— Я с Тодхе не слажу, — заявил Аррен. — Если он вернется, то будет здорово зол.
— Не вернется он, — как можно увереннее сказал Рабалин. — Закройте зг. мной, я быстро.
— Как ты думаешь, он правда убьет Джаспера? — спросила Килия.
— Нет, — солгал Рабалин. — Ждите меня. И укройте чем-нибудь старого Лаби, вон как его трясет.
И он пошел через город к старому мосту, откуда начинался долгий подъем к монастырю. Бунтовщики шумели теперь в западной части города. Рабалин увидел, как там занялся пожар, и понесся с быстротой ветра.
Его провели к настоятелю. Рабалин рассказал про старого Лаби, а настоятель велел принести ему еды и попросил подождать. На распухший глаз положили холодную примочку, а потом к Рабалину пришел высокий, грозный на вид монах с черными волосами — брат Лантерн. Этот Лантерн расспросил Рабалина о нападении на учителя, а после он и еще один монах пошли с Рабалином в школу, обходя бушующие толпы.
С тех пор прошло два дня, и никто не слыхал, как там старый Лаби — жив он или умер.
Тодхе с дружками уже дважды подкарауливал Рабалина, но тот каждый раз убегал через заборы и переулки.
Сейчас он сидел на северном холме, у развалин старой сторожевой башни. Калека Джаспер притулился рядом. Отец Тодхе, советник Рассив, отдал приказ убить пса. Килия в полном расстройстве привела его к Рабалину, и тот неохотно согласился спрятать Джаспера в сторожевой башне. Что делать дальше, он не знал — собаку на.трех лапах не так-то легко укрыть.
Он почесывал Джаспера за ушами, а тот лизал ему лицо, положив культяпку передней лапы ему на колени.
— Плохо ты его тяпнул, — сказал Рабалин. — Надо было ему напрочь ногу отгрызть.
С высоты он увидел внизу кучку мальчишек, один указывал прямо на него. Рабалин выругался, взял Джаспера на поводок и быстро повел его вниз по дальнему склону.
Если обойти город и перебраться через реку в самом узком ее месте, в сумерки он дойдет до монастыря. Там, думал он, Джаспера возьмут под защиту.
Настоятель Кетелин сидел при свете лампы над старой пергаментной картой. Горы и реки обозначались на ней золотым тиснением. Как и многие изделия довентрийских времен, она восполняла красотой недостаток точности. Глядя на карту, Кетелин сожалел, что не наделен даром духовного полета, как его старый друг Винтар. Будь у него такой дар, он облетел бы те земли, которые теперь мог только воображать себе по золотым узорам на пергаменте.
Но ему дано лишь видеть сны, где, как на этой карте, встречаются порой золотые нити. Дано видеть извечную борьбу добра и зла. Войны, которые люди ведут на полях сражений, ничем не отличаются от тех, что бушуют в каждой человеческой душе. Каждый человек способен на доброту и жестокость, любовь и ненависть, способен творить красоту и ужас.
Некоторые мистики утверждают, что человек — всего лишь кукла, которую водят за веревочки боги и демоны. Другие толкуют о судьбе и о том, что все действия человека предначертаны заранее. Кетелин старался не верить ни в одно из этих продиктованных отчаянием утверждений, и это давалось ему с трудом.
Легче всего было бы уверовать в самое простое: что дурные дела совершаются дурными людьми, но в этом Кете-лину, к несчастью, препятствовал разум. За свою долгую жизнь он слишком часто видел, как дурные дела совершались людьми, которые считали себя хорошими — да и были хорошими по меркам своего общества. Император Горбен строил свою империю, чтобы принести мир и благоденствие странам, раздираемым нескончаемыми войнами. Ради этого он вторгался в соседние государства, разрушал города, громил армии и сгонял крестьян с их земель. В конце концов его усилия увенчались успехом, и воцарился мир. Но с прежних времен у него осталась огромная бездействующая армия, которую приходилось содержать. Чтобы добыть на это средства, он был вынужден расширить границы империи и войти в Дренан, но там его мечты потерпели крушение при Скельнском перевале. Все построенное им развалилось, и на руинах империи вновь начались нескончаемые мелкие войны.
Неудивительно, что горожане так напуганы, ведь война подходит к ним все ближе. Два месяца назад сражение состоялось в каких-нибудь сорока милях от Скептии.
Кетелин распахнул окно. Холодный ветер овевал его, на ясном небе сверкали звезды, В северном квартале города снова полыхал пожар. Еще одна несчастная семья смотрит, как горит ее дом, грустно подумал настоятель.
Услышав во дворе лай, он высунулся из окна и увидел внизу юношу в белой рубашке, а рядом черного пса. Кетелин накинул плащ и спустился к ним.
Собака при виде его зарычала и подалась вперед, как-то странно подпрыгивая. Кетелин, присев, протянул ей руку. Она наклонила голову набок, подозрительно глядя на него.
— Тебе что-то нужно? — спросил Кетелин, узнав в пришельце юношу, который помог брату Лайбану.
— Мне надо пристроить куда-то эту собаку, отец. Советник Рассив велел ее прикончить.
— За что?
— Она укусила Тодхе, когда он пинал старого Лаби… то есть брата Лайбана.
— И сильно покусала?
— Да нет, за икру тяпнула.
— Рад это слышать. Но почему ты решил, что это трехногое создание лучше всего спрятать у нас?
— Ну, вы ведь у него в долгу.
— За спасение брата Лайбана?
— Ну да.
— А он хоть на что-нибудь годен?
— Он волкодав. Боевой пес, ничего не боится.
— Зато ты боишься, — сказал Кетелин, заметив, что юноша то и дело беспокойно поглядывает в сторону открытых ворот.
— Тодхе и меня ищет. Он здоровый бык, и у него есть друзья.
— Значит, ты тоже нуждаешься в убежище?
— Ну нет. Меня-то им не догнать. Пойду домой, к тетке. Похоже, там опять что-то горит.
— Как зовут твою тетю?
— Атала. Она в церковь ходит. Большая такая и поет громко, но фальшиво.
— Я ее помню, — рассмеялся Кетелин. — Прачка, а в случае надобности повитуха. Славная женщина.
— Это верно.
— А родители твои?
— Они ушли в Мелликан на заработки, давно уже. Сказали, что потом пришлют за мной и сестрой, да так и не прислали. Сестра в прошлом году умерла от чумы. Мы с теткой думали, что тоже заболеем, но ничего, обошлось. Брат Лайбан давал нам разные травки, наказывал держать дом в чистоте и крыс морить.
— Да, тяжкое было время.
— Арбитры говорят, что чума пошла от монахов.
— Я знаю. В войне и неурожае тоже, видимо, виноваты мы. Почему же ты не веришь в то, что говорят арбитры?
— Из-за Лаби, наверное, — пожал плечами Рабалин. — Он всегда о любви толкует — не верится мне, чтобы он разносил чуму. Зачем ему это делать? Только не все ли равно, что я думаю.
Кетелин видел в темных глазах мальчика силу, способность сострадать и обрывки воспоминаний. Мужчина, бьющий женщину. Умирающая маленькая девочка, Рабалин, плачущий у ее постели.
— Мне не все равно, Рабалин. И старому Лаби, как ты его называешь, тоже. Я позабочусь о собаке, пока ты за ней не вернешься.
— Джаспер — не моя собака, а Килии. Она привела его ко мне и попросила спрятать. Я приду за ним, как только эта заваруха кончится.
— Береги себя, молодой человек.
— Вы тоже, святой отец. А ворота лучше бы запереть.
— Запертые ворота толпу не удержат. Доброй тебе ночи, Рабалин. Ты хороший мальчик.
Парень убежал. Собака скакнула, порываясь за ним, но настоятель окликнул ее:
— Эй, Джаспер! Есть хочешь? Пойдем-ка на кухню, поищем чего-нибудь.
Рабалин возвращался той же дорогой — через речку, лес и холм со старой сторожевой башней. Оттуда был хорошо виден пожар в северном квартале. Там селились в основном чужестранцы, к которым относилась и семья толстого Дррена. Дре-найские и вентрийские купцы держали там свои лавки, но бунтовщики громили больше тех, кто приехал с востока, из Датии и Доспилиса. Эти страны находились в состоянии войны с Тантр ней.
- Предыдущая
- 7/87
- Следующая
