Револьвер для Сержанта Пеппера - Алексей Парло - Страница 4
- Предыдущая
- 4/52
- Следующая
Вышли мы вроде проветриться, тут он мне всё и рассказал. Тебя, говорит, твои напарники в зятья продали. Хороший калым за тебя взяли. Сколько? Восемь штук. И тут же улетели. А ты откуда знаешь? Так мы же вместе бухали. Я, понятное дело, начинаю материться, а он мне объясняет, что я и сам в то время очень даже не против был продаться. Я, говорю, не понимаю, как это могло случиться. У них же вроде бы межнациональные браки не поощряются. А он мне – ты на себя в зеркало посмотри. Это ж у тебя только в паспорте написано, что ты Альберт, а на вид – натуральный Гиви. А паспорт мой он, оказывается, в ЗАГСе видел, когда меня под руки держал.
Тут из дома опять орава вылетела, затащили нас за стол, но пить я уже не стал. Загрустил. Хотя жена мне досталась очень даже! Лицо тонкости изумительной, фигурка точеная, хотя бёдра несколько тяжеловаты... Ну, скоро нас опять в спальню отправили, и сутки мы оттуда не вылезали.
А потом начались суровые трудовые будни, и понял я, что попал в самое натуральное рабство. Там и овцы, и птица, и виноградники, короче я от зари до зари вкалывал как та самая пчелка. Правда, есть-пить давали вволю. Ну и это... Думал я, думал, выхода нет. Ну, положим, убегу, так тут же всесоюзный розыск объявят, тем более, что паспорт папака у себя за семью замками держит. И штамп тоже никуда не денешь. Но потом всё же придумал – пить завязал, к жене близко не подхожу, и все ласки её как бы с негодованием отвергаю. А она, я уже говорил, баба горячая, у неё от недостатка общения прямо аллергия какая–то развивается. Ну, видно, шепнула она мамаке своей, та – тестю. Смотрю, зовёт он меня на беседу.
Сели мы с ним, винца употребили, зеленью закусили, он меня и спрашивает, что случилось, почему это я с его дочкой не сплю. А я ему выдаю, что, мол, извините, дорогой папа, это для меня дело совершенно невозможное, так как с детства принадлежу я к особой группе людей, презираемых и отвергаемых обществом, и вид оголённого женского тела вызывает у меня если не глубочайший обморок, то приступ бешеной рвоты. Он на меня глаза таращит, но вина ещё наливает и спрашивает, как же я тогда его дочь девственности умудрился лишить. Ну, говорю, что было – то было, я и не отпираюсь. Но что с пьяного возьмёшь? Все мы по пьянке – дураки великие. А сам его между делом начинаю по коленке гладить. Он вскочил, и в лоб мне кулаком – хрясь! Ну, я не выдержал, в обратную ему, а тут родственники набежали, меня связали – и в сарай, на хлеб и воду. Два раза в день по куску лаваша и по кружке воды. Я держусь.
Тут он ко мне ночами начал дочку подсылать. Зайдёт она, разденется – и начинает позы разные принимать, да хихикать, пользуясь тем, что я связанный лежу. Ну, я зубы стисну – и ору, чтобы убиралась она по всем известным адресам. А они мне, наверное, начали в воду что–то добавлять – эрекция у меня была просто круглосуточная. Так и жили дня три,– ночью жёнушка стриптиз показывает, а днём старик зайдёт – я его домогаться начинаю. Дважды в день меня развязывали, чтоб я нужду справил, а потом – опять в кандалы.
Как–то ночью заходит ко мне моя ненаглядная, начинает свои игры, и вижу я по её глазам, что сил у неё терпеть это безобразие просто не осталось. Подобралась она ко мне, частично обнажила – и началось такое!.. Чувствую – сейчас не выдержу, и все мои усилия коту под хвост пойдут. Ну, кое–как терпел я, пока её задница напротив моего лица не оказалась. И вот тут вгрызся я в сочную белую мякоть истосковавшимися по мясу зубами. Она в крик, и прямо в чём была, вернее, в чём не была – вон из сарая. А я лежу, весь в крови, и хохочу как сумасшедший. Смотрю, отец её заходит, глаза горят, в руке кинжал. Ну, думаю, всё, хана.
И как–то так легко я об этом думаю, что даже смеяться не перестаю. Но дед ко мне подошёл, верёвки обрезал и сказал, чтобы убирался я куда хочу. Паспорт мне швырнул, одежду отдал, иди, говорит. Я ждать не стал, быстро оделся и ушёл. Добрался до железной дороги, бросился в ноги проводнице какого–то поезда. А проводницы – все женщины отзывчивые, взяла она меня до Ростова.
Залез я к ней в купе, тут вся моя мужская сущность прямо завизжала – терпение моё лопнуло. В общем, тридцать шесть часов пассажирам пришлось обходиться без чая. Приехал я домой, отмылся, отъелся, отоспался – и к своим мужичкам. Они меня естественно не ждали. Пришлось снова применить грубую физическую силу с тем, чтобы вернуть себе законные двенадцать штук – четыре за работу и восемь за рабство,– и вот я здесь. А посему, дружище Миха, наливай!
И сюжет нашего романа продолжился выходом Михи на кухню и возвращением из оной с запотевшей от холода бутылкой водки. Шура вздохнул с облегчением. И действительно, что может быть лучше этого короткого мгновения перед переходом в иное состояние! Экстаз ожидания, вся жизненная суть, сконцентрированная в одной точке, готовой уже взорваться, вспыхнуть ярким, слепящим глаза Солнцем. Затем наконец первый глоток – и свежая радость освобождения, и праздник родившихся красок. Да все мы когда–то испытывали это состояние, только для многих всё воспринималось где–то внизу, на уровне подсознательного, и лишь некоторые (вечная память тебе, Веничка!) отваживались облечь в слова этот почти сакральный момент.
Итак, прозрачные слёзы уже разлились по внутренним лабиринтам, заискрились в крови, и пришло время необходимой паузы. Шура, с самого утра находившийся во взвешенном состоянии, уже вдохнул, собираясь произнести традиционное «Между первой и второй...», но в это время Миха встал из–за стола и со словами «Я тут вчера новую вещь сочинил» направился к фортепиано. Мясистые пальцы затеяли весёлую игру с
- Предыдущая
- 4/52
- Следующая
